Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Это он-то, написавший уже злые контрреволюционные «Песни смутного времени», которые при всем желании не смог бы напечатать (и отказался) даже либеральный Самуил Алянский. И здесь, наконец, после посещения Иванова каким-то священником к ним ночью вломилась ЧК. «Открывайте, вставайте, одевайтесь!» – вспомнит этот эпизод Лидия Иванова. Она спала не только одетая, но в шубе, и помнит, что единственное, что ее тяготило в эту минуту, – это то, что надо было вылезать «из своей теплой норки». Оказывается, чекисты искали того священника, который ушел от них накануне…

Последний год Вяч. Иванова запомнит бывавшая здесь его ученица – поэтесса Ольга Мочалова. Она тоже сравнит его с птицей: «Женственность, младенческая беспомощность опущенных рук, что-то от птицы, от камня, от колебанья ветвей. Лицо ученого, мудреца, провидца. Изящество каждого слова и каждого шевеленья. Как милостиво и сдержанно принимал он пищу… Говорили, что еще в гимназические годы он умел усмирять юношей-кавказцев, которые бросались друг на друга с кинжалами во рту…» И сравнит его… с Генриком Ибсеном.

Отсюда друзья сначала устроят поэта в «Здравницу для переутомленных работников умственного труда» (3-й Неопалимовский пер., 5—7), где его «эстетическая пикировка» с философом М. О. Гершензоном превратится в книгу «Переписка из двух углов» (о чем я еще расскажу в дальнейшем, показав дом, где это случится), а затем – помогут «бежать» в Баку, бросив здесь, в Афанасьевском, все: библиотеку, рукописи, письма. Через четыре года он переедет в Италию, где проживет до самой смерти в 1949 г. Но останется в стихах, в философии, в ученых записках и – в мемуарах десятков людей.

28. Афанасьевский Бол. пер., 7 (с.), – Ж. – в 1910-е гг., в дворовой пристройке – прозаик, драматург, журналистка – Анастасия Алексеевна Вербицкая (урожд. Зяблова).

Модной Вербицкая стала после выхода в 1909 г. романа «Ключи счастья» (в 1913-м был экранизирован Я. А. Протазановым и В. Р. Гардиным), в котором впервые поднималась проблема «сексуальной свободы женщины». Тираж этой книги стал сумасшедшим для России – 280 тыс. экз. Но после революции Наркомпрос принял решение сжечь весь склад книг писательницы «за порнографию, юдофобство и черносотенство». Вербицкая потребовала «гласного суда», и комиссия, созданная Вацлавом Воровским, директором Госиздата, через три месяца признала книги «безвредными». Увы, после убийства Воровского в 1924-м ее книги все-таки запретили и изъяли из библиотек и читален.

Обложка современного издания книги «Легенды и мифы Древней Греции и Древнего Рима»

Через четыре года Вербицкая скончалась. Сын ее стал актером МХАТа, а внук – это мало кто помнит ныне – тоже мхатовец, стал известен по роли Печорина в фильме «Княжна Мэри», вышедшем на экраны в 1955 г.

Наконец, в этом же доме, но в основном здании, в семье эстонского купца Павла Иваска и его жены Евгении Александровны Фроловой, родился в 1907 г. и жил с родителями до эмиграции в 1920-м – будущий поэт, критик, историк литературы – Юрий Павлович Иваск. И здесь же, в 1910-е гг., жил литератор, историк, переводчик и педагог Николай Альбертович Кун. В этом доме в 1914 г. Кун написал книгу «Легенды и мифы Древней Греции», изданную первоначально под названием «Что рассказывали греки и римляне о своих богах и героях» («Легендами и мифами» книга стала только в 1940 г.).

29. Афанасьевский Бол. пер., 8 (с.), – дом Лаптевой. Ж. – в 1835?1837 гг., за три года до смерти от туберкулеза (он умрет во сне, как святой) – поэт, прозаик, драматург, философ, социолог и критик Николай Владимирович Станкевич. Оба – Николай Станкевич и его младший брат Александр с детства решили стать писателями и стали ими.

