Запоздалое прозрение

– Разве что пост здесь оставим, – добавил второй. – На всякий случай.

Остальные четверо молча кивнули, а самый главный устало распорядился:

– Сотник! Оставьте здесь двоих всадников и четвёрку пехотинцев. Если через сутки мы не пришлём им замену, пусть возвращаются в замок.

После чего все шестеро стали неспешно грузиться в карету. Меня, наверное, как самого массивного и тяжёлого из всей компании затолкали в одну из повозок, куда следом набилось ещё воинов пять из пехоты.

После чего караван тронулся в путь, а для нас – в неизвестность.

Я как-то не очень переживал: нас не разделили, едем, ноги сбивать не приходится, чего ещё желать иномирцу? Разве что поинтересовался у солдат:

– Долго ли ехать будем до того самого замка?

– Часа два, – отозвался один из пупсов.

– Отлично! Как будем подъезжать – не забудьте меня разбудить.

После чего я преспокойно уснул, ведь тоже дико устал за последние дни.

Глава вторая

В сырой темнице, узник молодой

Разбудили меня сравнительно деликатно: пнули по ноге, сопровождая это действие угрюмым приказом:

– Просыпайся, гайчо! Мы уже возле замка.

Мне снилась такая белиберда, что несколько мгновений не мог понять, где нахожусь и чего от меня хотят. Только помотав головой и прогнав остатки сна, я стал соображать:

– За побудку благодарствую, но что это за обращение такое – гайчо?

– Да вы и сами себя так называете, – последовал ответ, сопровождаемый ехидным смешком. – Самка – гайча, самец – гайчо, дети – гайчута.

– То есть в вашем мире живут существа, подобные нам? – обрадовался я.

– Не живут, а бездельничают! Делая вид, что работают! – нравоучительно поправил мой собеседник, по некоторым признакам, самый возрастной среди присутствующих. – Такая уж ваша карма.

Может, он и не карму имел в виду, а «долю», но моё подсознание перевело местное курлыканье именно так. Мне почему-то сразу захотелось выжечь всем попутчикам мозги. С трудом сдерживаясь, я всё-таки решил уточнить:

– Здесь что, существует рабство?

– Ещё чего! – возмутился пупс. Его товарищи тоже недовольно заворчали. – Нет у нас рабства! Все чиди свободны! И мы все вправе жить, как нам захочется. Но вот представители вашего племени выполняют наши распоряжения по собственной воле, в силу религиозных убеждений. Иначе они просто не могут…

В разговор вмешался ещё один воин:

– Что, разве в другом мире не так?

Пока я озадаченно цокал языком, прикидывая, как бы оригинальнее ответить, повозка остановилась, и снаружи послышались строгие приказы:

– На выход! – Пехотинцы мигом выбрались из повозки, подталкивая и меня в кучку к друзьям. – Начать выгрузку! Все трофеи – в третий лабораторный отсек магистра Румди. Этих гайчи запереть в комнате для наказаний!

Я пытался осмотреться по сторонам и отыскать упомянутое недавно строение. Мне на помощь пришёл Леонид, фыркая с презрением:

– Если это замок, то я – Сенека-Аристотель-Пифагор, вместе взятые.

– Да кем ты только не был! – напомнил я ему. – И Чарли Эдисоном, и Лёвой Копперфилдом, и самим Чарли Чаплином. Тебе ли, самозванцу, привыкать к новым именам?

– Кто бы говорил! – Друг не стал напоминать имена прославленных на Земле личностей, которыми я прикрывался в иных мирах без зазрения совести.

Затем стало не до разговоров. Нас вели по узким, тёмным коридорам внутрь строения, которое назвать замком язык не поворачивался. Скорее оно напоминало смесь восточного кишлака, построенного вокруг каменных развалин захолустного европейского городка, то есть стоящие хаотично в куче двух- и трёхэтажные здания, выступы, надстройки и башенки, украшенные несколькими минаретами и несколькими позолоченными куполами. Между ними анфилады дворов, то широких, то узких и извивающихся. Всё это за единым забором метра в три высоты.

Часть построек – из саманной глины, часть – из кирпича и колотого камня. Некоторые надстройки – из обычного дерева. Самое несуразное: всё построено, надстроено и прилеплено кое-как. Любой уважающий свой труд каменщик, взглянув на такое безобразие, потерял бы дар речи, а то и помер от возмущения и презрения к местным строителям.

