Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза

– В силу вышесказанного, – продолжил Лампасов, – предлагаю пройти для превентивно-профилактической беседы на свежий, но в тоже время теплый воздух находящейся в соседней комнате библиотеки.

* * *

В библиотеке воздух был относительно свежее, но нисколько не теплее, чем в Красном уголке. Укутанная в пуховую шаль, в накинутой на плечи шубе из модного красного стекловолокна, Соня Иванова пыталась расписать замерзшую шариковую ручку в томике Достоевского. Антонина стояла рядом и терпеливо ждала заполнения читательской карточки, она взяла по совету Левы Сидорова «Муху-Цокотуху» для умственного развития Радика и, ничего не сказав Леве, первую часть «Тихого Дона» для собственной разгадки тайны писателя Шолохова.

– Вам чего, товарищи? – не поднимая головы, спросила вошедших Соня.

– Опять порча государственного имущества! – возмутился Лампасов.

Родион Раскольников вынул из пришитой к подкладу пальто петли топор, взмахнул им обеими руками и несильно ударил обухом по голове старуху процентщицу.

– Это списанные «Преступления и наказания», они даже без обложки, – равнодушно парировала Соня и перевернула несколько страниц.

– Преступления списанными не бывают! – строго возразил Лампасов, – а наказания тем более! Мы проведем в вашей библиотеке небольшую политинформацию на уголовную тему. Рассаживайтесь, товарищи!

Родион Раскольников услышал, что в комнате, где была старуха, ходят, схватил топор, выбежал из спальни и ударил топором беременную сестру старухи Лизавету.

Соня пожала плечами:

– Сколько угодно. В минус тридцать два только Загубина может за книжками прийти, и участковый – про американских шпионов рассказывать.

Антонина хотела возмутиться, но не успела вклиниться.

– Боюсь, вы недооцениваете ухудшение криминогенной обстановки в стране, – с тревогой в голосе ответил капитан милиции, и объявил: – Сегодня пришло оперативное сообщение о столкновении под нашей столицей двух организованных преступных группировок – долгопрудненской и люберецкой. Когда такое было, товарищи?! Нет, я понимаю: в деревнях ходили стенка на стенку, пацаны шли в чужой двор бить ухажеров своих девчонок, но, чтобы физкультурники из клубов «В здоровом теле – здоровый дух!» срастались с рецидивистами, сколачиваясь в преступные группировки, а потом на пустырях под Москвой, там, где наши отцы с Мамаем воевали, делили родину на сферы влияния, калеча и убивая друг друга! Такого ж, тебе говорю, Степан Загогуйло и твоему братцу, никогда не было! Даже в 1913 году дореволюционного царизма!

– А мы с брательником при каких делах?! – огрызнулся Загогуйло.

Все обернулись и внимательно посмотрели на Загогуйлу, предполагая, что они со Стасом, конечно, не при делах, но, быть может, Васька специально разбил бильярдный шар о батарею?

– При каких, спрашиваешь?! – Лампасов взял с полки «Анти-Дюринг» Фридриха Энгельса, – а где твой брат?

«Что он сторож брату своему?» – тихо сказал кто-то из глубины библиотеки с самых дальних полок, на которых скапливался весь ветхозаветный хлам.

– Ой! – вскрикнула Соня Иванова, – осторожнее с ним, его на моей памяти еще никто с полки не доставал, вдруг, как Достоевский рассыплется!

Соня Мармеладова молча выложила на стол перед Катериной Ивановной тридцать целковых, накрыла голову драдедамовым платком и легла на кровать лицом к стене. Катерина Ивановна, целуя ноги Сонечки, весь вечер простояла перед ней на коленях. Пьяненький Мармеладов наблюдал за ними сквозь опущенные ресницы.

– Вы, товарищ капитан, главное его, как знамя, за древко не трясите! – опять съязвил Серега Шептунов.

Но Лампасов пропустил мимо ушей слова ничего не значащего для него человека и продолжил:

– Где, повторно задаю вопрос, товарищ Загогуйло, организованное Георгием Кукиным и вашим братом Станиславом, преступное сообщество, выманивающее у честных граждан слабоалкогольный газированный алкоголь? Где твой так называемый завскладом Уфимской швейной фабрики «Мир»?

– Вот в чем сыр-бор! Верка-буфетчица накапала! Новогоднее шампанское простить не может! Решила счеты свести с Загогуйлами! – вдруг догадался Серега Шептунов в чем дело.

– Ага! – еще один подельник образовался! – Лампасов ткнул указательным пальцем в Серегу и выронил «Анти-Дюринг».

