Ольга слушала их стоя, закрыв глаза и покачивая головой.
Когда песня оборвалась, Биля с любовью посмотрел на свою хозяйку и сказал:
– Садись с нами.
Семнадцать лет жили они душа в душу, с того самого дня, когда пятнадцатилетняя Ольга и двадцатипятилетний Биля взялись за руки и, осыпаемые хмелем, вошли в этот дом.
Ольга села рядом с мужем, подперла щеку рукой.
Яков встал, чтобы разлить вино. Вернигора чуть-чуть подцепил его под столом за ногу, и тот из-за спины погрозил ему кулаком. Вернигора был старше Якова на пять лет, но дружили они с детства.
Биля заметил это баловство и покачал головой. Такие парнищи, быка могут сшибить, в рубль на скаку влет без промаха бьют и поди ты, как дети малые.
– Я все спросить хочу, Федор, как ты в зиндане-то оказался, – бросил он через стол Чижу, повернулся к Ольге и добавил: – В тот раз мы сына едва не лишились! Если бы Федя не подоспел, то срубили бы черкесы Яшу нашего. За то чти его, Яков, как второго отца! Мы с матерью уже в пояс ему кланялись и еще почтим!
От таких слов Чиж даже поперхнулся.
– Да какой из меня отец? Я человек веселый! – заявил он. – А про тот случай забыть пора давно. Пластуны взаимовыручкой живут. Там любой пособил бы. А в тех местах я довольно дивным образом очутился! Ходил я на охоту на левый берег, где мирный аул Беклемишев. Взял кабана. Здоровенный такой секач, пудов на десять. Думаю, как тащить? Пошел я тогда в этот самый Беклемишев аул, поиграл на скрипке, черкесы и дали арбы довезти кабана. И уж почти у самой Ольгиной переправы навалились на меня абреки, черкессня эта! Главный у них был тот самый огроменный дьявол, который потом на тебя, Григорий, наскочил в плавнях.
В разговор солидно вступил Кравченко:
– Турок да персиянин, это не наш черкес! Те разве что с испугу выстрелят да обратно жарят, а с нашими осторожно надо держаться. Они голову с плеч могут снять в любой секунд. И не услышишь, как он тебя разделает!
– Ловкие они, это точно, – подхватил Чиж. – Эти дьяволы из залоги и вывернулись на меня в двадцати шагах. Винтовка у меня заряженная повсегда на сготовке, под буркой на арбе лежала – да больно их много было. Одного бы мог присветить, да, думаю, остальные гляди обидятся сильно… Один раз только не уберёгся, потрусил на этой арбе как попадья – думал близко – и разом в яме оказался!
– А дальше-то что? – спросил Биля.
– Они меня в зиндан сунули. Вот я упросил, чтоб скрипку оставили. Сижу день, другой, третий. Хлеба осьмушка, да воды кружка, на брюхе сплю, спиной покрываюсь. Со скрипкой лучше. Когда поиграю, легче. А там девчонка одна повадилась меня слушать ходить. До чего же хорошая! Веселее стало! А в тот самый день она мне веревку кинула. Я ей спасибо – да тикать. Обхожу саклю задами, гляжу, наш Яша на крыше лежит. Все остальное уже говорено.
– Теперь редкая неделя без оказии, – заметил Кравченко.
– Да и те-то тогда ушли за Кубань. Ничего мы им не доказали, – добавил Чиж.
– Семерых уложили. А вот как тот наш знакомец ушел, не знаю, в упор я в него бил, – сказал Биля.
– Черкесня она и есть черкесня. Мирной аул – не мирной. Все они волки. Нехристи, – зло сплюнул Кравченко.
– Светлый сегодня Христов день, браты, возрадуемся! Наша жизнь известна – либо добыть, либо дома не быть! Плесни нам, Яша, ещё по кубкам! – повернулся к сыну Биля.
Одинокий черкесский всадник остановился у последнего островка камышей, что обступили небольшое болотце. Отсюда хорошо был виден весь хутор Били, тени, перебегающие в его окнах – в хате ради праздника зажгли свечи.
Ольга поставила на стол своей сильной рукой тяжёлый кованный шандал, другой сдвинула в сторону глиняное блюдо с жареной свининой.
Али проверил затравку на полке своего пистолета и снова прижал стремена к бокам. Конь двинулся вперёд беззвучно, как тени в окнах хутора. Копыта его были обмотаны сукном и почти не оставляли следа на влажной земле. В подступающих сумерках всадник словно плыл вдоль кромки леса, держа путь к хутору Били.
Здесь в хате по-прежнему гудело застолье. Размахивая рукой, сыпал словами повеселевший от вина Кравченко:
– Вот они этого кабана подранили, а сынок его подхватился и в догон, по крови, отец ничего и сказать не успел. Бежит Васька по сакме и видит – крови нет. А в это самое время его сзади кто-то как косой – рраз, он летит, два, бешмет на нём тресь – это его секач под полу – обошёл он его, да и подождал. Тут выстрел. Туренок, отец его значит, видит такое дело – с подхода и вдарил! Он тут и вытянулся, кабан этот. А у Васьки обе голени до кости рассечены – идти не может. Лежит. А отец ему: «Будешь знать хлопче, як гнатись, да не оглядатись».
– В нашем деле оглядываться – это первый пример, – заметил Биля.
– Кабан, он даром что свинья зовётся, а поумней иного человека.
– А что, хлопец этот ходит? – спросил у Кравченко Вернигора.
– Ходит. Было уже думали хромой останется. Да вот Григорий Яковлевич, – кивнул он головой на Билю, – характерство такое знает, поднял его. Замолвление крови сделал.
Биля вдруг насторожился. Пластуны сразу увидели это и затихли. Но никто из них ничего не мог услышать, как ни старался.
– Гость к нам пожаловал, – сказал Биля, и казаки потянулись к оружию. – Один, верхами. Пойду встречу.
– Кому бы это быть? – спросил Кравченко.
Биля уже снимал со стены свой штуцер.
– Яков, посвети мне, – попросил он сына.
Тот встал и вслед за отцом взялся за винтовку.
Пластуны стали подниматься на ноги.
– А вы посидите, гости дорогие, мы сами справимся.
Казаки пододвинули оружие поближе к себе и снова сели.
Вернигора наклонился к Кравченко и шепотом спросил:
– Как же он так, дядя Николай? Раньше собак учуял!
– Талан у него такой.
Яков и Биля стояли по разные стороны двери и всматривались в темноту.
К воротам подъехал всадник и остановился.
– Кто такой будешь, мил человек? – спросил Биля в темноту.
– Гость, – ответил Али чисто по-русски и приблизился к свету.
Хозяин хаты сразу узнал его. Черкес в черной бурке возвышался над плетнем и смотрел прямо на него.
Биля поставил винтовку к стене и пошел к воротам.
Якову, который тоже сразу узнал черкеса, эти пятнадцать шагов, которые его отец отмерял совершенно спокойно, не спеша, показались целой верстой. Он очень старался не вертеть головой, медленно, почти одними глазами, внимательно осматривая пространство за плетнем.
Биля отпер ворота. Али заехал во двор, остановился на самой середине, однако спешиваться не стал. Хозяин подошел к гостю и взялся за стремя. Только тогда черкес легко для своего огромного роста соскочил на землю и протянул правую руку. Биля ответил на рукопожатие, снял с Али его винтовку и показал ему на дверь в хату.
Яков повел коня к стойлу, но успел увидеть еле заметный кивок отца, который обозначал: «Посмотри вокруг».