Смертельный рейд

– Кого?! Эту сучку?! – взвился старшина. – Ты бы знал, сколько она у меня крови попила за последние лутени! Хорошо, что у меня волос белый и седина не так в глаза бросается. А скольких парней из-за нее довелось со службы уволить! Мало того, три человека по ее вине сейчас гниют в принудительном войске на самом Дне!

И это он сказал таким тоном, что я сразу невзлюбил это «принудительное войско» всеми фибрами души и чуть ли не до обморока испугался неведомого Дна. Но отвечать на такое что-то следовало, поэтому я только в ужасе и прошептал:

– Не может быть!

– Ха! Еще как может! Только и удалось вымолить ребятам отправку не на год, а всего на пять лутеней. Но и за такое время там редко кто выживает. А если честно, то срок не имеет значения, все равно оттуда не забирают.

– О-о-о! – Сказать что умнее мне в голову не приходило.

– Вот тебе и «о»! Нашел кого жалеть… Тьфу! – Альбинос прислушался. – Ха! И сейчас вона как изгаляется! Старается, сволочь! А зря. Ничего у нее не получится. Ух, страсти сколько!.. Притворщица, подлее которой свет не видывал! Видимо, вернулись ей все проклятия обиженных да пострадавших! Сергий мне уже успел признаться, что в последние рудни сам ее еле выдерживал.

Он еще успел поведать мне кучу подробностей о подлом и склочном поведении бывшей секретарши, а я сочувственно кивал, вспоминая народную мудрость: «От тюрьмы и сумы не зарекайся!» Всего несколько часов назад эта фифа унижала окружающих, а сейчас вот сама находится на дне социальной лестницы. Хотя больше всего меня сейчас волновал вопрос: что такое Дно? И почему там принудительные вояки гибнут с такой невероятной скоростью? Ну а раз есть принудительные, то чем от них отличаются добровольные воины? Скорее всего, служба там и почетна, и не настолько опасна. Ведь недаром меня уже спрашивали, не желаю ли я пополнить их доблестные ряды. Или это все-таки гладиаторы?

«Вот напасть! И выспросить толком не у кого. Про город я узнал много, а вот про все остальное – мизер информации! И еще неизвестно, останется ли моя нынешняя модель для дальнейшей работы в камере? Да и сможет ли после таких действий реагировать должным образом на мои вопросы?..»

Тут и крики окончились. В смысле – страстные. Зато чуть позже послышался мужской вопль: «Борей!» Понятное дело, что мы со старшиной не заставили себя долго ждать. Ксана лежала на кровати к нам спиной, частично прикрытая покрывалом, порозовевшая и с учащенным дыханием. Тогда как поставной снимал недорисованную картину с мольберта с хвалебными словами:

– Она у тебя даже лучше получилась, чем в жизни. Последний раз убедился.

Как он меня ни пугал своим ростом и яростью, но я осмелился возразить:

– Картина еще не закончена.

– Ха-ха! Так кончай, кто тебе не дает! – хохотнул гигант весьма двусмысленно. – Но не сейчас, а чуть попозже. – И, словно старому другу, добавил, пригнувшись, на ухо, и отстраняя раму с полотном от себя: – Я ее забираю для сравнения с моей новой пассией. Посмотрю, насколько она лучше прежней. – И, уже во весь голос, добавил: – Рисуй новую картину. Только не такую, а чтобы и живот был виден, и грудь во всей красе. Ну и лицо постарайся сделать симпатичным целиком, а не половинку. Ха-ха-ха!

С этим смехом он и отправился на выход, там чуть не столкнувшись с поставщиками для нас ресторанной пищи.

– Молодцы, вовремя второй ужин приволокли! Теперь еще можете нашему заслуженному академику и вина принести. Немедленно! От меня лично – четыре лейзуены. А дальше, сколько он сам пожелает.

И ушел. Так как от прежней доставки у меня оставалось еще очень много продуктов, меня чуть не задавила жаба. Парни хотели забрать все, что, по их мнению, зачерствело. Понятное дело, что такого святотатства я допустить не мог и довольно резво отбил свое кровное, непосильным трудом живописца заработанное. Трое ушли с пустыми корзинами, явно не поверив, что у нас ночью намечается банкет, но зато весьма удивленные заказанным обильным завтраком. А навстречу уже бежал их товарищ с четырьмя бутылками. Не знаю, далеко ли у них ресторан, но обернулся он, словно на истребителе «мертвую петлю» сделал.

Лейзуены я рассмотрел, прикинул их емкость – чуть не литр каждая – и, покосившись на лежащую девушку, решил:

– Знаешь что, а принеси-ка сюда еще такую же порцию.