Здесь, в этом доме, собирался знаменитый философский «кружок Станкевича». О чем рассуждали «любомудры»? «О Боге, о правде, о поэзии», но все сводилось к «свободе личности» человека и к «самосовершенствованию», корнем которого является «любовь».

Обложка первого издания «Ключи счастья»

Женщину Николай Станкевич называл «святым существом», но брака, пишут, «так и не познал». Он не был ученым «сухарем», три больших романа его жизни вместили в себя все: и первые объятия в карете, когда лошади, испугавшись грозы, понесли («о как прекрасно это было!»), и несостоявшуюся дуэль его друга Михаила Бакунина, заступившегося за любовь Станкевича к его сестре Любе, и неожиданную смерть его возлюбленной в 1838-м, от которой остались письма и засохшие цветы, и «любопытство природы», приведшее однажды философа в публичный дом, и, наконец, новый роман, но уже с младшей сестрой Михаила и Любы Бакуниных – замужней Варварой Дьяковой, на руках которой наш романтик, искавший всю жизнь «идеал», и скончался…

«Белинский на собрании кружка Станкевича» (1948) Б.И. Лебедев

Он был харизматичен, умел увлечь, вдохновить, возглавить. Мало кто знает, что именно Станкевич прозвал Белинского «неистовым Виссарионом». Его друг, Т. Н. Грановский, так отозвался о Станкевиче после его смерти: «Он был нашим благодетелем, нашим учителем, братом нам всем, каждый из нас ему чем-нибудь обязан. Он был мне больше, чем брат. Десять братьев не заменят одного Станкевича… Это половина меня, лучшая, самая благородная моя часть, сошедшая в могилу…»

Вообще, когда мы говорим или вспоминаем Станкевича, мы невольно вспоминаем и его ближайшего друга, профессора всеобщей истории, главу московских западников, общественного деятеля Тимофея Николаевича Грановского. Не знаю, останавливался ли он в этом доме, но по силе проповедничества, убеждения окружающих он ни в чем не уступал своему другу. Лекции читал в университете, никогда не записывая их, но, как признался Бартеневу, «долго обдумывая их». «На слушателей действовал он не столько содержанием своего чтения, – вспоминал Бартенев, – как самим произношением и своею художественной личностью. Хомяков правду сказал про него, что у него одна судьба с гениальными актерами: действие минутное, но неизгладимое. Изданные Станкевичем его письма к сестрам и друзьям заставляют всякого читателя полюбить этого чудесного человека, легкомысленного, но обаятельного».

Умрет Тимофей Грановский в последнем своем доме, увы, не сохранившемся (Харитоньевский Мал. пер., 10). Там, зарабатывая уже немалые деньги (в том числе за обучение Василия Солдатенкова, будущего издателя), он на старости лет будет регулярно просаживать их в карты в Купеческом клубе. «В последний день его жизни, – пишет Бартенев, бывавший у Грановского, – его вызвал к себе генерал-губернатор Москвы граф Закревский и объявил, что двух шулеров, обыгрывавших его, он выслал из Москвы». Умрет в октябре 1855 г. Встав с постели, станет натягивать сапоги и неожиданно повалится… «испустив дух».

Ну, а кроме Грановского здесь, на собраниях кружка Станкевича, блистали воистину крупнейшие имена: К. С. Аксаков, поэт А. В. Кольцов, критик В. Г. Белинский, философы и публицисты М. А. Бакунин, В. П. Боткин, М. Н. Катков и многие другие.

30. Афанасьевский Бол. пер., 10, стр. 2 (н. с.), – Ж. – в феврале 1915 г. – поэт Сергей Александрович Есенин.

Здесь была просторная комната, «неуютная и холодная», как запомнит свидетель, а из обстановки был «большой черный стол, на котором одиноко стояла чернильница с красными чернилами». Сюда приходили к поэту А. В. Ширяевец, В. Ф. Наседкин, П. В. Орешин, Г. А. Санников, поэты, с которыми С. А. Есенин еще недавно учился в Народном университете им. А. Л. Шанявского (Миусская пл., 6). И отсюда в марте 1915 г. С. А. Есенин уехал в Петербург, как говорил – «за славой».