Внутренности стен тоже удивляли неровной штукатуркой. Половая плитка шаталась под ногами, и между нею виднелись щели, часто растрескавшиеся и частично повыбитые. Аналогичным оказался и внутренний интерьер помещения, в которое нас завели и без добрых напутственных слов заперли. Хорошо хоть развязали карапузов и Леонида, и благо, что под самым потолком оказалось узкое горизонтальное окошко, дающее свет. В уголке стекла была прорезана внушительная дырка – видимо, для лучшей вентиляции. За стеклом – решётка из стальных прутьев.

– В такой «роскоши» бывать ещё не приходилось! – констатировал мой друг и тут же набросился на меня с упрёками: – Сусанин! Куда ты нас завёл?!

– Ботва вопрос! – отвечал я, присматриваясь к наручникам. – Могу в ответ на него лишь послать к органам рождения и добавить, что я сам заблудился. Хе!.. Кстати, не ты ли громче всех ратовал за выбор именно этого направления?

– Моё мнение только и остаётся мнением, а вся ответственность и принятие окончательных решений на командире! – выкрутился ушлый Найдёнов и вновь попытался на меня наехать: – Чего это ты зевал, когда из повозки выбирался?

– Вздремнул…

– Вот! В этом вся твоя натура. Пока мы собираем сведения, ты бессовестно дрыхнешь…

– Положено так, по субординации: командир спит, салаги служат! – осадил я Найдёнова. – Поэтому давайте, докладывайте, что за время пути успели узнать? Кто-нибудь видел, куда делся Алмаз?

По поводу маленького, умеющего левитировать ящера меня сразу успокоила Цилхи:

– Когда мы тронулись, он прилетел и улёгся на крыше твоей повозки. Никто на него внимания не обратил.

– Уф! Гора с плеч. Значит, не пропадёт наш белый брат по разуму… Ребёнок всё-таки, можно сказать, вообще младенец… Давайте теперь по всему остальному поговорим.

Как ни странно, информации скопилось достаточно, чтобы составить первое, довольно ёмкое представление о мире Черепахи. Каждый всадник на ящере оказался довольно разговорчив с пленником, которого вёз. Можно даже сказать, болтали пупсы с удовольствием и были вполне доброжелательны.

Людей здесь в самом деле называли гайчи. Но означало оно никак не «скот», не «рабы» и не «крепостные», как мне заподозрилось во время короткого диалога в повозке. Скорее как «блаженные», «лишенные воли», «не от мира сего» и «с обожанием относящиеся к любому чиди». В сумме всё походило на некий религиозный дурман, мешающий местным людям развиваться духовно и интеллектуально. Поэтому похожие на нас существа считались ни на что не годными, кроме работы, выполнения распоряжений пупсов и всего, что им прикажут.

Даже наше любопытство и стремление всё выпытать казались пупсам странными.

Людей, или гайчи, здесь очень много. Они в подавляющем большинстве помогают крестьянам в сельском хозяйстве, в меньшей части ремонтируют в меру способностей дороги, а самые талантливые строят дома и занимаются внутренней отделкой зданий. Ключевые слова в последнем утверждении – «в меру своих возможностей». Как их ни учи, как ни заставляй, как ни уговаривай, всё делают кое-как. Тяп-ляп. Шиворот-навыворот. Чисто наплевательски относятся к конечному результату. Да хоть убей такого мастера или умори голодом, лучше он работать не станет. Так и умрёт с глупой восторженной улыбкой на лице, любуясь своим угнетателем.

Наверное, поэтому считается неким святотатством в среде пупсов обижать людей, морить их голодом, издеваться или ещё как-то иным способом ущемлять. Тем не менее и сами пупсы не рвались в строители или в глиномесы. На вопрос Багдрана «Почему же вы сами ничего не строите?» последовал презрительный ответ всадника:

– Да у нас и касты такой не существует!

Иначе говоря, мы попали в некое общество, жёстко разделённое на касты и паразитирующее на странном отношении к себе людей. Как ни хвалились мы учёностью, но так и не смогли подобрать название данной общественной формации. Ни в истории Земли, которой не существовало, ни в истории мира Габраччи.

Пока мы всё обсуждали, я разобрался с наручниками. Ломать их не пришлось, при желании они открывались в течение пары-тройки секунд. Леонид подставил некую тумбочку к стене и осматривал двор, а карапузы обследовали нашу временную тюрьму. В самом дальнем углу помещения отыскались за ширмочкой дырка в полу и некое подобие шланга с краном, торчащего из стены. Шесть двухъярусных нар, два стола, пять табуреток, несколько разваливающихся тумбочек – вот и вся меблировка.