Сказания Земноморья

Тенар снова запустила веретено.

– Я по-прежнему не понимаю, почему если могут существовать женщины-короли, то не могут существовать женщины-маги?

Терру внимательно слушала.

– Горячий снег, сухая вода! – Это была гонтийская поговорка. – Королям власть дается другими людьми. Сила же мага принадлежит только ему – она в нем самом и дается от рождения.

– И она остается чисто мужской силой – это потому, что никто из нас даже не знает, что представляет собой сила женская. Ну хорошо. Понимаю. Но в таком случае почему же они никак не могут подыскать нового Верховного Мага – мужчину?

Гед изучал обветшавший, облохматившийся шов на своих штанах.

– Что ж, – сказал он, – если тогда Путеводитель и не ответил на их вопрос, то он, по крайней мере, дал ответ на вопрос, которого они не задавали. Может быть, им нужно лишь задать его.

– Это что же, загадка? – спросила Терру.

– Да, – сказала Тенар. – Но самой загадки мы не знаем. Мы знаем только отгадку. А она такова: «Одна женщина с Гонта».

– Но ведь их так много! – сказала Терру, немного подумав. И, явно довольная собой, отправилась за очередной порцией щепок.

Гед смотрел ей вслед.

– Все переменилось, – сказал он. – Все… Иногда я думаю, Тенар… мне хотелось бы знать: а вдруг правление короля Лебаннена – это только начало? Та дверь меж мирами… А сам он – привратник у этой двери. Чтобы просто так пройти было нельзя.

– Он кажется таким юным, – нежно сказала Тенар.

– Столь же юным был и Морред, когда встретил Черные Корабли. Столь же юным был и я сам, когда… – Он умолк, глядя в окошко на серые замерзшие поля, просвечивающие сквозь оголенные ветви деревьев. – Или ты, Тенар, в той темнице… Где кончается юность, где начинается зрелость? Не знаю. Иногда мне кажется, что я прожил тысячу лет, иногда – что жизнь моя не длиннее полета ласточки, увиденной в маленькое окошко. Я уже умирал и снова возродился, и в Пустынной стране, и здесь, под живым солнцем, это происходило не один раз. А песни о Создании учат нас, что все мы лишь вернулись сюда и будем вечно возвращаться к источнику жизни, и источник этот неисчерпаем. И жизнь после смерти… Я думал об этом там, высоко в горах, когда пас коз, и день длился вечно, и все же вечер и утро почему-то мгновенно сменяли друг друга… Я учился козьей мудрости. Так мне думалось. Так о чем же я грущу? Кого из людей оплакиваю? Верховного Мага Геда? Но зачем из-за него пастуху Хоку так горевать и так стыдиться? Да и что я сделал такого, чего мне следовало бы стыдиться?

– Ничего, – сказала Тенар. – Никогда и ничего!

– О да, – сказал Гед. – Все величие человека основано на чувстве стыда, оно как бы выросло из него. Вот потому-то пастух Хок оплакивал Верховного Мага Геда. А еще – пас коз, как это мог бы делать любой мальчишка, каким и сам пастух Хок был когда-то…

Тенар немного помолчала, потом улыбнулась и чуть застенчиво сказала:

– Тетушка Мох говорила, что тебе тогда было лет пятнадцать?

– Да, почти. Огион совершил обряд и дал мне имя где-то осенью, а следующим летом я отбыл на Рок… Кто был тот мальчик? Пустота в душе… предрасположенность… свобода – за запертой дверью…

– Кто такая Терру, Гед?

Он не отвечал так долго, что она уж решила, что он и не собирается этого делать, но тут он сказал:

– Она же такая… какая свобода ей еще требуется?

– Значит, наша свобода – в нас самих?

– Думаю, что так.

– Ты, обладая своим могуществом, казался настолько свободным, насколько это вообще возможно. Но какой ценой? Что делало тебя свободным? А я… Меня сделали, вылепили, словно из глины, своей волей те женщины, что служили Древним Силам или мужчинам, которые владели всем – храмами, дорогами, площадями, – не знаю уж теперь, чем еще. Потом я стала свободной – с тобой – и была какое-то время свободной с тобой и с Огионом. Но то была не моя свобода. То была свобода выбора, и я сделала выбор. Я сама вылепила из себя нечто пригодное для нужд фермы и ее хозяина и наших детей. Я превратилась в глиняный сосуд. Его форму я знаю. Но не знаю состава той глины. Жизнь била во мне ключом, это был танец жизни. Я танцевала разные танцы. Но не знаю, кто же танцор.

– А она, – проговорил Гед после долгого молчания, – если она когда-нибудь начнет свой танец…

– Ее станут бояться, – прошептала Тенар.

Тут снова вошла Терру, так что разговор переключился на квашню с тестом, что подходило у печки. Разговор их лился мирно и тихо, переходя от одной темы к другой и снова возвращаясь к прежней, словно по кругу; так промелькнула незаметно половина короткого дня, они часто затевали такие разговоры, прядя, сшивая свои жизни воедино, скрепляя их словами, годами и поступками и теми мыслями, которые были у каждого из них в отдельности. Потом снова умолкали, работали, думали и мечтали, и молчаливая девочка была с ними вместе.

