И позадъ остались только те, кто не хотелъ,
да кто золота свого дбался больше жизни.
Темная ночь была кругомъ. Волны ходили, яко горы,
И ни одной звезды не видно было.
Царь приказалъ большой фонарь зажечь,
и такъ за темъ светломъ все плыли.
Наутро уже видели, что позаду, где земля была,
стоитъ туча великая, паръ паритъ,
и птица кружится надъ тучей той.
Впереди же скоро увидели Русы горы далекiя,
а то берегъ былъ, и камень показался,
и на него лоди шли. Когда же въ протоку вошли,
Царь сказалъ Царю Вентырю людьми править дальше,
а самъ до Земли Оразкой повернулъ,
може, кого еще спасти можетъ и съ собой взять.
Однако жъ, на месте томъ, где Гора Миру была,
ничего уже не было, да только море кипело,
и деревья плавали, доски, солома, мертвые люди да звери.
Заплакалъ Царь Сварогъ, и на полдень пошелъ.
Догналъ онъ своихъ въ Великой Протоке
и съ ними поплылъ дальше, до горъ высокихъ.
Увидалъ тутъ Царь Сварогъ людей на берегу,
и сказалъ всемъ въ копытную сброю одеваться,
потому какъ неизвестно, кто люди такiя,
а можетъ, и вороги злыя ждутъ.
Однако, то жъ были свои люди, которые на берегу жили,
а кого Царь по деламъ на Большую Земь посылалъ.
Стояли они и плакали, бо многiе зъ нихъ семьи стратили,
отцовъ, женъ, матерей, сестеръ, братьевъ, детей своихъ.
И однако жъ многiе нашли своихъ среди людей Сварога Царя
Одни плакали отъ горя, другiе отъ счастья.
И повелелъ Царь Сварогъ Вентырю сети делать,
чтобъ рыбу ловить и людей кормить,
потому что ни хлеба не успели взять съ собой,
ни мяса въ достатки, а люди страдали голодомъ,
а страдали они и холодомъ зимнимъ.
Взялъ Вентырь Царь пять палокъ,
четыре вместе ремнями связалъ, а пятую
посередине привязалъ, а межъ четырьмя
палками сетку приторочилъ.
Положилъ онъ въ середку камень большой,
и сетку въ воду далъ, потомъ вытягнулъ,
и набрали люди рыбы целое ведро.
Потомъ на берегу въ костре котлы ставили,
и юшку варили добрую изъ той рыбы.
Сказалъ же опять-таки Царь Сварогъ,
чтобъ ни ягня, ни теля какого не забивали,
а что есть молока – детямъ давали,
а коль есть корова молочная, беречь ее,
яко око свое, и кто торкнется,