ZERO – псевдоним

Мне вспомнился случай, когда мы взрывали машину, чтобы показать, что погибнет именно тот, кто должен, а не тот, кто рядом. Наглядность самый лучший пример. Человек всегда боится, что его уберут после выполнения операции или используют, как смертника. Он должен был видеть своими глазами, что и как.

Погрузившись в свои размышления, я задремал, сказалась бессонная ночь. Из дремоты меня вывел взрыв. Головная машина разлетелась от прямого попадания. Я вывалился из кабины, в падении стреляя на звуки выстрелов, что звучали со стороны степи. Показавшаяся над холмом голова дёрнулась и исчезла. Не зря учил меня Мигель стрелять в падении. Доли секунды спасли мне жизнь. Я упал на песок. С обеих сторон дороги раздавались выстрелы. Размышлять, кто был их информатором, не было времени. Солдаты высыпали из машин. Разбираться, кто выживет, будем потом. Я не успел отползти от машины, последнее, что я услышал, был взрыв, и я провалился в темноту.

8

Потолок надо мной был ослепительно белым. Я чуть скосил глаза влево, а затем вправо и увидел, что нахожусь в небольшой комнате, понял, что лежу на кровати. Попробовал пошевелить пальцами рук, а затем ног, они шевелились. «Значит жив. Руки, ноги целы» – порадовался я, но где находился, не знал.

В это время открылась дверь, и в комнату вошёл мужчина в белом халате.

– Очень хорошо, что вы пришли в сознание. Молчите, – предупредил он, – всё потом, – говорил он на чистом русском языке, что обнадёживало, что я у своих.

Мужчина подошёл, посмотрел мои глаза, пощупал пульс, удовлетворительно кивнул головой сам себе.

– Вы молодец, я не ожидал. Опасность позади, теперь начнём ставить вас на ноги. Отдыхайте, – и он вышел.

Следующие несколько дней я уже в сознании проходил курс терапии. Мне делали уколы, ставили капельницы. На мои попытки узнать, где я, лишь вежливо улыбались, но не отвечали.

В один из дней в дверь вошёл Андрей Викторович Ветров. Он по-доброму, от души улыбался.

– Рад тебя видеть. Врачи говорят, что ты уже идёшь на поправку и в том состоянии, что сейчас, с тобой уже можно беседовать.

Я действительно уже не только садился, но и ходил по палате.

– Пойдем, погуляем и поговорим, врачи разрешили.

Мы вышли из палаты в небольшой коридор, пересекли его и вышли через неприметную дверь в сад. Было тепло, и я с удовольствием подставил лицо солнечным лучам. Мы, не спеша, прошли в беседку и сели за стол. За время нашего пути, не встретили ни одного человека. В беседке на столе стоял чайник и чашки, в которые Ветров налил чай.

– Отвечу тебе на некоторые вопросы, которые, наверняка, у тебя имеются. Ты находишься в одном из наших зданий, за пределами страны. Оно официально принадлежит не нам, даже не нашей стране, чтобы не светиться, но и не той, где ты был. Тебя вывезли тогда на БТРе. Мы дали команду тебя изолировать, а потом перевезли сюда, без сознания, в котором ты был очень долго. Была опасность, что не выживешь, но выжил, молодец. Пока понятно?

– Пока да, не понятно, зачем всё это? Я имею ввиду привозить сюда?

– Переходим к этому вопросу. Когда тебя привезли на базу, ты был в коме. Мы решили тебя перевезти. Риск был и очень большой, что ты не выдержишь перевозки, но и там оставаться риск был, не было необходимой тебе медицинской помощи. Мы рискнули. Скажу больше, мы известили всех, что ты умер при перевозке.

Увидев мое выражение лица, улыбнулся: – Так было надо. Это была наша возможность, которая предоставляется не часто для специалистов твоего уровня. Я думаю, ты понимаешь, что пока ты воевал, официально ты числился в другом месте. Мы боролись за твою жизнь, и ты выкарабкался. Есть два варианта дальнейшей твоей жизни. Первый – тебя отправляют домой, списывают из армии и сообщают, что перепутали и что ты жив, хотя официально тебя уже похоронили, но произошла ошибка. Близких родственников у тебя нет, сообщать некому, разве только дядю и тётю известят, и всё, – показал он свою осведомлённость, – но есть и второй вариант.

Он замолчал, отпивая чай, и пытливо смотрел на меня. Я молчал, давая ему возможность высказать всё, что он считал нужным.

