Инвазия. Оскал Тьмы

Ты не пророк, дружок.
В зеркало смотришь – дрожь,
Лика не узнаешь,
Ты это? Не похож —
Как в подреберье нож.

Гной, боль,
Как от опасной бритвы,
Тьма, ноль —
Это твои молитвы.

Хочешь туда – ныряй
Меряй Христа венец,
Только не забывай —
Путь тот в один конец.

Вот и решай:
Нет или да,
Можешь уйти
Прочь, навсегда.
Или остаться,
Да или нет,
Верить, дарить
Творчество, свет…
Жить для других,
Не для себя,
Боль или стих
Плача, любя…

Истины не нашла,
Света не обрела.
Видеть дерьмо и тлен
Легче, чем встать с колен.

Гложет вина и стыд,
Манит лишь суицид:
Бритва, флакон, петля…
Нет уж, не для меня!

Тухлые мысли – прочь!
Только б минула ночь…
Скоро роса, рассвет…
Все-таки да иль нет?..[2 - Здесь и далее – стихи автора.]

Творческий выплеск привел к катарсису, самоочищению. Тьма отступила, ушла. Настроение делало крутой вираж в небеса, хотелось жить, петь…

«Что это было, что за дрянь?» – девушка дышала ритмично, но поверхностно, стараясь щадить рану. – «Какая тварь влезла в мой мозг, зачем? И вообще: как такое возможно?»

Кира ни секунды не сомневалась в возникшем чувстве внешней агрессии, верила ему. Казалось, с недавнего времени у нее внутри сформировался новый орган восприятия, способный чуять подобные вещи, нет, не только это, куда шире – распознавать правду.

Снова и снова она возвращалась мыслями к произошедшему. Да, как бы фантастично это не звучало, но несколько минут назад она пережила самый настоящий удар по психике со стороны некой силы. Вывод напрашивался: кто-то хочет ее смерти. Вопрос: кто, зачем? Кому перешла дорогу обычная бедная студентка?

«Да, влипла ты, подруга…»

Дверь со скрипом распахнулась на всю ширину, и в палату заполошно влетела все та же медсестра:

– Ох, чуть не забыла, голова дырявая! – женщина хватает лоток с «перевязкой», бросает странный изучающий взгляд на пациентку и удаляется с извинениями.

«Во, реактивная…» – стараясь не думать ни о чем, очистить мозг от пугающих мыслей, девушка осторожно поворачивает лицо в противоположную сторону, тупо гипнотизируя выцветший рисунок линолеума.

Стремящееся к зениту солнце, льющее сквозь стекло ровным потоком, запечатлело на стене неподвижный силуэт ее головы, плеча, вздернутой правой руки, свободной от капельницы.

«Надо же, жарит, как в мае», – она вяло пошевелила пальцами.

Тень дернулась и повторила ее движение, а затем… вопреки воле хозяйки, сладко потянулась и лениво поднялась, изобразив сидячее положение.

– К-как?! – ошеломленный голос больной напоминал отрывистое воронье карканье. Она импульсивно вскинулась в постели, снова вскрикнув от резкой боли в боку. При этом (о чудо!) ее поза в точности повторила ожившую вдруг темную проекцию.

– Ну че ты орешь? – вкрадчиво промурлыкала тень. – Не дергайся. Себе же хуже делаешь, дуреха.

– Мамочки! – Кира судорожно сглотнула, ее голос срывался, сипел, как у запойной пьяницы. – Сначала приступ депрессии, потом глюки… Что со мной происходит?

– Да, накрыло тебя знатно, не по-детски. Но выбралась, молодец, а могла бы… – сущность на стене сделала выразительный жест, проведя ребром ладони по горлу. – А вот про галлюцинации – не права. Я вполне реален.

– Не может быть такого! – она выдохнула со всхлипом и зашептала, словно молитву. – Никого нет, никого нет… Соберись, Каин!

– О, ну и фамилией тебя наградил предок! У тебя братишки нет, случайно? Гы! Ну что, каков твой вердикт: перед тобой морок или живой незнакомец?

– Нет тебя. Сгинь!

– М-да, вот она – женская логика. Ежели я не существую, то с кем ты сейчас разговариваешь, кого гонишь прочь? Неувязочка, барышня.

– Да пошел ты…

– Хм, а ты трусишка, оказывается, – тихий голос странного созданья изобиловал вкрадчивыми кошачьими обертонами, – бежишь от действительности. Конечно, легче списать все на помутнение сознания, нежели иметь мужество принять действительность, хоть и пугающую. Но ты же уже видишь правду, девонька, признайся.

«А ведь она… он… прав», – студентка неожиданно поняла, что сама не верит в бредовость происходящего. Да, несмотря на всю видимую фантастичность событий этой минуты, она, как ни странно, ни на мгновение не сомневалась в их реальности, что-то, какое-то внутреннее животное чутье (то самое шестое чувство) в полный голос вопило о том, что глаза и уши не врут, то, что сейчас перед ней – натурально до жути, как бы ни хотелось обратного.

Вкрадчивый шорох дверной ручки.

«Да они задолбали шастать!»

– Это что за номер!? Куда собрались, в ко?му? – невысокий шумный мужчина буквально заполнил собой палату. На его плечах, подобно рыцарскому ордену висела черная змейка фонендоскопа. – Ну-ка, живо ложитесь! У вас строгий постельный режим. Вот, умница.

Врач широко улыбнулся и присел на краешек кровати. Его голос преобразился, став мягким, сочным, успокаивающим:

– Очнулись. Ну, наконец-то. Я – ваш лечащий врач, Константин Кириллович. Как самочувствие, Кира Львовна?

– Хм… – девушка хрипло шепнула, – больно.