Первые годы в Москве – поэт Сергей Есенин…

Возможно, причина отъезда была и другой – полтора месяца назад, 21 декабря 1914 г., у поэта и Анны Изрядновой, его гражданской жены, родился сын Георгий. Они снимали комнату у Серпуховской заставы (2-й Павловский пер., 3, а все адреса поэта – в Приложении № 2) и, когда прошли первые «восторги и радости», когда, как вспоминала Анна, Есенину «пришлось много канителиться со мной», он, думаю, и «сбежал» в этот, уже не существующий ныне, дом. А уже отсюда, через месяц (точнее, 8 марта 1915 г.), бросив и жену, и сына – «сбежал» в Петроград.

«Нет! Здесь в Москве ничего не добьешься, – возбужденно говорил в эти дни другу. – Надо ехать в Петроград… Все письма со стихами возвращают. Ничего не печатают. Нет, надо самому… Под лежачий камень вода не течет. Славу надо брать за рога… Пойду к Блоку. Он меня поймет…»

… и его гражданская жена – Анна Изряднова

Кстати, где-то здесь, в арбатских переулках, как пишет Анатолий Мариенгоф, они через несколько лет окажутся свидетелями большого пожара и заметят, что многие смотрели не на горящий дом, а на какого-то человека, высокого и отлично одетого «Шаляпин… Шаляпин… Шаляпин…» – неслось со всех сторон. И Есенин сказал другу с каким-то даже надрывом: «Толя, вот какую славу надо иметь! Чтобы люди смотрели не на пожар, а на тебя!..»

Из Петрограда через месяц, в конце апреля, Есенин вернется к жене на 2-й Павловский, но, как вспоминала Анна, «уже другой». «Был все такой же любящий, – пишет, – внимательный, но не тот, что уехал…»

31. Афанасьевский Бол. пер., 12, стр. 1 (с., мем. доска), – дом коллежской секретарши Т. Д. Слепцовой. Ж. – до 1834 г. – прозаик, критик, мемуарист Сергей Тимофеевич Аксаков, его жена – Ольга Семеновна Заплатина и 11 их детей, в том числе сыновья – будущий поэт, редактор, идеолог славянофильства Иван, будущий прозаик, публицист Константин и дочь Аксаковых – Вера, будущая мемуаристка.

Здесь, как всегда у Аксаковых, стали собираться литераторы, друзья писателя, на «интимные аксаковские субботы», которые продолжатся и позже, уже в других домах. Бывали М. Н. Загоскин, Н. И. Надеждин, М. П. Погодин, М. Т. Каченовский, Н. Ф. Павлов, Ф. Ф. Кокошкин, композитор А. Н. Верстовский, актер М. С. Щепкин и др. И в этот дом в 1832 г. Погодин приведет впервые Гоголя, который через несколько лет станет своим в доме Аксаковых на Сивцевом (Сивцев Вражек пер., 30а, см. Приложение № 2).

«В тот день, – пишет наша современница, прозаик, историк и искусствовед Н. М. Молева, – хозяин с ближайшими приятелями поднялся на второй этаж к карточному столу. Невысокие потолки. Теплая печь. Многие сбросили для удобства игры сюртуки. Стремительно вошедший в комнату – без доклада и стука – Погодин обратился к присутствующим: "Вот вам Николай Васильевич Гоголь!" За его плечами стоял невысокий сильно смущенный молодой человек. "Эффект был сильный, – будет вспоминать впоследствии Аксаков. – Наружный вид Гоголя был тогда совершенно другой и невыгодный для него: хохол на голове, гладко подстриженные височки, выбритые усы и подбородок… в нем было что-то хохлацкое и плутоватое. В платье Гоголя приметна была претензия на щегольство. У меня осталось в памяти, что на нем был пестрый светлый жилет с большой цепочкой"?. От хозяина ускользнуло главное, – подчеркивает Н. М. Молева, – его гость был счастлив. Первое и такое наглядное признание литературной известности! Аксаков и его гости от неожиданности не находили слов…»

Но разве можно равнодушно пройти мимо такого сохранившегося дома?..