Так прошла зима, начался сезон скота, и какое-то время от работы было не продохнуть, тем более что дни становились все длиннее и светлее. Потом с южных солнечных островов прилетели первые ласточки – из Южного Предела, оттуда, где звезда Гобардон светит в созвездии Конца; но все ласточки говорили друг с другом только о том, что жизнь начинается снова.

13

Мастер

С возвращением весны между островами, подобно ласточкам, начали порхать парусные суда. В деревнях судачили, перемывая слухи из Вальмута о том, что король объявил охоту на морских бандитов, на пиратов-грабителей, лишал богатства вожаков, оставляя буквально нищими, конфискуя их суда и состояния. Сам лорд Гено выслал три своих лучших, самых быстрых корабля под командованием старого морского волка, колдуна Талли, которого боялись все торговые суда от Солеа до Андрадских островов; пиратские корабли намеревались изгнать королевский флот из Оранеи и уничтожить его. Но в гавань Вальмута вскоре вошел тем не менее именно королевский корабль, и на борту его находился морской волк Талли, закованный в цепи. Корабль привез приказ: срочно доставить лорда Гено в порт Гонт и там подвергнуть его допросу по поводу бесконечных пиратских налетов и убийств. Гено забаррикадировался в своем каменном доме на холме, что неподалеку от Вальмута, однако забыл развести в камине огонь, поскольку стояли теплые весенние деньки, так что пятеро или шестеро молодых королевских воинов влезли в дом через каминную трубу и захватили Гено, а потом в окружении целого отряда стражников провели его по улицам Вальмута, прежде чем отправить в порт Гонт, где он должен был предстать перед судом.

Услышав об этом, Гед сказал с любовью и гордостью:

– Все, что подвластно королю, он делает хорошо.

Ловкач и Баклан тоже вскоре отправились под конвоем по северной дороге в порт Гонт, а вскоре и Треска, когда поджили его раны, последовал за ними. Их должны были судить королевским судом за убийство. Новость о том, что негодяев сослали на галеры, была встречена с огромным удовлетворением, и жители Срединной Долины поздравляли друг друга с таким поворотом событий, хотя Тенар и Терру, жавшаяся к ней, слушали все это молча.

Приплывали и разные другие корабли, привозившие различных королевских чиновников и офицеров; эти не так хорошо и без особой радости принимались горожанами и крестьянами – грубоватыми гонтийцами: королевские шерифы, являвшиеся с ревизией деятельности бейлифов и офицеров, призванных охранять покой и порядок, слышали немало жалоб и нареканий от простых людей; то и дело заявлялись сборщики податей; бывали и благородные гости, которых интересовала верность вассалов – мелких князьков с острова Гонт – им самим и его величеству королю Земноморья. Заезжали и различные волшебники всех мастей; их встречали повсюду, но, похоже, проку от них было мало, да и поговорить с ними как следует не удавалось.

– Мне кажется, что в конце концов они решили учинить настоящую охоту на нового Верховного Мага, – сказала Тенар.

– Или ищут вредных колдунов, – предположил Гед, – ведь колдовство теперь как бы сбилось с пути.

Тенар хотела было сказать: «Ну, тогда они непременно должны были бы заглянуть в поместье лорда Ре Альби!» – но язык ее словно прилип к гортани. «Что же это такое я сказать собиралась? – пыталась вспомнить она. – Неужели я никогда не рассказывала Геду… Ах, я становлюсь забывчивой! Что же это такое я хотела ему сказать? Ах вот что: нам бы надо починить ворота на нижнем пастбище, пока коров на поскотину не выпустили».

Всегда находилась масса неотложных дел по хозяйству, которые заслоняли собой все остальное. «Одного дела тебе всегда мало», – говаривал когда-то Огион. Даже теперь, когда ей помогал Гед, все ее мысли и время были посвящены ферме. Он делил с ней и хлопоты по дому, чего Флинт не делал никогда; но Флинт был фермером, а Гед – волшебником. Он быстро учился всему, но учиться нужно было еще многому. Они все время работали. На беседы же времени почти не оставалось. Вечером они вместе ужинали, потом вместе ложились спать и вместе просыпались на рассвете, снова принимаясь за работу, и так по кругу, по кругу – словно круги на воде, словно водяная мельница, что без конца поднимает полные ведра и опускает пустые, и дни изливались на землю, точно полные ведра прозрачной колодезной воды.

– Здравствуй, мать, – окликнул ее как-то тощий парень у ворот.

Ей показалось, что это старший сын Ларк, и она приветливо спросила:

– Тебе чего, милый? – Она была занята: кормила кудахчущих кур и важных гусей. Потом вгляделась в него снова и крикнула: – Искорка! – и бросилась к нему, распугав птицу.

– Ну ладно, ладно, – сказал он. – Хватит тебе.

Он позволил ей поцеловать себя и даже погладить по щеке. Потом вошел в дом и сел в кухне за стол.

– Может, поешь? А Яблочко ты не видел?

– Поесть можно.

Она опрометью бросилась в битком набитую кладовую.

– Ты на каком корабле служишь? Все еще на «Чайке»?

– Нет. – Он помолчал. – С моим кораблем покончено.