Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза

Антонина сидела на табурете в темной кухне у окна и смотрела в черное зимнее небо. На руках тихо причмокивал Радик, им обоим светила сверхновая звезда под названием 1987А.

– Представляете, Михаил Сергеевич, это первая Сверхновая, которую с 1604 года видно невооруженным взглядом, – поделилась Антонина с главнокомандующим.

– Ну откуда, Загубина, ты это можешь знать? – усмехнулся генсек.

– Оттуда, – Антонина чмокнула Радика, – сосед Лева-стоматолог рассказал, его сегодня зубные женщины на работе поздравили, он немного с ними выпил, а после со мной около лифта, который Васька сломал, разговорился. Оказывается, его дядя Гриша кандидат астрономических наук и работает в планетарии на Горсовете, еще он рассказал, что все болезни у человека от кариеса, к тому же он умеет гадать по руке, занимается каратэ и может разрубить кирпич одним ударом ладони, а писатель Михаил Шолохов – поддельный.

– Ты, Загубина, сначала одного на ноги поставь! – строго заискрил сетевой приемник, – потом будешь кирпичи рубить! Шолохов поддельный! Сверхновая, е-мое! Лучше бы телевизор включила, послушала, как рабочий класс директоров выбирает!

Антонина обиделась на прямолинейную выволочку генсека, поэтому телевизор включила без звука. Игорь Кириллов торжественно открыл рот и с удивлением обнаружил, что не слышит свое мужское достоинство – сочный густой баритон. Шевеля губами, слегка, но доброжелательно, улыбаясь, он беззвучно поведал о том, что сегодня на рижском заводе микроавтобусов «РАФ» случились первые перестроечные выборы директора предприятия. «Из пятнадцати кандидатов, – проартикулировал Кириллов и показал взлохмаченного кандидата из сборочного цеха, прилизанного из комскомитета, строгого из парткома, – трудовой коллектив автомобилестроителей выбрал своим руководителем Виктора Боссерта!»

* * *

Кандидат в депутаты Орджоникидзевского райсовета Идрисов телевизор смотрел со звуком и очень внимательно.

Глава пятая

Вешние воды в стране Советов

10 марта

Восьмое марта пролетело как-то незаметно, и ничем особенным не запомнилось.

– Так уж и ничем? – спросил Антонину Михаил Сергеевич.

Антонина наморщила лобик и тут же всплеснула руками:

– Люська Кренделькова с Любкой Лесопосадкиной подрались! Все решили, что из-за мужиков, а они из-за сервиза! Люська подумала на Любку, а Любка – на Люську! Оказалось, сервиз у Ольги Львовны за рекомендацию для ее Катьки в международный комсомольский лагерь выменял Сашка Антонов. В общем, сервиз достался Соньке Ивановой. Люська с Любкой тут же опять подружились, но Соньку материть не стали и даже не обиделись, потому что в депо все говорят, будто Соньку подташнивает, а Антонов ходил в ювелирный магазин кольца обручальные смотреть!

– Ух ты! – одобрительно ухнул генеральный.

* * *

– Ух ты! – ухнула избирательная комиссия, когда Идрисов после Калмыкова вошел в избирком и, ни у кого не спросясь, ни с кем надо не посоветовавшись, тоже выдвинул свою кандидатуру в директоры троллейбусного депо номер два.

Когда же на следующий день после ночного разговора с женой и тещей: «Рохля гаражная! Ничтожество из колхоза имени семилетней общеобразовательной школы! Отдала лучшие годы! И я тоже с Лелей отдала! Сел на мою шею! И на мою пенсионную шею сел! И ноги свесил! И мои ноги свесил! Тебе Горбачев туза из своего рукава вытащил?! Шанец дал?! Ну так хватай, пока другие не расхватали!», – в избирательную комиссию принес заявление Шишкин, никого это не удивило, потому что до него уже принесли свои заявления Антонов, Ричард Ишбулдыевич и освободившийся по УДО Кучемасов.

* * *

Павел Семенович, нервно балансируя на пляшущем табурете, два часа что-то вымерял рулеткой под потолком кухни Антонины, пуская по стене ровные ряды карандашных крестиков. После этого, выпив четыре полулитровых кружки чая, выскоблив до дна вазочку с земляничным вареньем, торжественно сообщил:

– В общем, так, Антонина, баллотируюсь я! Дома посоветовался, прикинули всей семьей шансы, так сказать, мозговую атаку провели и решили: надо спасать наше депо номер два! Ну и, наверное, в новом положении уже не смогу так просто вот приходить сушилки вешать, но, Антонина, я тебя не забуду, буду, так сказать, курировать.

