Тайна гуннского камня

Тайна гуннского камня
Юрий Олегович Липовский

Хунну, больше известные как гунны, – загадочный народ, память о котором еще сохранилась на Алтае… Спустя многие века после их исчезновения в Монголии находят нефрит с высеченными на нем таинственными знаками – и исследователям открываются захватывающие картины прошлого…

Ю. О. Липовский

Тайна гуннского камня

© Липовский Ю. О.

* * *

Малым народам Горного Алтая, имеющим большую и удивительную историю, посвящаю

Часть первая

Алтайский талисман

С потерей прошлого настоящее утрачивает свое значение, ценность и способность к переоценке.

    Карл Густав Юнг

Родовая реликвия Ялата

Багровый свет заката слабо освещал погруженную в полумрак комнату, заставленную вдоль стен стеллажами и полками. Массивный деревянный стол у окна пестрил различными изделиями из камня, абразивным инструментом и предметами быта. В полной тишине застыла фигура человека, сидящего на топчане в молчаливом раздумье. Сумерки постепенно заполняли все цеха и помещения четырехэтажного здания «Промышленной кооперации» монгольской столицы. Все работники «Промкооперации» уже давно закончили трудовой день и покинули здание – все, кроме мастера Ялата. Ему некуда было податься – ибо не было ни дома, ни семьи. Единственной его обителью стала эта комната-мастерская, с которой он свыкся и не желал иного.

Ялат любил вечера, когда смолкал гул камнеобрабатывающего оборудования, затихала людская суета, и он оставался один с самим собой, со своими мыслями и камнями, которые окружали его со всех сторон. Ялат разменял уже пятый десяток, но выглядел моложе. У него была светлая как у европейца кожа, темно-русые густые волосы, коротко подстриженные усы и небольшая бородка, обрамляющая его худощавое лицо. Из-под густых бровей выглядывали голубовато-серые глаза, излучавшие природный ум, проницательность и доброту.

Откуда и как он появился в «Промкооперации», где проработал более десяти лет, никто толком не знал. Он держался особняком, не водил ни с кем дружбы и не любил распространяться о себе. В «Промкооперации» его все уважали и ценили за признанное мастерство, мудрость и готовность всегда прийти на помощь. А это заслуживало высокой похвалы, поэтому его называли «дархан» (мастер), добавляя к его имени монгольское «гуай» (почтенный) – знак особого уважения при обращении к старшему. Как часто с ним происходило за последнее время, Ялат задумался о жизни и о себе.

«Что такое жизнь? – размышлял Ялат. – Жизнь – это длинный маршрут, каждый раз в новое место, с новыми встречами и событиями, которые не повторяются. Начало этого маршрута известно, а кончается он в неизвестности – за пределы нельзя заглянуть».

В своем длинном жизненном маршруте Ялат потерял все: родину, родных, не приобрел ни дома, ни семьи, ни богатства. Единственная любимая женщина – Надежда, местная русская, два года как возвратилась в Советский Союз, в Иркутскую область. Она ждала его, писала письма, надеясь на встречу с ним, но Ялат не хотел покидать Монголию – она стала для него второй родиной. Здесь он нашел свое призвание: все силы, всю страсть он вкладывал в изделия из камня. Ему легко удавалось обыграть любой камень, который подчинялся его воле, преображался в умелых руках мастера.

Так было всегда до последнего ответственного заказа. Ему привезли из экспедиции большой кусок зеленого нефрита, отколотый от громадной глыбы, найденной где-то геологами. Задание было обычным: сделать опытные изделия из камня – шар, яйцо, пепельницу. Распилив на камнерезном станке в цехе камень на несколько заготовок, Ялат приступил к их индивидуальной обработке и изготовлению изделий. И тут началось непредвиденное: камень словно не подчинялся его воле, выскальзывал из рук и был будто заколдованный. У Ялата от напряжения кружилась голова, слезились глаза и непривычно дрожали руки.

«Что за чертовщина! Может, я переутомился?» – думал он, оставляя на время работу и давая себе передышку.

