Серебро морского песка

– Но мы-то пьём! – возразил Бенька.

– Кто не всегда готов к выпивке – тот не пьёт. Я всегда готов!

– Гриша, вы алкаш? – спросил Гена прямо.

– Да. Ну и что! Зато это я даю на мороженое внукам, а не муж моей дочери.

Араб качает головой, будто всё понимает.

За обедом он раскладывает ледяные питы на солнце. Беня прячет ледяную же бутылку водки под столом. Стаканы идут ко всем, кроме араба.

– Как вам новая секретарша? – спрашивает Ваня, Бенин родственник.

– Она что-то знает про нашу водку, – говорит Гена.

– Доигрались, – сказал Беня.

– Проходила мимо Муки, сказала «в морозилке» с таким лицом, – вот они, мол, эти русские…

– При старом хозяине, – сказал Ахмад, – сюда привозили обеды из ресторана. Все рабочие получали спецодежду… Все!

– Всё время намекает, что лучше нас, – злится Гриша, покрываясь потом и краснея.

– Сегодня опять кто-то не почистил за собой в гальюне, – объявил Беня на иврите, а потом по-русски.

– Мамочка, – сказал Ваня, очищая луковицу.

– Нет, – отрезал Беня. – Проверено. Не она. Кто-то всё время … один и тот же угол одной и той же консистенцией… С тех пор, как у нас появился этот араб.

– Смени базар, – сказал Ваня, раскладывая луковицу по кусочкам на бутерброд с колбасой.

– А почему это не можешь быть ты, Вань? – спросил Гриша, продолжая потеть. – Ты ведь недавно у нас.

– Ну, хватит, дай поесть!

– Скажи, чтобы Муки платил за унитаз отдельно, – говорит Гена.

– И он отдаст работу арабу. Потеряю двести шекелей. Нет, я найду… я за каждым прослежу. Не за тем вернулся. Земля Обетованная мне этого не простит.

Беня пришёл в кипе. Оказалось, что кипа тяжело давит на его мозги, и он два раза ошибся в пересчёте деталей. До сих пор он никогда не ошибался. Во всём, что касалось точных расчётов, Беня с удовольствием всех обставлял. Он любил цифры, а цифры любили его. Беня даже умел играть в Го. Однако в тот день ему что-то мешало. Возможно, мешал Гриша, работающий рядом у большого пресса.

Гриша презрительно хмыкал, покашливал и гневно краснел. От него стал исходить запах хлеба. Гриша думал, некоторые люди непременно должны обособить свою собственную серость от серости всеобщей. Он хочет быть лучше меня, думал Гриша и своими мыслями мешал Бене пересчитывать.

Беня был расстроен. Вчерашним вечером к нему домой нагрянули представители с проверкой. В Бенином холодильнике обнаружили подозрительную колбасу, красную икру и куриный паштет, принятый ошибочно за паштет свиной, а также два камня, белый и чёрный. Бене было велено носить повсюду кипу, купить второй холодильник и не покупать продукты в гойских магазинах.

За обедом, после выпитых ста грамм они до хрипоты спорят о Вопросе и Ответе:

– Нет никакого Бога и нет никакого коммунизма! – кричит Гриша, и кипа у Бени от этих слов сдвигается на затылок.

– А что же есть?

– Совесть! – орёт Гриша.

Дверь в столовую приоткрывается. В проёме возникает хорошенькое личико секретарши.

– Что-нибудь случилось?

– Всё в порядке, – отвечает Ахмад.

Секретарша исчезает, оставив своё любопытство в широком раструбе незакрытой двери. Араб закуривает. Дым от его сигареты расходится по всей столовой. Взвесь эмоций и водочных испарений ведёт в изгибах этого дыма плавный эротический танец.

– О чём они спорят? – спросил Ахмад.

– О Боге, – произнёс Гена, и голос его громко проявился в наступившей тишине.

Бенины искания закончились сами собой спустя неделю, когда в синагоге у него из кулька выпал творог, окроплённый соком говяжьей печёнки.[6 - В иудейской традиции смешивать мясное и молочное запрещается.] Рассказывая о своём позоре, Беня в сердцах вышвырнул кипу в окно. Головной убор одиноко истлевал посреди ржавеющего железа, пока осенью не растаял щедро политый дождями.

Каждый человек хотя бы раз в жизни должен воспротивиться давлению окружающей среды.

Иногда окружающая среда становится потоком воды, а человек в ней камнем. Со временем он уже не оказывает сопротивления, его терпение медленно округлилось со всех сторон, поток событий будто скользит над ним мягко и беспрепятственно, создавая иллюзию движения к старости и смерти. Если же бессчётное количество камней бросить в морской прибой, то с его помощью они очень скоро сами обточат друг друга. Какой-то станет очень маленьким, какой-то и вовсе исчезнет. Найдётся среди них и такой, что просуществует целые века, покрытый шрамами катастроф. Но мало кто хочет осознать те силы, что скользят над ними, и какая природа ими управляет…

Раз в полгода Беня ходит к Мамочке в офис выклянчивать условия. Раз в полгода он выходит оттуда, воспламенённый отчаянием. Мамочка умеет давать отпор всем претендентам на её деньги.

– Когда речь заходит о средствах, – здесь Беня шлёпает себя по промасленным карманам штанов, – у неё стекленеют глаза! За три года она ни разу не заплатила оздоровительные! Это при минимальной зарплате! Пенсия на носу – и никаких пенсионных отчислений! На Земле обетованной я превратился в раба! Я уже старый, на другую работу меня не возьмут! Что делать! Что делать!

– Надень снова кипу, – язвит Гриша.

Беня бьёт по кнопке штамповочного станка. Станок ударил в ответ, и в деревянный ящик со звоном упала заготовка для почтового ключа.

– До самой смерти без пенсии, без оздоровительных, без премий и тринадцатых зарплат мы будем слушать проклятые удары штампов, будем нюхать станочные масла, резать руки и пить!

– Но когда придет Песах, – сказал Ваня, – мы будем отдыхать и есть мацу.

– А на Рош-а-шана[7 - Праздник Нового года, у евреев – осенью.] мы будем есть яблоки в меду, – добавил Гена. – Бывают ведь и праздники в этой стране! Правда, Вань, они не хуже, чем праздники пролетариев?

– Что тут сравнивать! Я поеду помирать в Одессу, а вы как хотите!

– Гриша, но вы ведь обрезанный еврей, вам-то чем здесь плохо?

– Обрезанный, необрезанный, разве в пуцке дело? А тем и плохо, что тебя, моего друга и собутыльника, запыряют после очередной потасовки в шавармочной, после раввины дорежут, чтобы похоронить по еврейским законам, а если твоя бывшая жена не даст на это согласия, то неизвестно, под каким забором тебя похоронят!

– Моя жена теперь тоже еврейка, – говорит Гена. – И к тому же она мне теперь не жена. Пока я жив, то сумею за себя постоять, а когда умру, то мне будет все равно.

В Израиль Гена приехал йогом, непьющим человеком. Таким он был, когда пришёл на Мамочкино предприятие. Теперь дело другое. У Гены новый гуру. Он ведёт путём правильного употребления, раскрывает тайны алкогольного бытия.

У Гриши много историй – они окрасили ему голову в седину. В одном рассказе старик предстал тринадцатилетним сыном завода, в другом со вкусом нарисовал собирательную картинку одесского винного подвальчика. Была также история Гришиной любви.

После рассказа, между разгрузкой труб и прессованием алюминиевых стаканов, Гриша предлагает выпить.