Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза

– Сейчас все можно, скоро Аляску Америке отдадим! – большая белая капля соскользнула с бутерброда Люси и приземлилась ей на коленку, – блин! Новые колготки! Первый раз сегодня надела! Меня же Ашот в кинотеатр «Искра» позвал!

– Сейчас застираем, не верещи! Снимай с себя все, я тебе халат принесу – Шишкин вчера подарил, под конец рабочего дня в промтоварах выбросили, по одному в руки давали, Шишкин говорит сначала жене за желтеньким отстоял, потом мне, представляешь, сиреневый купил! – Антонина побежала в комнату.

Осторожно ступая, на кухню бесшумно вошел Радик и, открыв в изумлении рот, встал оловянным солдатиком – он первый раз в жизни увидел голую женщину.

– Тьфу, напугал! Чего уставился?! – Люся неожиданно покраснела и попыталась прикрыть обильное белое тело свежим номером газеты «Вечерняя Уфа», – еще один васька загогуйла растет!

* * *

– Да ты что, Тоня! Мы Аляску продали еще в 1867 году за семь миллионов двести тысяч долларов, а не продали бы американцам, ее англичане с французами у нас отобрали бы! Они же не только на Севастополь, но и на Петропавловск-Камчатский нападали во время Крымской войны! – Лева развеселился и положил в кофе к двум кубикам рафинада щепотку соли, – сегодня в память о героической осаде Севастополя по-турецки пить буду.

17 февраля

Генка угас в три дня. Прилег пятнадцатого февраля на кушетку Валентины Петровны и задремал, утром шестнадцатого февраля открыл глаза и тихо попросил не тормошить его до обеда, в обед выпил полстакана воды и попросил не тревожить его до ужина, на ужин допил воду в стакане и сказал, что вставать смысла нет, все равно скоро ложиться, а утром семнадцатого открыл глаза и сказал Валентине Петровне:

– Я ведь, Валь, мечтал на подводной лодке плавать, к американским авианосцам незаметно под водой подкрадываться и топить назло империализму. А Колька-брательник, баянист чертов: «На тракториста учись – это самая лучшая в мире профессия! Все бабы с огородами твои будут!» Надо у Тоньки спросить сколько в двигателе самой большой атомной подлодки тракторов Беларусь в лошадиных силах вмещается – она быстро в твоей тетрадочке доходов и расходов карандашиком вычислит.

Валентина Петровна расправила слипшиеся волосики на бледном сократовском лбу Генки:

– Вот приедет на выходные, и спросим.

– Ты уж не забудь, обязательно спроси… – Генка закрыл глаза и помер.

* * *

– Боюсь я что-то, мама! Генка, кажись, партийный был! – Антонина накинула черный платок на зеркало в коридоре.

– Сиротой он был, а не партийным! Как Кольку Лилька-почтальонка отравила своим самогоном, так им и стал, никого у него кроме меня, тебя и Радика не было, – Валентина Петровна всхлипнула и застегнула верхнюю пуговицу на рубашке хитро щурящегося в потолок Генки, – как живой! Люська твоя не подведет, настоящего батюшку привезет?

Антонина хотела возразить, что они с Радиком никаким боком Генке не приходились, но передумала и тоже всхлипнула:

– Обещала! Они у него с Любкой и Сонькой тайно крестились, Алексеем зовут – молодой, симпатичный, веселый…, грамотный, то есть. Мам, ты рубашку расстегни, чтобы поп крест увидел, а то не увидит, разгневается и не будет Генку на тот свет отправлять.

Валентина Петровна вытянула за белую нитку из-под рубашки Генки новенький алюминиевый крест и положила сверху:

– Так лучше? Гена тебя перед смертью вспоминал, просил передать, чтобы мать слушалась, хозяйство вела, как в Белоруссии его ведут, чтобы тоже завела тетрадь расходов и доходов и все туда карандашиком записывала.

«Что ж вы его совсем напоказ-то вытащили?! – возмутился Михаил Сергеевич, – любой Хома Брут сразу догадается, что крест минуту назад на партийного тракториста надели».