Золотая Грива

Дед Аким выгребает из золы клубни картофеля и подбрасывает в костёр сосновые сучья. Огонь быстро набирает силу. Светлые полосы отсветов дрожат на водной ряби озерка, словно кривые мечи утыкаются в бережка. Серые сумерки опускаются на землю, точно распахивается и раздвигается на несколько метров водная гладь, высвечиваемая лёгким трепетом пламени.

– Осуждаю ли я то время, когда ходил по тайге, брал на прицел ружья и кончик ножа чью-то звериную жизнь? Скорее всего, нет. Так сложилось: миллионы лет человек жил и развивался за счёт охоты, то есть обеспечивал свою жизнь, отнимая её у других. Правильно ли это? Вот эта мысль заставила меня на склоне лет повесить ружьё на стенку. Многое пересмотрел, от многого отказался, ко многому изменил отношение, о многом передумал, но ответить на этот вопрос не мог. И не могу.

– А с медведем ты встречался?

– Да, два раза сподобился.

– Стрелял?

– Стрелял.

– И убил? – в глазах Горки просверкивает страх.

– Не в него стрелял, а в воздух, чтобы отпугнуть. Мишка – зверь мирный. Он злой, когда шибко голодный. Это случается, если что-то ему помешает залечь на зиму спать в берлогу, вот он и шатается по зимней тайге в поисках пропитания. Его так и кличут – шатуном. Он может в голодном ослеплении и на человека напасть. И если его ранят.

– Ну, а когда ты стрелял, это как было?

– Ягоду мы компанией на одной еланьке собирали. Голубику. Мишка её тоже обожает. Вот и появился на куренях. А сборщики-то в основном женщины да подростки. Вот и стали мы кричать да в вёдра стучать, а я – из ружья вверх бухать. Косолапый такого шума не переносит. Удрал в тайгу, пятки смазал.

Смеётся дед Аким. Смеётся Горка.

– В таких случаях говорят: счастлив человек, что не попал в лапы медведя, да и медведь счастлив, что избежал пули человека.

– Значит, клятву ты не нарушаешь? – с подвохом в голосе спрашивает Горка.

– Держу. Считай, уже более трёх десятков лет.

– А зачем ружьё с собой берёшь?

– На всякий непредвиденный случай, Егор. Тайга есть тайга. Она разгильдяев и ротозеев не любит.

Небо за вершинами деревьев ещё слегка светится. На его фоне особенно чёткими выглядят чёрные кружева ветвей. Звёзды незаметно тускнеют и вяло помигивают, словно на них время от времени набегают какие-то небесные незримые тени.

– Деда, мне надо отойти, – говорит Горка.

– Вас проводить?

– Не надо, – хорохорится Горка, – я не маленький.

– Возьмите фонарик. Он висит у входа в палатку.

Когда костёр скрывается за гущей чапыжника, Горку обступает такая темень, что он не видит собственных ног. Затягивая ремешок на джинсах, Горка слышит какое-то движение в глубине деревьев. Проявляются какие-то невнятные звуки, похожие на человеческий шёпот. Где-то вверху с треском обламывается сухая ветка и шумно шлёпается на землю. Скрипит и словно постанывает какое-то дерево. Вдалеке кто-то ухает. Проносится по вершинам сосен ветер. Горка напрягает внимание и даже перестаёт дышать. Слышатся чьи-то шаги. Кто-то медленно и осторожно обходит место расположения палатки. В этих шагах и едва уловимый шелест травы, и тихое потрескивание мелких веточек и сучков, и мягкое проседание влажной земли. При мысли о том, что деда Аким сидит у костра, ничего не видит вокруг, а сейчас к нему присоединится и он сам, и освещённые пламенем костра они будут видны как на ладони, всё тело Горки слегка холодеет. Освещая фонариком пространство перед собой, словно ожидая нападения, Горка пятится назад, натыкается на кусты и деревья, и спиной вперёд выходит к костру.

– Вы это чего, Егор Данилович? Что-то увидели? – интересуется дед Аким.

– Кто-то ходит поблизости и наблюдает за нами, – голос у Горки растерянно дрожит.

– Не пугайтесь, Егор Данилович, – спокойно говорит дед Аким, – там никто не ходит. Если бы кто-то был, то Лаки уже бы давно услышал и забеспокоился. А он, видите, полёживает себе у огня, бока греет.

– Но я слышал шаги, – Горка ещё не может отойти от напряжения.

– В тайге так бывает. Земля за день нагревается, а потом остывает. То есть дышит. И возникает ощущение чьих-то шагов. Дай волю воображению – и явится страх. А у него, как известно, глаза велики. Успокойтесь!

Горка присаживается к костру. Теперь все смотрят в его синюю дрожащую середину. В огне возникают и рушатся розовые, рубиновые и жёлтые замки и призраки. Сухой жар исходит от них, проникает через глаза и кожу в грудь и голову. Взбудораживает кровь, и она начинает гудеть в ушах.

Лаки поднимает морду, принюхивается, слушает, как шумят над головой сосны, снова кладёт голову на лапы и закрывает глаза.

– Деда Аким, о чём сейчас думает Лаки?

– Кто же это знает? Наверное, о прошедшей короткой жизни. Вспоминает какой-нибудь случай.

– На охоте?

– Вряд ли… Он никогда не был на охоте, как промысловая собака. Это полностью сугубо домашнее животное. Я взял его трёхмесячным щенком и вырастил здесь, в дачных условиях. Не натаскивал ни на какие промысловые дела. Его ум, сообразительность, находчивость достались ему по наследству от природы его предков – русских борзых собак, хотя он породистой собакой не считается. Ну и что? Он добрый, смелый и очень умный пёс.

Лаки понимает настрой хозяина, начинает лизаться.

– Окстись, – отворачивает лицо дед Аким.

– А я тоже так хочу, – завидует Горка.

– Лаки, – приказывает дед Аким, – ступай к Егору Даниловичу.

Лаки тотчас подходит к Горке и утыкается ему носом в шею.

– Ну, я же говорил, какой он умница!

Дед Аким смотрит в небо.

– Звёзд не видно. Облачность. И комарьё появилось. Явные признаки завтрашнего ненастья.

Давайте, Егор Данилович, устраиваться на ночлег.

В палатке они ложатся спинами друг к другу и укрываются шерстяным пледом. Немного тесновато, но зато тепло. Лаки ложится в ногах у самого входа в палатку. Горка быстро погружается в сон.

Утром он просыпается от страшного шума. Вокруг палатки всё двигается: прогибаются под ветром стенки палатки, скрепят и стонут деревья, трещат ветки. Деда Акима и Лаки рядом нет. Это пугает Горку. Но вдруг клапан открывается и со смехом в неё вползает дед Аким.

В одной руке он держит котелок.

– Вот, успел кипяточку заполучить.

Тучка подходит. Хлестанёт сейчас.

Пока они пьют чай, обрушивается ливневый дождь, сильный, шумный, но короткий. В небе появляется солнце.

Ягодники свёртывают палатку. Пахнет мохом и мокрой землёй.

– Надо нам поспешить, Егор Данилович, скоро опять задождит.