Парижский апофегей козленка

Да, Горбачева погубила любовь к чутким, сметливо-переметливым соратникам. А Ельцина доконает его нездоровая любовь к сподвижникам, владеющим иностранными языками! Понятная слабость для человека, не получившего в юности порядочного образования… Но тут трудно удержаться и не вспомнить историю, приключившуюся с Недвижимцем. Он в свое время окончил сельскую школу, где иностранный язык по причинам бездорожья и удручающей удаленности от очагов культуры вообще почти не преподавали, если не считать уроков школьного завхоза, которого в конце войны немцы угнали на работу в Германию, но подоспевшие наши на полпути отбили и вернули домой. Так вот, Недвижимец, даже разбогатев, долго не мог жениться, потому что непременно хотел взять девушку, в совершенстве владеющую одним из европейских языков, предпочтительно английским. Он даже сваху за большие деньги нанял, и та все же нашла. Девушка была так себе, не первой свежести, но окончила спецшколу, стажировалась за границей и на языке Шекспира щебетала, как птаха. Первое время Недвижимец был положительно счастлив. Но потом стал замечать за своей женой разные странности: то она засмеется невпопад, то яичницу на сметане поджарит… Решил навести справки и выяснил: спецшколу она действительно окончила, но спецшкола эта была особенная, единственная в Москве, где применялась уникальная методика обучения иностранным языкам детей с дефектами умственного развития. Методика оказалась чудодейственной, ума она, правда, не прибавляла, но совершенное знание иностранных языков обеспечивала. Автор методики, он же директор школы, защитил на этом диссертацию и получил золотую медаль ВДНХ. А жена Недвижимца чуднела день ото дня. Тут как раз начались гайдаровские реформы, и она, увидав в телевизоре какого-нибудь министра-реформатора, хлопала в ладоши, пускала пузыри и кричала: «А я с ним в одной школе училась!..» Недвижимец хотел было развестись, да куда там – она уже забрюхатела. Сначала он очень переживал, особенно за будущего ребенка, но потом рассудил: если после окончания этой спецшколы люди аж до министров выросли, то что, собственно, беспокоиться… Сейчас его странноватенькому сыну только три года, но Недвижимец уже заранее оплатил ему место в этой замечательной спецшколе!

Витек воротился поздно и был хмур до неузнаваемости.

– Ну и как воспоминания? – спросил я.

– Иди ты со своей старухой!

Далее последовало замысловатое крупноблочное ругательство, которое, конечно, не под силу выдумать одному человеку, и могло оно родиться только усилиями многих поколений отечественных строителей в условиях чудовищной организации труда. Выразившись, Витек проследовал в ванную. Но сразу вернулся с тюбиком шампуня:

– А поядреней у тебя ничего нет?

– В каком смысле?

– Ну, какого-нибудь хозяйственного мыла?

– Нет.

– А стиральный порошок есть?

– Есть, под ванной.

Из любопытства и сострадания я пошел за ним следом. Витек нашел непочатую коробку «Лотоса», надорвал и полностью высыпал в горячую воду. Потом разделся и влез по горло.

– Спинку потереть?

– Иди ты!

Далее последовало еще более замысловатое ругательство, отличающееся от предыдущего примерно так же, как «Фауст» Гёте отличается от «Фауста» Марло. Могуч и неисчерпаем русский народ!

В это время позвонил Жгутович:

– Спишь?

– Тружусь.

– Слушай, может, Арнольду позвонить? Пусть еще «амораловки» подошлет!

– Совсем плохо?

– Да хуже некуда… Позвони, а?

– Вот ты и позвони! Я тебе сейчас телефон продиктую.

– Нет, ты позвони. Он на меня тогда в ресторане обиделся!

– И правильно сделал! Не будешь над людьми насмехаться. Он же не виноват, что ты в Москве родился…

– Позвони, – продолжал клянчить Жгутович. – Жена уже на пределе! А может, у тебя все-таки осталось?

– Ладно, позвоню, – согласился я, глянув на бутылку, где было уже не больше стакана.

А этого, для того чтобы плавно от халтуры перейти к «главненькому», явно маловато.

– Что там наш Витек поделывает? – спросил воодушевленный Стас.

– Почему это «наш»?

– Ну твой, твой.

– В ванной, грехи смывает.

– Заезжал в ЦДЛ – только и разговоров о нем, – тоскливо сообщил Жгутович.

– То ли еще завтра будет!

– А что будет?

– Узнаешь. Ты с Кипятковой знаком?

– Да… Она к нам в магазин заходит.

– Вот когда в следующий раз зайдет, ты ее про акашинский роман и спроси… Чего молчишь?

– А чего говорить?

– В среду читай «Литературный еженедельник», там Закусонский про моего Витька пишет.

– Ну это еще не слава.

– Курочка по зернышку клюет!

– Ты все равно не выиграешь!

– Выиграю! Так что скорее дочитывай свою энциклопедию, я уже для нее на полке место освободил. Что ты там еще интересненького вычитал?

– Да все то же, – упавшим голосом сообщил Жгутович. – Революцию в России, оказывается, тоже масоны сделали. Керенский был масоном. И все остальные. Ленин, наверное, тоже, но об этом не пишут. Вообще я поражен: как какая-нибудь мало-мальски историческая личность – так масон; как выдающийся человек – так масон…

– Может, они оттого историческими да выдающимися стали, что масонами были?

– Я подумаю…

– Подумай! Спокойной ночи!

Я положил трубку, очень довольный тем, как уел самонадеянного Жгутовича, и вдруг почувствовал в комнате бодряще-удушливый запах прачечной. Это был вымывшийся Витек.

– Что это за масоны такие? – спросил он.

– Как бы это тебе попонятнее объяснить, – начал я. – В двух словах не скажешь. Есть много версий, написаны десятки книг… Но если все-таки в двух словах, это такое тайное общество…