Тьма в бутылке

– Я не буду тебя тревожить, Карл. Заходи сам, когда закончишь.

– Ты о чем?

Он подмигнул. На лице появилась кривоватая улыбка. В высшей степени сбивающая с толку трансформация.

– У тебя ведь теперь руки развязаны, – выдал он и снова подмигнул.

– Давай по порядку. О чем, черт возьми, ты толкуешь, Асад?

– О Моне, конечно. Только не говори мне, что ты не знаешь, – она вернулась.

14

Как и сказал Асад, Мона Ибсен вернулась. Вся сияя от тропического солнца и переизбытка впечатлений, о которых свидетельствовали деликатные, но вполне очевидные морщинки вокруг глаз.

Тем утром Карл долго сидел у себя в подвале и подыскивал слова, способные сокрушить ее потенциальную оборону. Заставить Мону посмотреть на него мягким, нежным взглядом, говорящим о готовности к сотрудничеству, если она вдруг решит заглянуть.

Но этого не случилось. Единственным проявлением женского присутствия в то утро оказался грохот Ирсиной тележки, да еще спустя пять минут она – несомненно, с самыми добрыми намерениями – завопила на весь коридор своим невыносимым дискантом: «Мальчики, кому булочки из „Нетто“?» Как тут не почувствовать себя в стороне от спокойной обстановки, воцарившейся на верхних этажах?

Несколько часов потребовалось Карлу на то, чтобы осознать: хочешь попытать счастья, придется подняться и самому пуститься на охоту.

Расспросив коллег, он застал Мону в отделении судебных слушаний за приятной беседой с референтом. На ней была кожаная куртка и линялые джинсы «Ливайс», и она совершенно не производила впечатление женщины, преодолевшей большую часть жизненных соблазнов.

– Здравствуй, Карл, – сказала Мона, не предполагая продолжения разговора.

Она посмотрела на Карла взглядом, полным безразличия, а поскольку в данный момент общего дела у них не было, он только и смог, что улыбнуться, не произнеся ни единого слова.

Остаток дня мог бы пройти впустую в бесконечных размышлениях на тему его угасшей сексуальной жизни, но у Ирсы были другие планы.

– Кажется, мы напали на след в Баллерупе, – произнесла она, показав налипшие на передние зубы крошки и безуспешно стараясь скрыть свой восторг. – Я настоящий ангел счастья. Точно как написано в моем гороскопе.

Карл взглянул на Ирсу с надеждой. В таком случае ее ангельские крылья пригодились бы как нельзя кстати, чтобы занести ее куда-нибудь повыше в стратосферу, – тогда наконец наступит тишина и никто ему не помешает думать о своем печальном уделе.

– Большой заморочкой оказалось получить эти сведения, – продолжала она. – Сначала разговор со школьным инспектором из городской школы Лаутрупа, но он пришел на это место только в две тысячи четвертом. Затем с учительницей, которая работает там со дня основания школы, но она ничего не знает. Потом – со сторожем, и ему ничего не было известно, потом…

– Ирса! Если эти рельсы в конце концов куда-то привели, пожалуйста, пропусти промежуточные маневры. У меня куча дел, – прервал Мёрк, потирая затекшую руку.

– Ага, после я позвонила в Инженерную народную школу и вот там-то кое-что накопала.

Рука наконец отошла.

– Потрясающе! – воскликнул он. – Каким образом?

– Очень просто. Там в администрации оказалась преподавательница Лаура Манн, которая как раз сегодня вышла после больничного. Она и рассказала мне, что работает там с самого дня основания в тысяча девятьсот девяносто пятом году и что речь может идти лишь об одном случае, если ей не изменяет память.

Карл выпрямился:

– Да, о каком же?

Ирса посмотрела на него, наклонив голову.

– Ага. Интерес нарастает, парниша? – Она шлепнула его по предплечью. – Не терпится поскорее узнать?

Что, черт возьми, происходит? По меньшей мере сотня сложнейших дел за все эти годы, и вот он сидит тут и играет в «почемучку» с какой-то случайной сотрудницей в салатовых колготках!

– Какой случай она припомнила? – повторил свой вопрос Карл и слегка кивнул Асаду, просунувшему голову в дверь.

Тот выглядел бледновато.

– Вчера звонил Асад и интересовался тем же самым. Другие сотрудники обсуждали между собой за утренним кофе, и эта дама случайно услышала, – продолжала Ирса.

Асад слушал с интересом.

– Случай сразу же всплыл в ее голове, – рассказывала Ирса дальше. – У них тогда был один выдающийся ученик. Парень с каким-то синдромом. Он был достаточно юн, но настоящий монстр в области физики и математики.

– Синдром? – Асад непонимающе посмотрел на нее.

– Ну да, что-то насчет феноменальных способностей в одной области и полного отсутствия таковых в другой. Не совсем аутизм, но нечто похожее. Как его там… – Она нахмурилась. – Ах, точно, синдром Аспергера – вот чем он страдал.

Карл улыбнулся. Стопроцентно, и у нее могло быть то же самое.

– Так что там с этим парнем? – спросил он.

– Он начал у них учиться, получил высшие оценки в первом семестре, а потом бросил.

– Как это произошло?

– Он явился в последний день перед зимними каникулами вместе со своим младшим братом, чтобы показать ему школу, и после этого никто его не видел.

И Асад, и Карл прищурились. Вот оно.

– И как же его звали? – спросил Карл.

– Его звали Поул.

У Карла все внутри похолодело.

– Да! – воскликнул Асад и сделал жест рукой и ногой одновременно, словно марионетка.

– Преподавательница сказала, что она помнит его очень хорошо, так как Поул Холт был ближе всех к Нобелевской премии из тех, кто когда-либо учился в их школе. Кроме того, она больше никогда, ни до ни после, не встречала в Инженерной народной школе учеников с синдромом Аспергера. Он был особенным.

– И поэтому она его помнит? – спросил Карл.

– Да, именно поэтому. И еще потому, что он учился в самой первой группе.

Полчаса спустя Карл повторил вопрос непосредственно в Инженерной народной школе и получил тот же ответ.

– Да уж, такое не забывается, – улыбнулась Лаура Манн. – Наверняка и вы помните ваше первое задержание?