Затерянный мир

– Да проститутки эти достали,– отмахивается раздраженно Рожок.

– Какие такие проститутки? – оживился Якорь.

– Соседские, Имедоева с дочкой.

– Ааа… – разочарованно протянул Володя, но тут же повеселел:

– А чего это ты воду греешь, чи Пасха? Помыться решил?

Петр Иванович злобно сверкнул глазами на соседа и ответил нехотя:

– Та не… Я тараканов душить буду.

– Всех что ли? – усевшись на табурет и почесываясь спросил Якорь.

– А что их сортировать?

– Хм, не знаю. Но моих не трожь!

Рожок очумело посмотрел на Володю.

– Каких твоих? Они у тебя меченые что ли?

– Ага,– кивнул Якорь,– окольцованные по третьей лапке справа. Не трогай, говорю, моих. Я их буду со спецзаданиями к Шульцу запускать. Достал он меня.

Петр Иванович задумался, шутит Якорь или нет, было не понятно, а ссориться опасно для здоровья. На всякий случай он поинтересовался:

– А как я их разберу, где они чьи?

– А ты их повытаскивай всех, набери вот в кастрюлю, что ли… Моих отберем, а с остальных хоть суп вари, мне без разницы.

Тут из коридора раздался жалобный вой и появился Костик.

– Дяденьки, вы моих бухариков не видели?

– Нет,– буркнул Рожок.

– Ихи-хииии! Где ж они есть7

– Вытрезвиловка забрала,– пошутил Якорь,– погляди за окошком.

Костя выглянул доверчиво в окно, но увидел только привычную мусорку и торгующего своим барахлом Кукловода.

– Давно уехали? – спросил Семенко на полном серьезе.

– Да минут пять,– не менее серьезно ответил Якорь,– как загрузили, так и поехали.

И он едва сдерживая смех покинул кухню, наказав напоследок Рожку:

– А ты Петя, сортируй! Если что не ясно, зови!

Рожок глубокомысленно дернул губой и кивнул.

– Дядя Петя, а дядя Петя,– Семенко вывел его из задумчивости, дернув за рукав.

– Чего надо?

– А у вас больше красок нет? – честно глядя в глаза спросил юный художник.

– Зачем? – автоматически спросил Петр Иванович, поражаясь наглости Костика.

– Как зачем,– удивился тот,– Джамиля же преступница, она моих бухариков погубила, ее теперь судить надо! А я ей пока суд да дело, решетки на дверях намалюю. Будет красиво, как в тюрьме.

– Погоди, так и я их топтал! – воскликнул Петр Иванович.

Костя успокаивающе махнул рукой:

– Не переживайте, дядя Петя, я и вам нарисую! Вы только краски дайте, те что у вас в тюбиках лежат, а то эта акварель такая нестойкая!

Наконец, Петр Иванович решился и нахлобучил неэкономному художнику на голову картонную коробку из-под испорченных красок, заорав:

– Вон отсюда! – и еще,– Ай! – потому, что слегка попал рукой в кипяток. Костя тоже завизжал и умелся вглубь коридора, и там пропал.

Тараканы в это время как раз заканчивали планерку, и во всю шевелили усами от нетерпения. У них были свои планы.

Рожок перевел дух и сходил за веником.

« Я из сейчас из-под плиты шугану, а потом кастрюлей накрою, когда побегут. Позову Якоря, и пусть он себе их в комнату забирает, а тех, что останутся, я потопчу».

И только он хотел перейти к осуществлению всего этого, как в кухню ввалился пьяненький Байзель, которого за руку настойчиво тащил его воспитанник Костя. Оказавшись на кухне, Байзель подмигнул Рожку и замер в позе античного Давида. Вид он имел при этом весьма непрезентабельный и истерзанный, а сходство с Давидом увеличивала вырванная с мясом ширинка, роль фигового листа выполнял край заправленной в брюки рубахи, торчавший из нее наружу.

– Зачем, ик, ребенку игрушки попортил, ик, сволочь! – спросил наставник.

И Семенко, говнюк, заныл тут же:

– Потоптал всех бухариков моих! Там у меня и Якорь был, и дядя Маргулис…

– Зачем Маргулиса расчленил? – строго спросил Байзель.

Однако Петр Иванович, вооружившись веником, решил легко не сдаваться, он набычился и проговорил с угрозой в голосе:

– Щас как веником захвачу…

Байзель затопал ногами и заорал:

– Убью!

Семенко тоже заорал, но по привычке обхватил кудрявую голову руками. Потом стал кричать тише, когда понял, что убивать будут не его.