Кровь на мантии. Документальный роман

Перед серой шеренгой солдат выступил полковник на белом коне.

– Да это ж граф Татищев! – узнал всадника отец Георгий.

– Граф он или князь – все одно, мы для него грязь!.. – напряженно вглядываясь в застывшие лица солдат, сквозь зубы процедил Филиппов. – Нутром чую, сейчас будет жарко. Пустит нам кровушку этот граф.

Между тем полковник, лихо гарцуя на своем породистом скакуне, выхватил из ножен саблю. Стальное лезвие жутко блеснуло в холодном свете дня. Он обернулся к шеренге солдат, коротко выкрикнул что-то. И солдаты дружно вскинули винтовки наизготовку, упершись черными зрачками стволов в толпу.

Коротко звякнули металлом затворы.

– Стой! – угрожающе двинулся офицер в сторону оторопело замершей толпы рабочих. – А ну поворачивай!

– Не имеешь права! Мы к государю нашему с миром идем, нам бы… – начал было председатель «Собрания», но офицер не дал ему договорить.

– К государю?! Я вот те дам – к государю! Ишь чего возомнили! А ну живо расходись по домам!

Толпа зароптала в ответ:

– Не смеешь!

– А ты кто здесь такой, чтоб нам указывать?!

– Нам с царем поговорить надо!

– Да что вы его слушаете! Не станут солдатики в народ стрелять!

– Расступитесь, братцы, нам к царю надо…

– Наболело!

Шаг за шагом колонна медленно продвигалась вперед.

Офицер натянул удила и, зло оскалив зубы и скверно выругавшись, отступил к шеренге солдат.

– Ну вот, давно бы так! – победно хохотнул кто-то. – Пошли, братцы!

В этот миг полковник взмахнул саблей и грянул нестройный залп. Из стволов винтовок вырвались синие дымки. Пронзительно и жутко взвизгнули пули. И тут же – крики и стоны в рядах рабочих. Несколько человек в первых рядах, словно подкошенные, рухнули на заснеженную мостовую.

Отец Георгий с ужасом увидел, как, не выпуская иконы из рук, медленно оседает на снег кузнец Филиппов. Он упал навзничь, широко раскинув руки, а на груди его медленно расплывалось пятно крови, алой струйкой стекая на оледенелую брусчатку мостовой. И еще живые удивленные глаза его устремились в серое январское небо.

– Как же это?.. Зачем?! – пробормотал отец Георгий.

Какая-то женщина склонилась перед кузнецом на колени, приподняла его голову. Но в глазах Филиппова уже нет жизни. Она подняла с мостовой икону, обтерла платком с нее кровь и отчаянно встала рядом со священником.

Толпа рабочих замерла оцепенело, казалось, не веря в то, что произошло.

А тем временем офицер снова взмахнул саблей. И снова раздался залп.

Потом другой… третий…

Люди падали и падали в снег. Передние ряды в панике ринулись назад, сбивая с ног, сминая тех, кто стоял за их спинами. Началась давка. Крики… Стоны…

Вот и Васильев, охнув, упал в снег, так и не выпустив из рук простреленного пулей царского портрета.

Рядом с ним, сраженные пулями, распростерлись тела Марии и ее маленькой Полинки. А над ними, в отчаянии обхватив голову руками, упал на колени Илья.

Залп следовал за залпом. Пороховой дым окутал все вокруг, накрыл лежащих на земле людей. Отовсюду слышались стоны и крики о помощи.

Отец Георгий смотрел, как рассыпается толпа, как продолжают падать убитые и ползут, оставляя за собой страшный кровавый след, раненые…

– Господи! Что же это? За что?! Это же конец… Конец всему…

Но это был еще не конец. Шеренга солдат расступилась, и в образовавшийся просвет ринулась конница. Гренадеры с гиканьем и свистом – сабли наголо! – врезались в разбегающуюся толпу. Они остервенело, не разбирая, рубили направо и налево – по головам, по плечам и спинам – стариков, женщин, детей. Рубили так, словно это не свои, родные русские люди, а заклятые враги, угрожающие отечеству. А люди кричали, стонали, умирали, падая под копыта лошадей…

Отец Георгий в оцепенении стоял посреди этого кошмара, среди окровавленных тел, не замечая, что продолжают свистеть пули, что правый рукав его рясы почернел от крови. Коварная пуля – царская милость – достала и его.

Он увидел, как офицер поднял руку с револьвером, прицелился, прозвучал выстрел, и совсем рядом с его головой просвистела пуля. Однако он не двинулся с места. Он хотел умереть здесь вместе с теми, кто сейчас лежал без признаков жизни у его ног.

Но офицер не успел сделать второго выстрела. Кто-то дернул отца Георгия за рукав, с силой увлек в близкий переулок. Это был Пинхус Рутенберг, инженер с Путиловского завода.

«Как он здесь оказался? – ненадолго мелькнула мысль. Мелькнула и исчезла. – Какое это имеет значение!..»

– Бежим, бежим скорее отсюда! Здесь смерть… Смерть! – на бегу повторял Рутенберг.

– А как же они, те, кто остался там? Я должен быть с ними и вместе с ними умереть! – выдернул свою руку Гапон.

– Это глупо! – возразил Рутенберг. – Вы должны жить и отомстить за тех, кто лежит теперь на мостовой, кто пал от рук этих палачей!

Их тут же окружили выбежавшие из-под обстрела рабочие.

– Да, да, он прав, вы не должны умереть! Мы вас никуда не отпустим!

– Но как они могли стрелять в своих, в безоружных, мирных людей!

– Это он их послал!

– Он же наш царь, наш отец!

– Кровавый он и есть кровавый!

– А тебе, отец Георгий, до поры прятаться надо. Снимай-ка ты свою рясу. Вот… Поддевку мою одень…

– Да ведь ты, кажись, ранен!..

– Ерунда! – отмахнулся отец Георгий. – Чуть зацепило. Я и не заметил.

Кто-то снял с себя и накинул ему на плечи пальто. Кто-то шапку отдал.

– Надвинь-ка пониже на лоб да ворот подними… Вот так. Чтоб эти ироды тебя не признали. А то ведь тебя теперь будут искать по всему Питеру, а найдут – вмиг упрячут в Петропавловку.