Но когда он снова брался за камень, все повторялось сначала. Нюхом старого опытного мастера Ялат понял, что здесь что-то не то и ответственное задание под угрозой срыва. А это означало для него полный крах. Он был близок к отчаянию. «Наверное, старость подает первый сигнал, стучится в мою дверь дрожащей рукой», – думал Ялат. И тут ему вспомнились слова отца: «Мудрость жизни состоит в том, что никогда не надо сдаваться раньше конца. И никогда не надо спешить раньше начала». Это напутствие отец дал ему при расставании много лет назад, когда надел на шею сына каменный амулет. Ялат хранил его все эти годы, как святыню, в деревянной шкатулке, вынимая его время от времени и предаваясь воспоминаниям. По словам отца, это была родовая реликвия – символ власти, которая имела многовековую историю и переходила из рук в руки зайсанов (вождей) алтайского племени кыпчаков.

И вот теперь, вспомнив об этой реликвии, Ялат достал ее из шкатулки и стал всматриваться в нее, словно видел впервые. Это была тонкая (не более 3 мм) пластина из зеленого камня размерами 6 см в длину и 2,5 см в ширину. В верхней части было высверленное отверстие для шнурка, чтобы носить ее как амулет. На пластине с лицевой стороны были резцом нанесены какие-то знаки. Но Ялата интересовал сам камень – он был весь затертый, тусклый, но зеленого цвета, твердый и прочный, как нефрит. Чем больше Ялат всматривался в реликвию, тем больше находил сходство с тем нефритом, из которого он пытался безуспешно изготовить изделия.

«В чем тут дело?» – ломал голову Ялат. Он вспомнил, что его отец не расставался с этой древностью и носил ее как амулет на шее. Однажды, по его словам, камень спас его от гибели.

«Может, он мне тоже поможет выйти из тупика», – подумал Ялат. Он повесил амулет на шею, некоторое время походил с ним, привыкая, а затем приступил к прерванной работе с нефритом. И случилось неожиданное: то ли волшебная сила амулета, то ли вера в него, но Ялату удалось выполнить ответственный заказ. Он изготовил камнерезные изделия, а из оставшегося кусочка сделал для себя на память маленькое яйцо размером с перепелиное.

С облегченным сердцем он отдал свою работу дарге Доржу – начальнику «Промкооперации» для передачи в Министерство геологии. Дарга Дорж вскоре вернулся с сияющим лицом и стал трясти руку Ялата.

– Поздравляю, Ялат! Сам замминистра, товарищ Худэр, остался очень доволен. Хорошо поработал и заслужил премию.

– Не нужна мне премия, – устало отмахнулся Ялат. – Мне бы отдохнуть два-три дня, устал я, однако.

– Отдыхай, дорогой Ялатгуай, сколько хочешь, – сказал проникновенным голосом дарга. – И премию получи – деньги всегда нужны. Можешь слетать в Баян-Улгий – у тебя ведь там родня осталась? А-а?

Ялат ничего не ответил, ожидая, что последует за этими словами. И дарга, немного помедлив, продолжил:

– Готовься, Ялат, к большим делам. Скоро мы получим из Министерства заказ на изготовление массовой продукции из нашего монгольского нефрита. Будем делать табакерки, чаши, украшения и все такое – как делают это китайцы. Я надеюсь на твое мастерство и опыт, дам тебе в помощь молодых камнерезов, обеспечу всем необходимым. Ну, а сейчас отдыхай и набирайся сил, – закончил дарга Дорж, пожимая руку Ялата.

Разговор с начальником внес еще большую сумятицу в растревоженную душу Ялата. Ему не хотелось думать о новой работе – он впервые почувствовал глухую тоску и растерянность от непонятного состояния, в котором оказался. Об отдыхе он тоже думал – хотелось поскорее разобраться во всем. Почему ему с таким трудом и напряжением далась работа с нефритом? И то, похоже, ему помог этот родительский амулет. В чем тут дело?

Через руки Ялата за несколько лет прошли многие камни. Он узнавал их не только визуально, но даже различал на ощупь с закрытыми глазами. И вот теперь он клал на ладонь то нефритовое яичко, то амулет, сравнивая свои ощущения, и убеждался, что они одинаковые. Создавалось такое впечатление, что эти два разных предмета из одного места и даже из одной глыбы. «Но это невероятно, – думал Ялат. – И никому не скажешь о своих впечатлениях, подумают – с головой плохо».

