Перекресток

– Как кто – лейтенант Сароян, ясно! Он просто хотел объяснить, в чем дело. Вы бы еще через час пришли! Он ждал, ждал и уехал – он очень торопился в часть, его эта дурацкая история и так задержала, – а вообще он хотел сам все рассказать, потому что…

– Постой ты, не тарахти! Какая история? Тебе когда было сказано вернуться в лагерь?

– Господи, ну к восьми, к восьми! Мы уже ехали назад – понимаешь? – так приблизительно в половине восьмого, как раз успели бы – и вдруг заднее колесо ка-а-ак отлетит, правда! Ой, Петя, я так перепугалась, ты себе представить не можешь – думала, перекинемся…

– Ух ты, страхи какие, – сказал вожатый, – Ну, и?

– Ну, и у нас не оказалось в машине домкрата, понимаешь? И как назло – никого на дороге! Наверно, часа полтора сидели и ждали, а потом ехала одна полуторка, и они нам помогли. Ну вот, видишь…

– Да, вижу, – буркнул вожатый. – Это ты сама сочиняла или лейтенант помогал? Сказки мне будешь рассказывать – полтора часа они сидели на дороге и ни одной машины не увидали… в полвосьмого, говоришь? Ладно, вот нарочно вывезу тебя завтра в то же время на то же место, и посмотрим с часами в руках – сколько машин там за полчаса пройдет.

В молчании они дошли до девчачьего корпуса, и Таня обиженно сказала:

– У тебя никакого доверия к людям…

– Такие уж люди, – сказал вожатый. – Завтра Нина Осиповна с тобой побеседует, так что готовься заранее.

– Ну Петя, ну я-то при чем? – жалобно возопила Таня. – Я ведь тебе говорю – была авария, разве я виновата?

– Еще бы, ты никогда не виновата, ты ведь у нас ангел. Иди, иди, нечего…

Пока Таня умывалась, Ирма Брейер стояла у нее над душой, словно подозревая преступницу в намерении снова удрать; потом с тем же ледяным видом надзирательницы довела до самых дверей спальни.

– Покойной ночи, Николаева, – сухо сказала она. – Не шуми, когда будешь раздеваться. Завтра мы поговорим.

– Ирмочка, я ведь уже все рассказала – зачем же еще? – Таня тяжело вздохнула. – Хочешь тянучку?

– Нет, спасибо, и сама не смей. На ночь, после чистки зубов, ничего сладкого. Ты, конечно, этого тоже не знаешь?

"Ой, ой, хоть бы Люся уже спала…" – думала Таня, на цыпочках пробираясь по спальне. Но Люся не спала. Едва Таня добралась до своей кровати и, затаив дыхание, начала раздеваться, рядом послышался шепот подруги:

– Что это ты так рано? Могла бы с таким же успехом приехать вообще утром.

– А, ты еще не спишь, Люсенька… я страшно рада… смотри – я тебе купила тянучек, тех самых…

Таня на ощупь сунула под подушку Людмилы хрустящий кулек.

– У тебя, Татьяна, отвратительная манера – набезобразничаешь, а потом лезешь со всякими тянучками. Ну, подожди, завтра у нас будет разговор.

– Кошмар, – вздохнула Таня, – это уже третий… вот тебе твоя юбка, в целости и сохранности, можешь радоваться. Я даже сложила ее по твоему способу, смотри. Если хочешь знать, то мы опоздали просто потому, что у Сарояна остановились часы. Видишь, как я тебя слушаюсь во всем, а ты вечно недовольна. Это просто черная неблагодарность, самая черная. И вообще очень интересно – что я такого страшного наделала… подумаешь, немножко опоздала в лагерь…

Таня обиженно шмыгнула носом и полезла под простыню, продолжая что-то бурчать.

– Ах, ты не понимаешь, что в этом такого страшного, да? – вскипела Людмила. – Ты два часа заставляешь всех беспокоиться – заведующую, вожатых, меня – и потом еще спрашиваешь невинным тоном: "Что я такого сделала?" Знаешь – спи уж лучше, мне просто противно с тобой разговаривать!

– Ну и ладно, а мне еще противнее!