«Анти-Дюринг», словно проклеенный на Полиграфкомбинате в ночную смену «Блокнот агитатора», веером рассыпался по полу, вместе с пожелтевшими страницами выпала непонятно как там оказавшаяся тщательно отретушированная фотография генералиссимуса в белом парадном кителе. Гнев вдруг охватил Антонину, развернулась она на добросовестно подшитых Генкой валенках и прожгла взглядом Лампасова:

– Так вы, товарищ капитан, воровку пришли защищать! Рабочий класс пугаете! Энгельса топчете! Красное знамя руками трогаете! Да я сейчас Генеральному секретарю Коммунистической партии Советского Союза лично сообщу о том, как участковые Орджоникидзевского района города Уфы сначала бесплатно пожирают за раз по три порции пельменей, которые лепят матери-одиночки, а потом Верок, бессовестно обирающих этих матерей-одиночек, подло покрывают!

Антонина шагнула к висящему на стене сетевому радиоприемнику и включила его на полную мощь. Приемник зловеще зашипел. Все замерли в тихом, безмолвном ужасе.

– Лампасова расстрелять, Верке-буфетчице – десять лет без права переписки, свидетелей за недоносительство – на рытье канала под Ла-Маншем, – раскурил трубку Иосиф Виссарионович.

Соня чихнула:

– Говорила же: осторожнее! Теперь еще Энгельса списывать.

– Гражданочка, – почти шепотом обратился Лампасов к Антонине, – вы не нервничайте, за пельмени я с первой же квартальной премии рассчитаюсь, ваш сигнал на индивидуального предпринимателя Верку э… – забыл фамилию – мы проверим! Не надо про алкоголь никому сообщать даже про слабоалкогольный, даже про газированный, мы же тут все свои, у нас всего лишь дружеская профилактическая беседа, чего выносить из избы, так сказать, пустые бутылки из-под шампанского? Ведь так, товарищи? Товарищи, наш диспут подошел к концу, о следующем круглом столе будет объявлено заранее, всем спасибо, все свободны, благодарю за внимание.

Народ, уважительно обходя Антонину, вышел. Капитан Лампасов быстро собрал с пола листки «Антидюринга» и протянул Соне:

– Немного подшить, чуть-чуть подклеить и еще сто лет простоит!

Соня Иванова наконец расписала ручку и большими концентрическими кругами закрасила склонившихся над воскрешением Лазаря Соню Мармеладову и Родиона Раскольникова.

Иванова вынула библиотечные вкладыши из «Мухи-Цокотухи» и «Тихого Дона», занесла над ними ручку и задумчиво посмотрела на Антонину:

– Аванс вчера давали или позавчера? Сегодня двадцать первое или двадцать второе?

– Ну ты, Загубина, даешь! – не дали ответить Антонине Горбачев с Фридрихом Энгельсом, Сталин пыхнул трубкой и пустил к потолку одобряющее никотиновое колечко, Лазарь не сказал ничего, просто воскрес.

7 февраля

Министр государственной безопасности ГДР Эрих Мильке протянул аккуратную коробочку с бронзовой медалью «За заслуги перед Национальной народной армией ГДР» молодому симпатичному майору КГБ Володе и пожал ему руку. Майор КГБ задумался, служит ли он в данный момент Советскому Союзу, на всякий случай пробуравил немигающим взглядом министра госбезопасности ГДР и сказал на хорошем немецком, что премного благодарен и что рад служить в замечательном городе Дрездене, который им с женой Людмилой очень нравится.

Глава вторая

Агонизирующий организм

13 февраля

– Мужиков в трамвайном депо и правда нет! – Люся намазала большой ломоть упругого с хрустящей корочкой иглинского хлеба деревенской сметаной, поверх сметаны положила три ложки белого липового меда и с удовольствием его надкусила, – один только Варданян из ремонтного цеха симпатичный, но у него пунктик – с чего бы не начал, все своим Карабахом кончает!

Антонина поставила перед подругой полулитровую кружку чая:

– Карабах – это кто?

– Народ какой-то армянский в горах Азербайджана живет, – Люся с еще большим удовольствием впилась крепкими широко расставленными зубами в ломоть хлеба.

– Живут плохо или правду ищут? – Антонина тоже намазал себе бутерброд медом.

– Да откуда я знаю! Ашот говорил, что у них сегодня в Степанакерте митинг начался по отделению от Азербайджана и присоединению к Армении, – мед с бутерброда потек по рукам Люси вместе со сметаной.

– А разве так можно?! – удивилась Антонина.

«Конечно, нельзя! – вмешался Михаил Сергеевич, – так и до отделения от СССР додумаются! Но с другой стороны, не запрещать же многочисленным народам Страны Советов высказывать свои волеизъявления!»