Антонина устало отвела взгляд в сторону белой стены:

– Наверное, еще надо крестик нарисовать?

Шишкин не понял, но на всякий случай обиделся:

– Я ей тут про судьбоносное, а она про крестики! Мало их тебе, что ли?

– Да нет, хватает… – Антонина перенесла со стола в раковину кружки, ложечки, блюдца, пустую вазочку и открыла воду.

Шишкин подошел сзади, приобнял Антонину и горячо зашептал ей в ухо:

– Светка с Игорешкой хотели «Запорожец» купить, чтобы по Москве на метро не ездить, а им сказали, что скоро будут новую машину выпускать, «Таврия» называется. С виду, как вазовская «восьмерка», только дешевле в сто раз и расход у нее, Игорешка по телефону рассказывал, всего пять литров на сто километров. Может и не врет…

Антонина сняла с гвоздя, вбитого на прошлой неделе Загогуйлой в стену, полотенце и вытерла руки:

– А Папа сегодня по телевизору сказал, что он против искусственного оплодотворения.

– Чей папа?! – спросил Павел Семенович.

– Ты же говорила, что его медведи в Арктике съели! – удивился Михаил Сергеевич.

– Наверное, римского народа, раз он римский, – ответила Антонина Шишкину, а Горбачеву возразила: – моего папу не съели, он сам кого хочешь мог съесть, папа просто превратился в Северное сияние.

Генсек хмыкнул. Шишкин выдернул из радиорозетки вилку приемника:

– Ну и при чем тут искусственное оплодотворение?!

– Да я про выборы ваши, – Антонина воткнула радиовилку обратно.

– Ну знаешь! – вскипел Шишкин.

– Ну знаешь! – вскипел главнокомандующий.

27 марта

Шишкин пришел с маленьким фанерным чемоданчиком, достал из него дрель, отвертки, шурупы, гвоздики, отвес и хлопнул себя по лбу:

– Чепики забыл!

Но все же, после четырех часов сверления, вбивания и вкручивания, подвесил над раковиной сушилку:

– Ровно? – удовлетворенно спросил Шишкин.

– Ровно, – устало согласилась Антонина, стараясь не смотреть на слегка сползающий вниз правый угол.

Павел Семенович вымыл под сушилкой руки, вытер их полотенцем, протянутым Антониной, и, возвращая полотенце, ухватил, как бы не рассчитав расстояние, влажными руками Антонину за бока и зашептал тоже влажно:

– Светка с Игорешкой на «Таврию» копят, пять литров на сто километров, я тоже хочу в очередь встать, с Лель… с семьей, то есть, в сад ездить самое то, хотя, может быть, «Москвич», конечно, лучше, а вот к «восьмеркам» нет у меня доверия…

Антонина понимала, что подвешенная сушилка стоит какой-то благодарности, но упираясь кулаками в пахнущую тяжелым мужским коктейлем из пота и одеколона «Шипр» грудь завгара, готова была, максимум, на чекушку с ядреным огурчиком маминой засолки. На помощь пришел взревевший Радик. Шишкин ослабил хватку, Антонина, напротив, с тройной силой его оттолкнула и бросилась к сыну.

Павел Семенович аккуратно положил дрель в маленький фанерный чемоданчик и вдруг шмыгнул носом:

– Вызвали, понимаешь, старшие товарищи и говорят: «Ты коммунист, Шишкин, или бандит с большой дороги?!», – Шишкин положил в чемоданчик отвертку, – вот так прямо и сказали: «С большой дороги!» А дома потом чего сказали! – Шишкин положил в чемоданчик шурупы, – в общем, Загубина, не было у нас демократии и не будет! Кучемасову пообещали аннулировать его УДО и опять отправить в «девятку» на улице Новоженова бревна таскать для спичечной фабрики имени 1 мая, – Шишкин положил в чемоданчик гвоздики, – про Ишбулдыевича какой-то Непроливайко в «Трезвости – норме жизни» статью написал, он теперь бегает по киоскам, все газеты скупает, – Шишкин захлопнул чемоданчик, – Антонова на овощебазу переводят, Сонька по секрету Любке Лесопосадкиной рассказывала, что чуть ли не в диссиденты теперь хочет записаться. Один Идрисов остался – по депо с рукописными листовками бегает.