Едва успев задремать, Людмила опять проснулась – ее разбудил щекочущий шепот над самым ухом:

– Люся, ты слышишь… Лю-ся!

– Господи, ну что тебе еще? Не шипи в ухо! Танька!!

– Люсенька, я у тебя хочу спросить одну вещь, только ты не смейся. Смотри – если бы тебе нужно было сравнить с чем-то мои глаза, с чем бы ты их сравнила?

– Что? Твои глаза? Как сравнить?

– Ну, как ты не понимаешь… говорят же "глаза как незабудки" – это когда голубые, или "как фиалки" – знаешь, есть такие редкого цвета – ну, и вообще можно с чем хочешь сравнить – не обязательно с цветком… ну-у, не знаю там – глаза, как… как звезды, что ли, – это уж совсем глупо, правда?

– Ну конечно, – зевнула Людмила.

– Что "конечно"? Конечно, что как звезды, или конечно, что глупо?

– Ясно, что глупо. Так что ты хочешь, я не понимаю?

– Ах, ничего я не хочу, отстань, – сердито ответила Татьяна. – Я спать хочу!

4

Тридцатого августа Таня вернулась в Энск, и новости посыпались сразу со всех сторон, – можно было подумать, что нарочно дожидались ее приезда.

На вокзале их встретил тот же Вася, – Галина Николаевна была занята и не приехала.

– Как отдыхалось, девчата? – весело спросил он, засовывая в машину чемодан. – Женихов еще не понаходили? Значит, не так действовали, что ж это вы…

Таня хихикнула, забираясь на свое любимое переднее сиденье.

– А как нужно было действовать? – спросила она.

– Ишь, заинтересовалась, курносая. – Вася сделал вид, что хочет мазнуть ее по носу черным пальцем. – Рано еще! Пошутил, а она уж и обрадовалась… Люда, куда ехать-то – к вам или на Котовского сперва?

– К нам, Вася, мы еще должны разобрать вещи.

Вася сел на место и, трогая машину, подмигнул Тане. Она подумала вдруг, что все эти подмигивания и хватания за нос – не очень-то приятная штука. Почему-то вот с Люсей никто себе этого не позволяет! Странно, но даже в школе Таня не могла вспомнить ни одного случая, чтобы кто-нибудь дернул Люсю за косу; а мимо нее, Тани, ни один мальчишка не пройдет, не сделав какой-нибудь пакости: или потянет за волосы, или хлопнет линейкой, в лучшем случае хоть рожу скорчит…

Она смотрела на бегущие мимо пыльные акации и думала, что, хотя ее последняя зарубка на притолоке почти на два сантиметра выше Люсиной, все-таки, наверно, Люся производит более взрослое или более умное впечатление – иначе чем все это можно объяснить? Ее, взрослую, в сущности, девушку, которой через две недели исполняется шестнадцать лет – шутка сказать, шестнадцать! – ее, девятиклассницу, при всех называют курносой и запросто мажут ей нос пыльным пальцем. Хорошего в этом мало.

От грустных мыслей оторвал ее Вася, толкнув локтем и сказав, что теперь, значит, она и вовсе станет ходить в знаменитостях и что жаль, что он везет ее, а не самого майора, потому что тот наверняка пригласил бы его зайти обмыть награду.

– Какую награду? – рассеянно спросила Таня, ничего не поняв.

– Слышь, Люда… – засмеялся шофер, на секунду обернувшись к сидящей сзади Людмиле. – Растолкуй ей, а то она уже забыла.

– Не понимаю, о чем вы, Вася. – Люся пожала плечами.

– Вы что, в самделе ничего не знаете? – изумился шофер. – Хотя верно, вы же ехали сколько! Э-э, Танечка, тогда с тебя магарыч. Дядька твой Героя получил, вот как! Сегодня в газетах список…

Таня не сразу поверила, что Вася говорит правду; поверив, она ошалела от радости. Воспользовавшись тем, что машина только что пересекла бульвар Котовского, она попросила остановить, чмокнула Люсю в щеку и выскочила на тротуар. Почему-то она решила, что Дядясаша, украшенный новенькой Золотой Звездой, уже ждет ее дома.