Ощущение пустоты, своего бессилия и странной чертовщины не рассасывалось у Ялата до конца дня. «Жаль, что нет рядом Сергея – он бы точно разобрался в моей беде. А он где-то бегает за своими камнями в Гоби. Надо завтра узнать в экспедиции, когда он вернется», – подумал Ялат. Эта мысль понравилась ему. Оставалось ждать и надеяться на появление Волгушева.

В эту ночь Ялат мало спал, предаваясь непроходящим воспоминаниям из своей давней алтайской жизни. Под утро он заснул неспокойным коротким сном. Ему приснился родительский дом, дворовая собака Буян и его дед Аржан в ханском облачении, сидящий на крыльце. У деда был грозный вид, он свирепо вращал своими стально-серыми глазами, тряс рыжей бородой и, держа в руке нефритовый амулет, что-то выговаривал склонившемуся перед ним Ялату.

Аржан – последний вождь кыпчаков

Ялат родился и вырос в Горном Алтае в глухом, старинном селе. Оно раскинулось в предгорьях высокогорного хребта Тугай, среди густых лесов, на берегу порожистой и извилистой речушки. На высоком холме возвышался нарядный бревенчатый дом вождя племени кыпчаков с раскрашенным и покрытым резьбой крыльцом, с гребнями и петушками на тесовой крыше. Этот дом вождя племени Аржана – родного деда Ялата – был виден издалека, его окружал высокий тын из заостренных дубовых бревен – стояков.

Массивные дубовые ворота с узорчатой крышей всегда были на запоре. Большая лохматая собака по кличке Буян, гремя цепью, надежно охраняла дом от диких зверей, часто выходивших из леса, и от пришлых людей с большой дороги. По сторонам дома находились амбар, конюшня с сенокосом, скотный двор, сарай для сена и двор. Близ самого берега находилась мыльня[1 - Мыльня – баня.] из черных срубов, покрытых дерном. По обе стороны от главного дома вождя, вдоль реки, располагались обычные рубленые дома жителей села – охотников и скотоводов.

Издавна Алтай заселяли разные народы – древние тюрки и уйгуры, енисейские киргизы и кыпчаки, монголы и татары, казахи и русские. Одни народы были аборигенами, другие пришли из разных мест, покинув исконные места кочевий, и поселились здесь под защитой гор и лесов. Полной свободы не получилось – пришлось платить дань – калан – сначала китайскому императору, а затем ясак – русскому царю. И все же они были довольны, ибо не испытывали притеснений и никто не покушался на их внутреннюю свободу. До революции разноязыкие алтайские племена жили обособленно на своей территории, владея сообща землей и всеми богатствами. Браки происходили только в пределах своих племен – межнациональные браки не разрешались. Это позволяло сохранять свою этническую замкнутость, свой язык, свою обрядовую культуру и самосознание.

Во главе каждого алтайского племени стоял зайсан (вождь). Последним вождем древнейшего племени кыпчаков был родной дед Ялата. Звали его Аржан. Считается, что каждое имя – это предназначение, судьба. Вот и у вождя кыпчаков было такое «говорящее имя», которое означало «источник» или «родник». Он был высокого роста, могучего телосложения, с длинной пушистой бородой соломенно-желтого цвета и серыми глазами. Люди говорили о нем, что это богатырь с двумя сердцами. Сильный и мудрый человек. Его любили и боялись, а слава о нем ходила по всему Алтаю.

В 1913 году, когда в России отмечалось трехсотлетие царствования дома Романовых, Аржан в составе делегации алтайских купцов и промышленников побывал в Санкт-Петербурге. Алтайскую делегацию с богатыми дарами принял сам царь Николай II. Во время приема Аржан своей монументальной фигурой обратил на себя внимание – высоченный, сероглазый, с золотистой пышной бородой, как былинный русский богатырь с картины художника Васнецова.

«Вот истинный русский купец – опора империи», – обмолвился царь, глядя с восхищением на алтайского гостя. Он подошел к Аржану, стал его рассматривать, и был крайне удивлен, что перед ним стоит не русский купец, а вождь какого-то непонятного алтайского племени. Поговорив с ним, православный царь остался доволен ответами Аржана и собственноручно нацепил на лацкан его сюртука медаль «За усердие».