32. Афанасьевский Бол. пер., 17/7 (с.), – Ж. – с 1869 г. – поэт, переводчик, редактор Лиодор Иванович Пальмин.

В великом здании русской литературы, в его «кладке» важны, но не всегда известны, все кирпичики и ступеньки, ведущие к славе нашей словесности. Таким важным, но мало-известным ныне был поэт Лиодор Пальмин.

Поэт и наставник поэтов – Лиодор Пальмин

«Был сутул, ряб, картавил… и всегда был одет так неряшливо, что на него было жалко смотреть, – вспоминал младший брат Чехова, писатель и критик Михаил Чехов. – Он был благороден душой и сострадателен. Особую слабость его составляли животные. Всякий раз, как он приходил к нам, вместе с ним врывались в дверь сразу пять-шесть собак. Всех он подбирал по дороге и давал им у себя приют. Это был высокоталантливый, но совершенно уже опустившийся человек. Обладал прекрасным стихом, изящной формой, но несчастная страсть к пиву (именно к пиву, а не к вину) свела его на нет…»

Скольких Пальмин ввел в литературу, никто, разумеется, не подсчитывал. Но он, еще в 1861-м отсидевший срок в Петропавловской крепости за участие в студенческих беспорядках, опубликовавший свой первый стихотворный сборник «Сны наяву» в 1878 г. (стал песней его стих «Не плачьте над трупами павших борцов…»), переведший либретто опер «Тангейзер», «Дон Карлос» и «Трубадур», познакомил, например, юного Антона Чехова с писателем, но главное – издателем и редактором Н. А. Лейкиным, который в своем журнале «Осколки» стал буквально бешено публиковать первые рассказы будущего классика. И уж конечно мало кто помнит, что юнкер четвертой роты Александровского училища Александр Куприн, познакомившись чуть ли не в пивной с Пальминым и признавшийся ему, что пишет, но еще не печатается, вдруг услышал: «Напишите свеженький рассказ и принесите… Я вам первую ступеньку подставлю…»

Поэт-пародист Борис Алмазов

Так и случится. Первый рассказ Куприна, который смешно назывался «Последний дебют», был напечатан по протекции Пальмина. За него автор получил и первый гонорар в 10 рублей (купил на него матери козловые сапожки), и… два дня карцера за «бумагомарание», как объявят в приказе по училищу. И если ныне кому-нибудь придет идея поблагодарить «наставника великой литературы», Лиодора Пальмина, сообщаю – он похоронен на Ваганьковском – участок № 24.

Наконец, позднее, в 1910-х гг., в этом доме жил поэт, прозаик, критик, переводчик и математик Сергей Павлович Бобров, один из организаторов русского футуризма (с 1914 г. – руководитель литгруппы «Центрифуга»), которого навещали здесь очень известные в будущем люди: Андрей Белый, Пастернак, Маяковский, Асеев, литератор и богослов Дурылин и многие другие. А позже, с 1928 по 1962 г., в этом доме жил языковед, лингвист, переводчик, профессор Дитмар Эльяшевич Розенталь.

Ну чем не «литературный дом»!

33. Афанасьевский Бол. пер., 18 (с.), – Ж. – в 1850–70-е гг. – поэт, прозаик, пародист, переводчик и критик Борис Николаевич Алмазов (псевдонимы Эраст Благонравов, Б. Адамантов). От него, хоть его и звали «певцом минуты», остались три тома его сочинений: повести, стихи, пародии, переводы. Б. – драматург А. Н. Островский, поэты А. А. Григорьев, А. А. Потехин, критики Е. Н. Эдельсон, Д. В. Аверкиев и некоторые другие.

