Тайна гуннского камня

– Ну, добре! – потеплевшим голосом ответил Близнюк. – С прошлым должно быть покончено, и вы своим усердием могете искупить грех, что дружили с врагом народа. Обо всем, что случилось, молчок, иначе язык порву. А теперь свободны и можете возвращаться к своим бабам, ха-ха-ха!

Вскоре после ухода друзей к дому стали стекаться работники сельсовета, местные женщины вымыли полы и стены. А потом, когда на повозках доставили столы и стулья, все стали расставлять в доме чужую казенную мебель. Над столом председателя Близнюка был повешен портрет товарища Сталина, вырезанный из журнала «Огонек». Нашли красную материю, соорудили флаг и его победно водрузили на крыльце родового дома кыпчакского вождя, как символ новой власти на Алтае.

* * *

После зверского избиения Бронтой долго не мог оправиться. Первые дни он лежал на топчане в полутемном амбаре, закрыв глаза, страдая от боли во всем теле. Говорил так тихо, что его слов почти не было слышно. Сжимал левой рукой висящей на шее каменный амулет – точно черпал в нем силу. Такое состояние продолжалось несколько дней, и Тодош мобилизовал все свои знания и силы, чтобы выправить положение. Потом Бронтою стало легче, и он, превозмогая боль в позвоночнике, вставал, делал несколько шагов, подходил к маленькому оконцу и выглядывал из своей темницы, радуясь дневному свету.

Днем Бронтоя навещала жена лекаря Варвара, дородная женщина с мягкими плавными движениями и приветливой улыбкой. Она поила и кормила Бронтоя, убирала за ним, проявляя к нему воистину материнскую заботу. Утром и вечером его навещал Тодош, осматривал, делал перевязки, обрабатывал раны алтайским бракшуном и поил его эликсиром жизни собственного приготовления.

Когда Бронтою стало лучше, Тодош стал выводить его вечером во двор дышать свежим воздухом и учил ходить. Верные друзья Ромиро и Ак-Билек навещали его почти каждый день. Как обычно, они усаживались во дворе дома на широких пеньках, заменявших стулья, закуривали трубки и беседовали на отвлеченные темы, стараясь поднять настроение друга. В момент таких посиделок Варвара или ее дочь Маша занимали сторожевой пост у окна, чтобы не впустить в дом постороннего. Пребывание Бронтоя здесь держалось в глубокой тайне, а трое друзей, покуривая трубки, любили слушать старого лекаря, который так много увидел на своем веку и был хорошим рассказчиком.

– Чего грустишь, Бронтой? – как-то начал разговор Тодош, раскуривая свою старую прожженную трубку. – Радуйся, что остался жив, что голова и детородный орган остались целы. А это самое главное, что нужно мужику.

– А руки и ноги мужику разве не нужны? – спросил плотник Ак-Билек.

– Нужны, – ответил Тодош. – Но без руки или ноги еще можно жить и работать. Когда я был на германской войне, выносил на своих плечах раненых и оказывал им первую помощь, то насмотрелся всякого. Видел разных калек – и безногих, и безруких и все, несмотря на увечья, не падали духом и благодарили Бога за свое спасение. А вот у одного молоденького солдата оторвало осколком детородный орган. Так он, братцы, не захотел жить: «Кому я, такой урод, нужен – ни своей, ни какой бабе», – сказал он и наложил на себя руки. Вот и посчитайте, что есть для мужика самое главное.

– А бывает и другое, – продолжал Тодош. – Смотришь на иного мужика, вроде у него голова на плечах есть, руки-ноги и все остальное на месте, а изнутри весь с гнильцой, как трухлявое дерево. Это вроде нашего председателя сельсовета как его Пиз… Близнюка, – поперхнулся на его фамилии Тодош. Все дружно рассмеялись.

– А чем больна наша власть, дядя Федор? – поинтересовался Ромиро.

– Да как вам сказать попроще, – лукаво прищурился Тодош. – Болезнь председателя не слишком опасна, но значительна, и происходит от сгущения крови в главной и отводной головных артериях. А сгущение крови в артериях случается большей частью от злобы и черных мыслей. От всего этого в организме председателя накопилось много серы и соли, которые вызывают головную боль, нервное истощение и угнетают духовное начало сути человека, которое имеет место находиться в желудке. Подавлена у председателя и жизненная сила, которая пребывает у человека в копчике.

– Мудрено говоришь, дядя Федор, – усмехнулся Бронтой. – Но ежели он такой больной, что ты ему, как лекарь, не посоветуешь уехать в город на лечение, глядишь, мы бы избавились от этого опасного дурака.

