Они помолчали.
– С востока придёт шторм, – сказала она, глядя на разметавшиеся в небе облака. Облака были совсем не похожи на грозовые – высокие, перьевые, и то тут, то там среди них крохотными белыми пылинками парили чайки.
– Скоро?
– Скоро.
– Разгонять будем?
– Нет, – покачала головой Ая. – Зачем?
– Как зачем? – почти искренне удивился андроид. – У тебя Радецкий не пришвартован.
– Бенжи! Хватит, а?
– Хватит что?
Ая наклонилась над пропастью, нахмурилась, разглядывая там, далеко внизу, синюю рябь на синей воде, и не ответила.
– Я – машина, – снова подал голос андроид. – Наверное, если смотреть твоими глазами, то умная, добрая и вообще невозможно какая, просто настоящий клад.
Он наклонился к Аиному лицу:
– Но не нужно ничего драматизировать.
***
Шторм пришёл спустя два часа. Первые капли упали ещё в полном безветрии, и только потом воздух вздулся, затрепетал тонкими ветками посаженных Революцией кедров и ударил в скалы первой большой волной.
Лило и сверкало весь оставшийся день и всю ночь. Рано утром вышедший на южный берег андроид обнаружил у воды разбитый баркас и сидящего на обломках человека.
– Ясными ночами, – сказал он, вскарабкавшись на побитый борт и подсаживаясь рядом, – когда ничего не заслоняет остальную вселенную и видны звёзды, я смотрю туда, вверх, и представляю себя в рубке своего челнока.
Человек вытер слёзы.
– И звёзды становятся большими и близкими, – продолжал тем временем Бенжи. – Я водил орбитальный челнок. И сделан, собственно, был для того, чтобы водить челнок.
– Я знаю, – сказал человек.
– И мне нравится твой корабль.
– Я знаю, – снова сказал человек.
Бенжи повернул к нему голову. Радецкий – несмотря на щетину и колтуны на голове – сейчас как никогда был похож на маленького обиженного мальчика.
– Ая говорит примерно так же – «я знаю», – усмехнулся андроид. – Знание вообще удивительная штука: где бы ты ни был, что бы ты ни делал, что бы ни искал – о тебе уже все, кому это нужно, всё знают.
– Ну, не все и не всё, – шмыгнул носом Радецкий. – Иногда мне кажется, что я и сам о себе ничего не знаю, что уж говорить про остальных. Кто я? Зачем я здесь? Почему именно я? Никто из них, – он кивнул куда-то себе за спину, – не может дать мне ответы на эти вопросы.
– И то так, – согласился Бенжи. – Я вот, например, за эти годы так и не понял, зачем ты здесь.
Радецкий пожал плечами.
Солнце вставало над водой медленно и величаво. Новый день ничего не знал и не хотел знать о маленьких проблемах маленьких людей.
– Хочешь, я помогу тебе? – спросил Бенжи.
Радецкий прищурился и долго молча смотрел на андроида из-под длинных светлых ресниц.
– Спрашиваешь, – сказал он наконец.
***
Бенжи провёл на берегу три дня. Три дня они с Революцией строгали, пилили, клеили, плели и красили корабль под звонкий хохот морфов, похожих на маленьких желторотых галчат.
Ветер с Атлантики гнал в сторону берега белых крикливых чаек и трепал спутанные волосы Радецкого. Глядя на него, Бенжи всё время улыбался блаженной улыбкой и думал о дружбе, пользе и бескорыстии.
А ближе к вечеру третьего дня у него стала падать подзарядка.
Ая появилась на берегу, когда они с Революцией сидели под деревом, прислонившись спинами к тёмному шершавому стволу. Андроид искал в недрах своего софта запуск долговременной памяти в режиме экономии, и на его лице бродила блаженная улыбка.
– Мне не нравится выражение твоего лица, – сказала Ая. – Ещё пару тысяч лет и тебя будет не отличить от человека.
– Ну, что ж, – с готовностью откликнулся андроид. – Случись мне скрываться, это даст дополнительные преимущества.
Ая взяла его за руку.
– Бенжи, ты меня пугаешь.
– И давно тебя пугают довольные жизнью? – Бенжи пошевелил пальцами, лежащими в Аиной руке, и через них пошёл ток. Ток был такой высокоамперный, что чувствительно защипал его тактильные датчики. – Солнышко, ты ведь меня не сожжёшь?
– Не сегодня, – усмехнулась она и повернулась к Радецкому: – Здравствуй.
– Привет, – откликнулся Революция.
Многое, происходящее между людьми, ускользало от Бенжи. Собственная дефективность, которая так огорчала его в играх с маленькими морфами, проявлялась даже здесь: все эти нюансы типа эндорфиновой эйфории ускользали от него какими-то подразумевающими, но так до конца и не проявленными фантомами.
– Ну, что ж, – сказала Ая, отпуская его. – Один есть.
И взяла за руку Революцию.
О том, что происходит что-то не то, Бенжи догадался только по тому, как дёрнулась у Радецкого вторая рука. Судя по выражению его лица, ток, стекавший с Аиных пальцев, был как раз таким, чтобы Радецкий смог сдержаться и не закричать. И он промолчал. Со стороны всё выглядело так, словно реализат и человек просто замерли в долгом рукопожатии.
– Как оно? – усмехнулась Ая, и было не понятно – то ли речь идёт о делах Революции, то ли о его ощущениях.
Но Радецкий усмехнулся в ответ:
– Хорошо, – и Ая сжалилась, отпустила его руку и огляделась.