34. Афанасьевский Бол. пер., 24 (с.), – Ж. – видимо, до 1803 г., до своей кончины – действительный статский советник, прадед Льва Толстого и поэта Алексея Константиновича Толстого – граф Андрей Иванович Толстой (прозванный за многочисленное потомство «Большое гнездо») и его жена – княжна Александра Ивановна Толстая (урожд. Щетинина). В браке у Толстых родилось 23 ребенка, из которых дожили до взрослого возраста шесть сыновей и четыре дочери. А у самого хозяина этого дома был еще и младший брат, бывавший здесь, – Федор Иванович Толстой, потомком которого стал, в свою очередь, уже «советский классик» – Алексей Николаевич Толстой.

Обложка поэтического сборника «Диссонансы»

Любовь в этом «Большом гнезде» царила, как пишут, необыкновенная. Лев Толстой слышал, например, от своей тетушки: «Жена (А. И. Толстого. – В. Н.) по какому-то случаю, – пересказывал историю Лев Толстой, – одна без мужа должна была ехать на какой-то бал. Отъехав от дома, вероятно в возке, из которого вынуто было сиденье для того, чтобы крыша возка не повредила высокой прически, молодая графиня, вероятно, лет 14-ти, вспомнила дорогой, что она, уезжая, не простилась с мужем, и вернулась домой. Когда она вошла в дом, она застала его в слезах. Он плакал о том, что его жена перед отъездом не зашла к нему проститься…» Такой здесь была любовь…

Обложка повести «Катенька»

Позднее дом принадлежал родственнику Льва Толстого, его шурину Александру Андреевичу Берсу (1845–1918), брату жены писателя Софьи Толстой (Берс) и мемуаристки Т. А. Кузминской (урожд. Берс), ставшей, как известно, прототипом Наташи Ростовой в романе «Война и мир».

Наконец, в этом же доме, в 1890–1900-е гг., жила поэтесса, прозаик, драматург, мемуаристка Александра Дмитриевна Львова (урожд. Шидловская). Но мало кто знает, что до 1917 г. среди писательниц, как гласит словарь «Писательницы России» (сост. Ю. Л. Горбунов), поэтесс и драматургинь только Львовых было 26 человек. В частности, в соседнем доме (Афанасьевский Бол. пер., 26) жила актриса и мемуаристка, автор «Записок человека» М. Д. Львова-Синецкая, для которой, представьте, Петр Вяземский и Александр Грибоедов написали водевиль «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом». Вот ведь скольких женщин во все времена тянуло к «перу и бумаге»…

35. Афанасьевский Бол. пер., 27 (с.), – Ж. – до 1909 г. – поэт, прозаик, драматург и актер Сергей Александрович Найденов (наст. фамилия Алексеев) и его жена – актриса Инна Ивановна Малышева (псевдоним Мальская). Здесь поэт испытал бедность, разочарование в писании стихов и прозы и здесь же написал и довел до постановки в петербургских и московских театрах самую знаменитую свою пьесу «Дети Ванюшина» (в 1915 г. ее экранизировал Я. А. Протазанов, пригласив на главные роли Ивана Мозжухина и Веру Холодную).

А.И. Толстой – по прозвищу «Большое гнездо»

«Это было время, – вспоминал Найденов, – когда я сам мечтал, нет, не мечтал, а решил твердо сделаться драматургом. Я купил себе письменный стол, кресло, лампу и дорожную чернильницу сундучком. Я разделил оставшиеся у меня наследственные деньги 900 рублей на год по 75 рублей в месяц и приводил в исполнение свой роковой план. Год работать, а там, если ничего не выйдет, – уйти. Это была последняя ставка…»

Так вот – в 1901 г. первая пьеса «Дети Ванюшина» была написана. Драматургу было 33 года – возраст Христа. Но разве не так и рождается «большая литература»?! Знаком уважения к труду и таланту стало сближение и дружба драматурга с Чеховым, Горьким, Телешовым и другими, которые, как пишут, бывали и здесь, и в Ялте, куда Найденов, «заработав» туберкулез, переедет как раз из этого дома.

Сцена из спектакля по пьесе С.А. Найдёнова «Дети Ванюшина»