– Да я его не раз стращал, советовал подлечиться в больнице, но он и слышать не хочет об этом, говорит: «Меня сюда направила партия, и хоть умри, но выполни ее наказ».

– Да хрен с ним, ребята, дерьмо никогда не тонет, а всегда на плаву.

– Его помощники: секретарь, счетоводы и вся их комсомольская братия не лучше своего хозяина – пьют, сквернословят, бегают за нашими девками.

– Все русские такие! – в запальчивости высказался Ак-Билек.

– Нет, Ак-Билек, ты не прав. Не суди о русских по этой накипи, – резко оборвал его Тодош.

– Ты так говоришь, дядя Тодош, потому, что у тебя жена русская, да и сам ты обрусел, что стал забывать наши корни, – не сдавался Ак-Билек.

– Откуда тебе знать о наших корнях, – спокойно парировал его слова Тодош. – Ты погляди на себя, на Бронтоя, на меня, наконец, и скажи, чем мы внешне отличаемся от русских. Да ровным счетом ничем, и говорим все по-русски. Я два года провоевал с русскими парнями, и меня принимали за своего ребята из Рязанской губернии, из Сибири и Урала. А что касается наших корней, то мне хорошо объяснил один спасенный мною раненый прапорщик. Он был из студентов, учился в самом Петербурге, готовился стать историком и изучал историю разных народов.

Когда я сказал ему, что родом с Горного Алтая и по национальности кыпчак, то он крайне удивился и сказал, что наконец-то видит живого кыпчака. Он поведал мне, что мы, кыпчаки, принадлежим к самому древнему славянскому народу – русам, которые жили в Сибири, в Саянских горах. Откуда они и пришли в Горный Алтай. Этот ученый-прапорщик сказал, что у нас, кыпчаков, с русскими одни корни, хотя мы и говорим на разных языках, а что касается сельсоветчиков – это не есть настоящие русские. На мутных волнах революции поднялась наверх всякая шантрапа. «Кто был ничем – тот станет всем», – как поют они в своем гимне. Но это ненадолго – придут на смену им другие – умные и честные.

– Ты веришь в светлое будущее нашего народа, дядя Федор? – спросил Бронтой.

– Верю! Без веры нельзя жить. Может, придется ждать долго, возможно, мы не дождемся, а дети и внуки его увидят.

Эти вечерние посиделки и беседы скрашивали затворническую жизнь Бронтоя, но потом, возвращаясь в свою темницу, находясь в полном одиночестве, он мучился от своей беспомощности, безумно тосковал по жене и сыну. Он замкнулся в себе, в своих переживаниях и, казалось, потерял интерес к жизни.

Проницательный Тодош понял состояние своего пациента, и у него созрел неожиданный план. Во время очередной вечерней встречи друзей Тодош перешел к делу. Он начал издалека:

– Орел с перебитым крылом все равно полетит в свое гнездо, к своим, не ведая, долетит ли он или расшибется – потому как он гордая и сильная птица. Мы, кыпчаки, сильны духом и телом, и Бронтой докажет это, вырвавшись на волю к своим.

– Я готов хоть сейчас лететь к своим даже с одним крылом, если бы оно у меня было, – мрачно усмехнулся Бронтой.

– А мы тебе поможем это сделать, – с загадочным видом сказал Тодош.

– Да как это возможно, дядя Федор? – вырвалось у Ромиро. – Ведь Бронтой не дойдет даже до своего дома – теперь сельсовета. Тьфу на них!

– А вот как, – начал объяснять Тодош. – Вооружимся опытом наших предков-воинов.

Раненого Бронтоя посадим на коня, а специальным деревянным каркасом прочно прикрепим к седлу – будет неподвижен, как в футляре – так перевозили раненых с поврежденным позвоночником. Ты, Ак-Билек, как искусный плотник, сделаешь это приспособление, а я тебя помогу, как консультант. Коня я вам своего дам, он у меня крепкий и покладистый, будете вести его под уздцы, не торопясь, по лесным тропам, глядишь, за день и управитесь – дойдете до селенья найманов. Ну, а там его женка Туяа, моя ученица, долечит своего муженька. Главное исцеление – исцеление любовью, – закончил Тодош.

План этот понравился всем. Бронтой впервые просиял:

– Спасибо тебе, дядя Федор, и вам, друзья, за мое воскрешение. Век вам этого не забуду.

– Подожди благодарить, – остановил его Тодош. – Сначала надо провести эту операцию грамотно без шума и осечки. А теперь, не откладывая, начнем готовиться.

Через пару дней все было готово к походу. Ак-Билек изготовил деревянный корсет, который не раз примеряли на Бронтоя, крепили к седлу, пока не убедились в надежности этого устройства. Теперь друзья были готовы совершить тайно этот необычный поход в кочевье найманов.

