Седьмое небо

***

Волна, на которой колыхалась против ветра «Революция», была достаточно большой.

– Давай поворот! – крикнул Революция, уваливая нос судна под ветер и уклоняясь от брызг. – До сих пор мне так и представляется, что все мы – все, кто одновременно живёт на Земле – словно пассажиры разных космических кораблей. У каждого свой корабль – своя крепость и одновременно своя тюрьма, в которой есть возможность связи, но нет возможности дотронуться до чужой руки. Давай, давай поворот!

Сам он изо всех сил вращал штурвал, креня кораблик на борт.

– Ты называешь тюрьмой доставшийся тебе при рождении инструмент! – крикнул в ответ Бенжи. Он только что снял подветренный стаксель-шкот со стопора и удерживал его от потравливания. – Поворот пошёл!

Баркас вошёл в поворот. Бенжи вытравил один шкот и начал выбирать второй.

– Оно, может, и так! – снова крикнул Радецкий. – Но только то, что делаю для себя я, устраивает меня гораздо больше, чем то, что делают для меня другие!

– Ах ты ж! – возмутился Бенжи, отпустил из рук леер и, вместо того, чтобы в очередной раз закрепить на утке очередной шкот, одной рукой схватился за Аю, а второй вцепился в стопор сам.

«Революция» сперва гордо задрала белый бушприт кверху, а затем потеряла ветер и рухнула носом в волну, – так, что стоящего у штурвала Радецкого накрыло с головой.

– Зачёт! – вынырнув, захохотал он.

Откуда-то изнутри на палубу высыпали маленькие желтоголовые морфы, тоже мокрые и тоже хохочущие. Бенжи глядел на них, на Радецкого, на Аю и улыбался: солнце лучилось в брызгах на её волосах, а в глазах сверкало счастье.

«Революция» шла на юг: сперва вдоль островов, потом у самого материка, и уже далеко за полдень Радецкий пришвартовал её на входе в узкий тенистый фьорд, по обеим сторонам которого качались на скалах на ветру старые синие сосны.

– Прошу! – взмахнул рукой он.

Повинуясь этому его широкому жесту, морфы заторопились на берег, и вскоре на палубе их осталось только трое: Бенжи, Ая и он сам.

– Я давно хотел чего-нибудь в этом роде, – усмехнулся Радецкий, взглянув на Аю, и в этом коротком взмахе его светлых ресниц Бенжи успел уловить отголосок того, что терзало вот уже долгое время его самого. – Я вырос в Гданьске. До выпадения морфов городок был так себе, разве что море рядом плескалось. А потом всё изменилось. Практически в миг. Дом перестал быть домом, город – городом, границы – границами, и мать оставила меня тётке, а сама уехала искать счастье то ли в Норвегию, то ли в Швецию, то ли в Швейцарию.

Они стояли, облокотившись о борт.

– Откуда-то оттуда, – продолжал тем временем Революция, пока Бенжи внимательно изучал его профиль, – потом в течение нескольких лет приходили открытки с гномиками в красных колпачках и с заснеженными ставкирками. В общем, можно сказать, что лет десять подряд моей семьёй было холодное серое море и эти весёлые всемогущие существа.

– Я думаю, ты скучаешь по ней, – сказала Ая.

Радецкий потёр рукой нос.

– Возможно.

– А я думаю, что если человек нашёл человека, машине следует, наконец, заняться собственным предназначением, – подал голос Бенжи. Он легко перемахнул через борт, оказался по колено в воде и зашагал по камням к берегу.

***

Радецкий догнал его у самого берега.

– Знаешь, – сказал ему Бенжи, – на самом деле я очень рад, что встретил тебя. Будущее, которое вырисовывается сейчас, нравится мне гораздо больше, чем то, что рисовалось ещё недавно.

– Вряд ли ты планируешь провести его здесь, – откликнулся Революция.

– Теперь нет.

Торчащие из воды валуны высотой в половину человеческого роста там, наверху, переходили в устланный прошлогодними камышами и пла?вником берег. Бенжи выбрался наверх, и Радецкий, недолго думая, вскарабкался вслед за ним.

– Она не захотела идти, – сказал он.