А молодой повар, видимо, только рад был носиться туда-обратно. Вскоре я уже восседал за столом, на котором громоздилось сразу восемь глиняных бутылок с вином, и распечатывал сургуч на первой из них.

– Ксана, садись за стол! Кушать будем! – Никакой реакции. Пришлось воздействовать на нее иначе: – Если завтра твоя мордашка получится на картине уставшей и голодной, я так и скажу, что ты не захотела ничего есть. А ты ведь догадываешься, насколько правдоподобные портреты выходят из-под кисти настоящего академика.

– Не знаю! Не видела я твоей мазни! – послышались в ответ истерические реплики. – Мне даже ни разу взглянуть не удалось!

– Значит, была наказана за плохое поведение, – философски рассудил я и добавил: – Не сядешь за стол – такой изображу на картине!..

Подействовало. Завернувшись в покрывало, только недавно стонавшая от бурной страсти красавица подошла к столу и уселась на лавку с моего левого бока. То есть мы сидели друг к другу в профиль своими вполне пристойными на вид половинками лиц. В дальнейшем она кушала и пила, постоянно упуская край покрывала и оголяя то одно плечо, то целую грудь. Причем делала это так мастерски, что только мое периферийное зрение художника улавливало незаметные движения руки или нужный, якобы непроизвольный наклон тела. Но в начале нашего застолья меня это не раздражало. Наоборот, я посмеивался про себя и лишний раз убеждался в правильной оценке этой редиски со стороны старшины Борея. Что-то девочка задумала нехорошее, раз целенаправленным способом решила меня соблазнить.

Ну а чтобы случайно не поддаться, я себя настроил самым строгим образом. И вдобавок решил споить упавшую на дно небожительницу до скотского состояния. Как мне показалось, вина у нас для этого должно хватить. Правда, Ксана, когда я потребовал пить за каждый тост до дна, попробовала меня перехитрить:

– Ты пьешь полную кружку, а я только половину! Иначе – не согласна!

Знала бы она, сколько может в себя поглотить мой зверь-голод! Да еще под такую отменную закуску. Но я для порядку немного поломался и согласился не сразу. Принюхался к вину, попробовал его на вкус и только тогда вынес решение:

– Ладно, оно и так слабенькое. Кстати, откуда вот это винцо в вашем городе?

И опять косой взгляд в мою сторону.

– Что значит «откуда»? Как и в любой другой город, оно поступает из Блаши.

«Ну вот, еще и Блашь какая-то всплыла! Надо быстрее девчонке рот затыкать! Или себе… закуской».

Поэтому первые порции я разлил, словно заправский бармен, и, выпив сам, показал жестами, что даже словом не перемолвлюсь, пока и она не выпьет. Так и пошло: пока она пила маленькими глоточками, я набрасывался на закуску с яростью голодного волка. Когда же она пыталась что-то у меня спрашивать, мне мешал отвечать полный рот снеди. А когда сама девушка пыталась что-то покушать, ее кружка уже оказывалась быстро налита и я, со всем присущим мне красноречием, говорил следующий тост.

Они ей понравились. Еще бы! Вряд ли она имела возможность читать самые искрометные тосты в подборках по Интернету. Хотя и мне приходилось изворачиваться, чтобы не стало понятно: тосты из другого мира.

Где-то после пятого тоста Ксана стала непроизвольно улыбаться. После седьмого хихикнула. После десятого уже не поправляла спавшего с плеча покрывала. После пятнадцатого пробовала мне подпевать, сидя с призывно торчащими сосками груди. После двадцатого она всплакнула, Еще через три разрыдалась в истерике, проклиная этого громадного монстра, который сгубил ей молодость и испортил всю жизнь. После двадцать седьмого она уже не могла говорить связно. Разве что прорывались невероятно грязные, кощунственно звучащие в таких прекрасных устах ругательства.

Еще через тост ругательства и угрозы перешли на мою персону, и тут я совершил маленькую промашку. Мне показ алось, что сотрапезница еще не дошла до нужной кондиции, и я налил очередную порцию. Выпила она двадцать девятую по счету половинку довольно лихо и даже попыталась после этого вскочить с каким-то бравурным пожеланием. Покрывало подхватить я не успел, а вот падающую девушку поймал. Причем, пока донес ее до кровати, уже не сомневался: никакого притворства, полный отрубон!

Накрыл красотку многострадальным покрывалом, несколькими одеялами с других кроватей и уже в полном одиночестве за столом ударными темпами почти добил съестные припасы, запивая остатками вина. А чего уж там, день прошел интересно, пир напоследок я заслужил и в новом мире уже частично освоился. Теперь только и оставалось, что хорошенько выспаться и постараться проснуться в тот момент, когда моя временная подруга по тюремной камере откроет свои глазки. Вернее, один глазик, потому что второй заплыл уже основательно и грозил на свет божий парочку дней вообще не поглядывать.