Исход найманов в Монголию

Ночи стояли ясные, светлые и с началом сентября уже по-осеннему холодные. Где-то в предутренний час друзья уже стали собираться в путь. Варвара поставила самовар, собрала им в дорогу солидный узелок с испеченными накануне пирожками и шанежками. После короткого завтрака в утренних сумерках, когда еще все село спало, они вышли из дома. Тодош с Варварой и дочкой Машей вышли из ворот проводить и благословить на удачную дорогу.

Ак-Билек шел впереди, держа за уздцы коня, на котором восседал в деревянном корсете Бронтой. Ромиро подстраховывал его сбоку. Они незаметно вышли за околицу села и пошли по тропе через густой дикий лес, где еще водились лоси, медведи и другое зверье, но они им были не страшны. Главная опасность осталась позади, и теперь они, спокойно и не спеша, передвигались по лесным тропам, хорошо знакомым Бронтою еще с детства. Несколько раз им перебегали дорогу то рыжая лиса, то перепуганные длинноухие зайцы. Ак-Билек шел впереди, держа за уздцы коня, а Ромиро, перекинув через плечо ружье, шел сбоку подстраховывая верхового Бронтоя.

– Не крути башкой, держись крепче, – покрикивал он на своего подопечного, ошалевшего от запаха леса и пьянящего душу чувства свободы.

Бронтой устал от неподвижного сиденья, сжатый как в тисках деревянным каркасом, было жарко, и пот разъедал глаза. Но душа его ликовала, а в памяти, как в калейдоскопе, мелькали обрывки из прошлого. Они проехали вблизи того памятного места, где он попался в охотничий капкан. Выручила Туяа – его любимая и единственная женщина, ниспосланная ему самой судьбой. Он возвращался к ней и своему сыну Ялату. Правда, не в том качестве – покалеченный, неходячий, облаченный в «деревянные доспехи».

«Что я скажу своим при встрече? Как жить дальше?» – эти невеселые мысли роились в голове Бронтоя по мере приближения к заветной цели.

Друзья, не спеша, с короткими остановками, прошли трудный путь по лесной чаще. Уже во второй половине дня они подошли к оголенной гряде каменистых холмов, окаймляющих долину. Тропа оборвалась, и перед путниками встала естественная преграда – относительно крутой (под 30–40 градусов) склон холма, который надо было перевалить. Пока они шли по ровной местности, Бронтой сидел вертикально, в деревянном каркасе, жестко закрепленном к седлу. А как быть сейчас, при подъеме на гору? Друзья остановились в раздумье.

– Ну, Ак-Билек, скажи, как поступали твои предки-воины в таких случаях? – с подначкой спросил Ромиро.

– Это знает только твой дядя Федор, – изрек Ак-Билек. – А мы этот случай не предусмотрели заранее.

– Да бросьте спорить, – не выдержал Бронтой. – Надо делать, а не размышлять. Чем больше думаешь – тем страшнее. Сделаем так: ослабьте крепления к седлу, наклоните меня к голове коня, чтобы я обхватил ее крепко-накрепко, а вы потихонечку толкайте нас.

Так и поступили. Ак-Билек, взяв коня за уздцы, стал прокладывать путь, а Ромиро сбоку подстраховывал. После долгого и утомительного штурма склона они достигли узкой седловины, через которую проходил перевал. Отсюда хорошо открывался прекрасный вид на широкую изумрудно-зеленую долину, ведущую к кочевью найманов. Спуск был не менее трудным: конь, чувствуя запах луговых трав и близость отдыха, ускорял свое движение. Его приходилось сдерживать, чтобы не оступился – падение грозило большой бедой для Бронтоя. Но друзьям повезло: они благополучно спустились в долину и сделали короткую остановку.

– Ну как, Бронтой, пустить тебя на землю, чтобы справить надобность? – спросил Ак-Билек.

– Нет у меня этой надобности – руки, ноги и все одеревенело, ничего не чувствую, – ответил Бронтой. – Одно желание есть – поскорее доехать.

– Теперь уже близко, потерпи уж до конца, – ответил Ак-Билек. – На вот, подкрепись слегка, – сказал он, подавая другу бутылку с молоком и хлеб. – А мы пока с Ромиро покурим.

– Друзья! У меня к вам просьба: о том, что со мною произошло – молчок! Сказывайте, что я грохнулся со строптивого коня, ну, и малость поломался. Не хочу омрачать встречу. Вот приедем, отдохнем в моей юрте, посидим, с радостью отметим мое возвращение.