– Ей и не обязательно.

– Я знаю, кто такие реализаты, и немного представляю себе их возможности.

Бенжи повернулся к человеку и пару минут молча изучал веснушки на его носу.

– А я нет, – сказал он наконец. – Я так ничего и не просчитал.

***

Если бы кто-нибудь спросил у него, какие выводы он сделал по итогам двух прошедших дней, то андроид бы просто пожал плечами. Вывод, собственно, у него был один: надо что-то менять.

Годы, прожитые рядом с реализатами, научили его тому, что мысли практически всегда приравниваются к словам, произнесённым вслух, имеют одинаковое продолжение, и не представляют собой никакой тайны, поэтому надежды он возложил на приоритет Радецкого и Аину невнимательность.

Первую половину вечера он просидел на берегу, вполне натурально изображая для маленьких морфов электричку городского метро и ни о чём не думая. Морфы заливисто хохотали, просили ещё, Бенжи тарахтел и шипел, а во второй половине вечера, сразу после заката, Ая с Радецким как-то незаметно исчезли из поля его зрения, и на берегу остались только малыши и он сам.

Малыши сидели на берегу, сбившись в тесный кружок, головка к головке.

– Мне нужна ваша помощь, – сказал им андроид. – Мне надо на материк.

Морфы зашевелились, кружок раздвинулся, и те, кто был поближе, молча закивали ему пушистыми жёлтыми головками: иди сюда. Андроид прошёл вовнутрь и только успел зажмуриться, как кто-то из малышей взял его за тонкую серебристую ручку:

– Ну, что. Приехали. Беги, Бенжи, беги.

Часть 2. Бенжи

Накрапывало. Бенжи долго бежал по мокрой тёмной улице вдоль забора с то и дело попадавшейся надписью «WE RECYCLE!»[1 - «WE RECYCLE!» – мы перерабатываем (англ.)]. Где-то там, за горизонтами, за которые ему больше не хотелось заглядывать, во всё ещё опутывавшей Землю Сети всё ещё где-то существовали новости, рейтинги и карты с координатами, но он больше не желал их знать.

У больших ворот со шлагбаумом и надписью «PRIVATE AREA»[2 - «PRIVATE AREA» – частная территория (англ.)] он остановился. Память его всё ещё была полна маркеров. Он огляделся по сторонам, отметил про себя необитаемость местности, кучу пластиковых коробов, пролез под шлагбаумом и, миновав какие-то тощие кусты с мелкими пурпурными листьями и вспугнув двух енотов, залез в один из валявшихся на земле контейнеров, обнулил внутренние счётчики и принялся чистить протоколы.

Первое время он боялся, что с минуты на минуту снаружи, под дождём, проявится чёрным по чёрному хрупкий Аин силуэт или что стоит только ему поднять голову, как там, в темноте, запляшут и захохочут маленькие всемогущие существа. Возможно, будь Бенжи человеком, его бы и накрыло чем-нибудь вроде сожаления о несбывшихся планах и задачах, однако планы и задачи его были столь мало связаны с самочувствием, что ясность рассудка так и осталась при нём. Он закрыл глаза и включил спящий режим.

С рассветом Бенжи пошевелился, обнаружил рядом с собой свернувшегося в клубок енота и снова замер. Енот был маленький, совсем ещё щенок. И сверху всё ещё колотил дождь.

– Эй, бот! – послышалось снаружи. – Вылезай! Дело есть.

Бенжи подумал, что если Ая не появилась ни ночью, ни к утру, то это вовсе не значило, что она его не нашла. Енот пискнул, выскочил в дождь, и Бенжи неуклюже вылез следом за ним. Снаружи его встретил старик в потёртых зелёных штанах и в таком же плаще.

– По-моему, ты слишком долго спишь по утрам, – серьёзно заявил старик.

Бенжи улыбнулся и молча развёл руками.

– Я думаю, чтобы долго спать, надо быть крайне несчастным, – тем временем продолжал старик. – Потому что чем раньше ты встаёшь, тем длиннее оказывается твой день и тем длиннее оказывается твоё счастье, если ты счастлив, или твоё несчастье, если нет.