– Тебе предлагается перейти на нелегальную работу. Ты не вернёшься на родину, там ты умер. У тебя будут другие документы, чуть изменим внешность. Шрамы будут выглядеть не как боевые, а как шрамы, полученные в детстве, мало ли чем мальчишки занимаются. Не буду пока нагружать тебя информацией. Подведу итог. Два варианта. Первый – ты возвращаешься домой, получаешь документы на своё имя, смерть считается ошибкой, а травму получил в части. Дальше живёшь своей жизнью, как захочешь сам. Вариант второй – переходишь на нелегальную работу, чему тебя, в общем, и учили. Выбор только за тобой. Егор, – он сделал паузу, – давить, убеждать, никто тебя не будет, такие решения принимаются самостоятельно, мы можем только предложить. Я сейчас уйду, вернусь завтра. Подумай.

Он встал, подал мне руку, я ее пожал, – выздоравливай, – пожелал он и, повернувшись, вышел из беседки. Когда он ушёл, я отставил чашку с чаем, который так и не пил, вернулся в палату и лёг на кровать. Такого поворота в своей жизни я не ожидал.

«Предположим, я вернусь домой, – думал я, – выйду на гражданку. Что буду делать? Знания и умения, полученные в училище, мне мало пригодятся, разве так в обычной жизни, но не как специалиста. Надо будет поступать в гражданский институт и потом работать. Семья появится. Всё будет обычно. Интересно мне это? Нет. Меня столько лет учили иному, учили быть специалистом спецслужбы. То, что я умел делать, мне нравилось, не убивать, конечно, но есть и другие навыки. У меня уже мозги думают по-другому, и вписаться в гражданскую жизнь смогу, но вот надо ли?

Вариант второй. Я, Егор, исчезну, будет другой. Кто? Сейчас это не важно, но жизнь будет иная. Мне предлагают жить другой жизнью в другой стране, под другим именем. Я не мальчишка, чтобы считать это приключением, как описывают в книжках. Это жизнь полная опасностей. Если со мной что случиться, то это буду уже не я, хотя и сейчас меня уже нет. Готов ли я к другому? Не видеть своей страны, своих пусть малочисленных знакомых, родственников, не говорить на родном языке. Неизвестно, смогу ли вернуться. Да, это серьёзный выбор. Выбор между своим «я» и моим вторым «я», где обо мне будут знать только несколько человек, кто я на самом деле. Меня ничто не держит на родине. Ничто и никто. Память предков? Память со мной и не важно, где я буду жить и кем. Я верил в то, что смогу, и пора применять в жизни всё, чему учился. У меня не было ностальгии по родине, но я там родился и жил, там мои родители лежат и думаю, они не были бы против, чтобы я отдал долг. Материальная сторона меня не интересовала, я один, а одному много ли надо».

Ночь прошла с перерывом между сном и раздумьями. К утру я принял решение.

После завтрака пришел Ветров. Мы снова прошли в беседку. Он не торопился выспрашивать меня; он был профессионалом и умел ждать.

– Я выбираю второй вариант, – выдержав паузу и сочтя, что пора решить вопрос, – я согласен на нелегальную работу.

Его лицо просветлело: – Ты даже не представляешь, как я рад. Я думаю, что ты уже всё обдумал, и понимаешь, насколько это всё сложно, но это твоё. По всем характеристикам это твоё. Психологический портрет, составленный специалистами, подтверждает, что ты способен стать высокопрофессиональным разведчиком… – он сделал паузу. – Ты, должен приняв решение, понять, что это жизнь не полная чудес из кино, а постоянного напряжения. Не думай, что нелегалы самые искренние из агентов, просто им тяжелее, чем другим. Искренность слишком дорогое удовольствие для них, и она может стоить им жизни. Вся эта атрибутика – яды, пистолеты и тому подобное не их оружие, чаще всего они не держат ничего, но владеют всем.

– Но операции не всегда обходятся без крови.

– Нет ни одной разведки в мире, механизм работы которой не был бы полит кровью. Нелегал понимает, что, имея ясный ум и, в общем, не жестокое сердце, он не может сохранить руки чистыми. Я думаю, ты должен сам прийти к выводу, раз согласился, что главный мотив, почему становятся нелегалами – убеждения, долг, идеалы, любовь. У каждого свое. Надо верить в то, что делаешь, если нет веры, то долго не проработаешь.

Ветров снова замолчал, погрузившись в себя, но не на долго: – Конечно, им платят, но ты можешь себе представить, сколько стоит вера в своё дело? В этом деле за деньги не работают. Это фанатики. Ты сейчас должен понять, на что идешь, если согласился. Ты постоянно должен будешь играть свою роль и всегда держать под контролем свои эмоции, свой «правдивый» сценарий роли и ни на минуту не забывать о том задании, что выполняешь. Чаще всего надо отказываться от радостей семейной жизни, от прошлого, от памяти кто ты есть на самом деле. Нужно вживаться в свою роль.