Встреча с русским царем оставила глубокий след в душе Аржана. Вернувшись на Алтай, он часто рассказывал своим соплеменникам о личности царя, о благоприятном впечатлении, которое он произвел на него, а по торжественным случаям он надевал полученную награду. Медаль диметром 27 мм была сделана из белого металла и имела на лицевой стороне изображение профиля Николая II и круговую надпись «Николай II – император самодержец Всероссийский». На оборотной стороне медали были выгравированы дубовая веточка и надпись «За усердие». Аржан очень дорожил этой наградой, которая, однако, сыграла роковую роль в последующие лихие годы.

И была у него еще реликвия, которую он ценил превыше всего – это знак власти из зеленого камня с нанесенными символами. Эта родовая реликвия Аржана имела многовековую историю и связана была с далекими предками, пришедшими когда-то на Алтай из Сибири. Она переходила из поколения в поколение, являлась атрибутом власти главы племени – зайсана. Эту реликвию вместе с властью Аржан готовился передать своему преемнику. Им должен был стать его сын.

Аржан рано овдовел – жена Лада умерла при родах, оставив ему единственного сына Бронтоя. После утраты любимой жены Аржан так и остался бобылем, а воспитание сына и хозяйство в доме взяла на себя его двоюродная сестра Ариша – незамужняя женщина, добрая и смиренная, посвятившая себя воспитанию племянника. В детстве она напевала Бронтою протяжные народные песни, рассказывала сказки, обучала родному языку, а потом русскому и русской грамоте. Будучи богомольной, она пересказывала ему истории из Библии, привезенной Аржаном из Петербурга. Сам Аржан старался привить сыну чувство гордости за свой род, высокую нравственность и ответственность за свои поступки.

– Мы – потомки богатырского народа, жившего еще тысячу лет назад, – говорил Аржан сыну, поглаживая свою пышную бороду. – Русские прозвали нас половцами за желтый цвет наших волос, как у половы – соломы. Потом нас смешали с кочевым народом кыпчаками. Китайцы же называли наших предков динлинами, это означает «рыжебородые» – такие как я. А предки наши называли себя русами и обитали они в Саянских горах и сибирских степях.

– В нашем роду были вожди и ханы, прославившие наш народ, – похвалялся Аржан. И в доказательство показывал на висевшую на его могучей шее родовую реликвию – знак власти.

– Она перейдет к тебе – когда подрастешь, – говорил Аржан, глядя с любовью и надеждой на сына.

А когда Бронтой подрос и возмужал, Аржан решил женить его на рыжеволосой красавице Летаве – дочери малого племени кыпчаков Велимира – соседа и друга Аржана. Родители обо всем полюбовно договорились и назначили день свадьбы. Но этого не случилось из-за романтической истории, произошедшей с сыном.

А случилось так, что молодой Бронтой, увлекавшийся охотой, забрался однажды в глухую лесную чащу, расположенную на территории соседнего племени найманов. И здесь с ним произошло невероятное: он попал в капкан, расставленный на дикого зверя. Все попытки вызволить свою ногу из крепко сжимавших ее стальных крючьев не удались. Незадачливый охотник провел в таком, казалось, безысходном положении больше суток. Спасла его девушка из племени найманов, собиравшая лекарственные травы, которая услышала крики попавшего в беду охотника. Вначале она попыталась освободить его сама, но после безуспешных попыток побежала в свой аул за помощью. Вернулась с двумя своими сородичами, и они вызволили Бронтоя из капкана.

Но радость была омрачена тем, что Бронтой с трудом мог двигаться – нога, разодранная капканом, распухла. С помощью девушки и ее спутников Бронтой добрел до их селения. У найманов Бронтой провел три дня, живя в отдельной гостевой юрте. Его спасительница все это время не отходила от него, лечила своими травами и настоями. И за это короткое время Бронтой привязался к смуглянке с темными раскосыми глазами и длинной черной косой. Звали ее Туяа, что по-наймански означало «заря».

Туяа была полной противоположностью его невесте Летаве – холодной, надменной и капризной. Бронтой не любил ее, страшился своей женитьбы, но не решался идти против воли отца. Но случай помог ему найти правильное решение. Любовь к черноглазой девушке с нежным именем Туяа всколыхнула его и изменила его жизнь.