Кстати, ночь почти ничем в этом подземном городе не отличалась от дня. Ну разве что гомон с улицы чуток стих. Свет, по крайней мере, никто выключать не собирался, а выключателя внутри своей тюрьмы я так и не отыскал. А вот резкое похолодание и сильные подвижки воздуха были отмечены моим телом уже ближе к утру. Видимо, здесь ночью включали дополнительное вентилирование. Скорее всего, снаружи холодно, вот и внизу тепло выветривается. Закрыв плотно окно и собрав все одеяла с других кроватей, я только тогда сумел согреться и вновь заснуть.

И моя установка на пробуждение сработала верно: я почувствовал, что тяжесть на мне уменьшается, одеяла с меня стягивают. А кому это надо и для чего? Только Ксане и только для… Да что угодно такая коза может вытворить. Жаль, ночью не удалось дослушать ее страшные, полные ругательства угрозы. Верно говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Так что я был очень и очень настороже.

Приоткрыв глаз, понял, что рядом с кроватью, босиком на покрывале, стоит Ксана и аккуратно пытается меня выпутать из горы одеял. Сама вся такая голенькая, соблазнительная и до умопомрачения доступная. Все мои мужские инстинкты самца резко проснулись, пытаясь оградить рвущееся в бой тело от повизгивающего со страха мозга. Хорошо, что я вовремя вспомнил вчерашние рассказы местного старшины дозора и исполнителей. Мне это помогло преизрядно, на Дно в принудительное войско, пусть даже точно не зная, что это такое, я никоим образом не хотел.

Поэтому я применил свое любимое в детстве развлечение. Бывало, Машка или лисички тоже вот так в мою комнату подкрадывались, стараясь меня напугать сонного, а то и водой холодной облить. И вот в тот самый момент, когда хитрый злодей крадется с коварными мыслями в голове и боится громко вздохнуть, его жертва вдруг сама взвивается со всеми одеялами и диким ревом к потолку. Здорово получалось. Хорошо помню, что подруги сами оставались при этом облитыми, а потом полдня за мной гонялись по всему нашему огромному деревенскому дому. Или сутки ходили обиженные и со мной не разговаривали.

Вот и сейчас произошло нечто похожее. А стоило вспомнить, что я уже не бывший недоросль-калека. Силенок у меня десятикратно прибавилось, да и росточком славно уродился. Только и приходилось опасаться кровати со второго яруса, мог бы сдуру сам себе голову раскроить. И все равно получилось более чем эффектно: я орал, удачно накинув фифе пару одеял на голову. Ксана завизжала от страха и ужаса, попятилась, тут же наступила на край одеяла и упала на спину. При этом и мольберт на себя завалила. Тогда как я с небывалой ловкостью и проворством носился с ревом по всей камере и накидывал на девицу все новые одеяла, матрасы и единственное прилично смотрящееся покрывало. Потом перешел на конкретные вопли:

– Помогите! Я тут убийцу поймал! Он ко мне подкрался и пытался задушить! Ксана, где ты?! Помогите!

После третьего круга моих воплей за решеткой появилась заспанная физиономия старшины Борея. Не удивлюсь, если его личная обитель окажется самой близкой как к тюрьме, так и к офису поставного. На сотую долю секунды я замер на месте, подморгнул старому служаке и несколькими жестами пояснил, кто и почему барахтается под одеялами.

Дальше мы уже ругались и кричали в два голоса.

Душевно получилось. Когда Ксана выбралась-таки из-под одеял и бедного мольберта, она выглядела, как на картине «Взрыв на макаронной фабрике», настолько ее наэлектризованные и расхристанные волосы торчали в разные стороны.

– Так это ты меня душила?! – подступил я к девушке со зверским выражением на лице.

– Нет! Я только хотела поправить на тебе одеялко, – попыталась она выкрутиться, хотя и так было понятно: не душить она меня собиралась, а соблазнить, нырнув ко мне в теплую постельку.

Но я-то я спал одетым да плюс ко всему проснулся вовремя. Ну и ко всему Борей уловил тему наезда прямо по ходу спектакля:

– Какое одеялко? Я буквально четверть кара назад заглядывал: академика под горой одеял не видно было, так он от холода спрятался. Или ты его решила разбудить пораньше? – Девушка на этот вопрос интенсивно закивала. – А с какой такой стати? Он сам решает, когда ему работать и сколько! Придется поставному доложить о безобразиях в камере.

Ну и я еще добавил, словно престарелый, разочаровавшийся в людях ханжа:

– Эх, Ксана! Я к тебе со всей душой! Поделился вчера вином, почти треть тебе отдал по доброте душевной, ужином угощал как товарища по заточению. А ты меня – душить собралась?