И под конец в задумчивости произнес:

– А главное лгать всем и даже самому себе.

Посмотрел на меня, открытым взглядом:

– Ну, как? Найдется столько денег у разведки, чтобы оплатить твою муку? Вряд ли. Если соглашаешься, то ты должен будешь начать ломать самого себя, изживать привычки, вкусы и прививать новые. Кое-чему тебя учили, но с этого момента придется начинать снова.

– Слушая вас, я начинаю думать, что вы меня пугаете.

– Говорю реальность. Если ты морально созрел, тогда можно начинать работу. Я тебе объяснил, от чего придется отказаться.

– А что же тогда останется от меня?

– Ты и только ты, но даже в этом случае, ты будешь думать иначе, чем сейчас. Основная проблема – психологический надлом. Как и сказал, остаешься только ты, но будешь жить другой жизнью, со своей верой, убеждениями и долгом. И поверь, нелегалам очень редко приходится убивать, слишком дорогое удовольствие, но приходится, чтобы сохранить себе жизнь. Так что надумал? Дать ещё время на раздумье?

– Не надо. Я не мог себе сформулировать, как вы, но думаю так же. Я принял решение.

– Тогда так. Я сегодня уезжаю, ты подлечишься, а потом тебя перевезут на базу для дальнейшей подготовки. Пластическая операция будет чисто косметической, не будут твое лицо менять. Это опасно, так как профессионал сможет это увидеть, а это провал. Начинаем. До встречи.

Мы попрощались, и он ушёл. Через несколько дней, когда врачи сочли меня достаточно здоровым для учебы, меня перевезли в другое место. Это был особняк, обнесённый высоким забором. Дом стоял в глубине сада, и большие деревья скрывали всё, что было на территории. Я мог гулять по саду, когда было свободное время, а его было мало, но с учетом того, что ещё не окреп, то нагрузки были щадящие, но усиливались. Я повторял то, что учил ранее, всё: от способности гримироваться, до психологии, но главное я должен был отвыкнуть от самого себя. Я должен был вжиться в другого человека, должен был думать, читать, есть ходить и спорить иначе. Меня учили свободному владению французским. Я должен был иметь привычки француза. И неожиданно много стали обучать китайскому, научить меня этому языку говорить без акцента не требовалось. Обучался я в одиночестве, без всяких групп, поэтому всё время было посвящено только учёбе. Меня обучали так тщательно, что даже на родину не вывозили, чтобы я не проникся, не глотнул воздуха традиций, вкусов и вообще, помнил, как можно меньше. Учёба велась на языках, что я знал, кроме русского.

Прошел год, когда приехал Ветров.

– Базовые знания у тебя есть, их не отнимешь, а, время учебы подходит к концу. Документы для тебя готовы, легенду получишь. Все необходимые документы тоже. Начинаешь ты, как Жан Марше. Отсюда ты поедешь во Францию, но, как француз. Ещё. Ты должен сам выбрать себе псевдоним. Есть мысли?

– Есть, – я понимал, что это будет, либо сами выберут, либо предложат выбрать самому, вот я и придумал, – я беру псевдоним ZERO.

– Почему?

– А меня нет. А если нет, то остается число ноль. Физически есть, а по документам нет, вот и выбираю ZERO. Это число, без него не обойтись в жизни, но, в тоже время, в его кажущейся пустой информации скрыто порой больше, чем, кажется.

– Это твой выбор.

Последующие несколько дней я изучал свою легенду, занимался документами. Получил на руки деньги, чемодан с одеждой и в один теплый вечер был доставлен на вокзал этой дружественной мне страны, а затем транзит через Францию. В паспорте стояли въездные визы. Теперь мне предстояло выехать из этой страны, но до пункта моего назначения путь был не близкий, через несколько стран, чтобы не всё так явно. Фактически, я въезжал в другую жизнь.

9

Пекинский аэропорт встретил меня многоголосым шумом. Постоянно передавали сообщения о прибытии и вылете самолетов, и всё это на фоне монотонного шума пассажиров и гостей. Если просто встать и послушать, то всегда слышно невнятное бормотание, и разобрать слова невозможно. У артистов есть прием, чтобы создать шум толпы на сцене, они в разнобой говорят «что говорить, когда нечего говорить». В общем, слов не разобрать, а шум получается. Вот так и здесь была большая сцена, на которой каждый был занят только собой, своими проблемами. Я не был исключением.