Государева крестница

– Вот именно, – буркнул фон Беверн. – Стать вассалами кровожадного дикаря? Фюрстенберг никогда на это не согласится. Что за идея!

В этот день о том же самом шел разговор и у Висковатого с Иоанном.

– Ладно, пущай подумают, – сказал государь, выслушав печатника. – Нам не к спеху. Мыслишь, Фюрстенберг не станет целовать крест?

– Сумнительно, великий государь. Гордыня, вишь, рыцарская не позволит.

– Что ж, неволить не станем. Может, оно и к лучшему, нам есть кого на Ливонию посадить. Брат данского Фридерика, Магнус, бискуп Эзельский, – чем не сгодится?

– Магнус не больно-то надежен…

– А коли нам то ведомо, что не надежен, то и полбеды. Приглядим за ним, дабы вовремя пресечь воровство. Вовсе надежных человеков нету, я ведь, Михалыч, и за тебя-то не поручился бы, ась? Ну, ну, то в шутку сказал! А орден неволить не станем, – повторил Иоанн, – была бы честь предложена. Что тебе из Вены отписали – посол Бевернов и впрямь близок к новому кесарю?

– Так, великий государь. Он ходил у него в окольничих еще в ту пору, как Фердинанд был угорским королем.

– А, это когда они с Яношем из Заполья, Солимановым ставленником, королевство делили? – Иоанн усмехнулся. – Хотелось бы поглядеть, как то было – жеребий, што ль, тащили из шапки самодержцы! Однако же ныне он – кесарь, хотя покойный Папеж Павел его таковым и не признал… Ладно, то их дела, а вот нам без союза с кесарем в Ливонии не утвердиться, и не видеть того может токмо глупец. Ты, помнится, прорицал, что ее, мол, тряхнуть лишь посильнее – и древляя наша вотчина сама упадет в руки, яко зрелый плод. Колючим оказалось яблочко-то твое, Михалыч…

Теперь уж Висковатому и вовсе стало не по себе.

– Великий государь, я говорил лишь в рассуждении военной силы ордена…

– Да, а оно, вишь, как получилось – Ирик с Жигимонтом влезли нежданно-негаданно, а ныне заместо слабого ордена приходится нам воевать не столь уж слабосильных свеев да литовцев с ляхами вкупе. Ну да кто не ошибался! Посольство к Фердинанду наряжать не будем – он нам послание свое передал через Бевернова, вот пусть тот отвезет и наше. И надо, чтобы Бевернов остался к нам благорасположен, сколь только возможно. Об этом, Михалыч, позаботься особливо. Одарить ли чем, льготы ли какие посулить – ну в том сам разберешься. Прием ему устроим по всей чести… может, и старца того отпустим, Бог с ним. Подумаю еще! Будешь с ним говорить – выспроси про кесаря, что сможешь…

14

К Москве подбежали, когда уже смеркалось. Заставу проскочить, может, и успели бы, а что толку – улицы позамыкают, поди потом лайся с каждым решеточным! Да и кони притомились. Андрей решил ночевать здесь, не доезжая Серпуховской заставы, благо ночь была теплая и дождем не пахло. Велел расседлывать, варить кашу.

Наспех поужинав, отряд захрапел. К Андрею же сон не шел, хотя последний перегон оказался утомительным даже для него. Завернувшись в попону и подложив седло под голову, он лежал, смотрел на неяркие звезды, слушал, как хрупают и шуршат травой пасущиеся неподалеку кони, и думал, что уже завтра, Бог даст, сможет увидеть Настю. Он сам не ожидал, что недолгая разлука окажется такой томительной; на обратном пути не мог избавиться от чувства беспричинной тревоги, хотя что могло угрожать? Будь он теперь в Ливонии или на севере, в новгородских краях, можно было бы вообразить самое страшное – татарский набег; но они возвращались тем самым путем, каким всегда приходила на Москву орда, и в заокских степях было спокойно, сей год про ордынцев не слыхали даже в Курске. А какая иная беда могла грозить Насте в крепком отцовском доме?

С некоторым еще недоумением он признавался себе в том, что уже не мыслит себе жизни без Настасьи Фрязиной, о коей еще месяц назад не знал и не ведал, что вообще есть такая на свете. Гляди, как присушила! Юсупыч перед отъездом все допытывался, не подносила ли чего пить из своих рук, в особливой чаше? Андрей подумал, пожал плечами, сказал, что из особливой вроде не пил – наливали, как и другим, из общей братины.

– А коли и поднесла бы, то что? – спросил он.

– То, что ты мог погибнуть, о легковерный.

– Опоила бы, что ли? – Андрей засмеялся. – Ну ты, старый, вовсе уж с глузду съехал! Чего ради желать ей моей смерти?

– Разве я произнес это слово? Смерть не самое плохое, что может случиться с человеком, – загадочно изрек арап. – Твоему неискушенному уму не постичь всей глубины женского коварства! Прелестница, поставив себе нечестивую цель всецело завладеть своим избранником, способна на поистине чудовищные ухищрения, мне ли того не знать, о Аллах…

Андрей только плюнул с досады, говорить со стариком об оружейниковой дочке было бесцельно – в его глазах она была вместилищем всех пороков. И с чего он так ее невзлюбил?

Припоминая сейчас этот разговор, он вдруг поймал себя на мысли о том, уживется ли Юсупыч с Настей, или придется после свадьбы куда-то его спровадить. Выходит, о свадьбе уже думается как о чем-то решенном? А ведь и разговору об этом не было с Никитой Михалычем; не было и с Настей, но то так и положено: когда сватаются, с невестой никто не говорит, ее дело сторона. Говорят родители с родителями, а коли у жениха родителей в живых нету, то он сам ведет сговор с ее отцом. Настя что – Настя-то за него пойдет, а вот как отец… Может, уже есть у Фрязина кто на примете, хотя не похоже! Видит же, что неспроста повадился он к ним на подворье, так уж, верно, сказал бы, сватайся кто к Насте…

При мысли о том, что кто-то может и впрямь к ней посвататься, Андрея окатило жаром. Он отшвырнул попону, вскочил на ноги и пошел к лошадям, путаясь сапогами в высокой траве.

– Ты что, заснул, что ли! – крикнул он караульному.

– Паси Бог, не сплю, нет, – отозвался тот бодрым голосом.

– Гляди мне…

Он сорвал шапку, подставляя лоб ночной прохладе. Ветер дул с полуночи от Серпуховской заставы, нес с собой запахи недалекого уже жилья – дыма, скотных дворов, конюшен. Где-то там – за слободами и посадами Заречья, за Москвой-рекой, за стенами Китай-города – двор Фрязиных. Увидеть бы, что она сейчас делает… спит уж, поди? А может, и не спит, время-то вроде не позднее. Неужто читает при свечке? Она как-то призналась ему, что любит читать Четьи-Минеи; это поразило его, он никогда не думал, что девица может приохотиться к такому занятию. Но и то сказать – многих ли девиц он знает? Да и чем Настя походит на других? Таких, как она, не было и нет и не будет.