Солнце светит одинаково

В глубине, у стены напротив входа, стояло несколько игровых автоматов, справа – барменская стойка, посередине столики. Было довольно оживлённо. Кто-то предавался азартной игре, обрывая рычаги аппаратов и исторгая из них музыкальные рулады, кто-то пил пиво с мелкими, похожими на червяков креветками, кто-то водку, модно перелитую из бутылок в плоскодонные колбы.

Завьялов потянулся к карману. Денег было немного – по счастью, ибо в нём уже пробудилось желание пуститься во все тяжкие.

– Сто грамм водки, – сказал он барменше, садясь на высокий стул-пятак.

– Закусывать будем? – спросила она.

– Бутерброд с сыром.

Странная она была, эта барменша. Пожилая, толстая, ярко накрашенная, с серьгами в виде золотистых хулахупов.

После двухсот грамм водки она стала Гене кого-то смутно напоминать.

«Вот так встреча!» – хотел воскликнуть он, узнав в ней Любовь Тарасовну, совхозную бригадиршу, но осёкся, поскольку напрочь забыл, как её зовут. А главное – Гена хорошо помнил страстную ночь, что провёл с женщиной, которой когда-то была барменша, – но впервые эта ночь представилась ему в каких-то грозовых тонах: а вдруг от него потребуется повторения близости? Нет, это уже чересчур!

«Ещё пятьдесят и домой!» – решил он.

«Какая всё-таки у женщины печальная участь, – размышлял Завьялов, поглядывая на Любовь Тарасовну. – Быть желанной, кружить мужикам головы, а потом – погаснуть, нет, некрасиво увять. Как они с этим мирятся?! С другой стороны, что поделаешь! Зойка вон совсем обабилась, лицо погрубело, ноги потолстели… Не все, конечно, соглашаются стареть. Вот она, например (её имени мне ни в жизнь не вспомнить!), явно не согласна!»

Он ещё раз окинул Любовь Тарасовну взглядом.

Румянец во всю щёку, глаза сверкают, большущая грудь, как добрый, мягкий каравай…

«Чёрт возьми, анекдот про мало водки и некрасивых женщин совсем не анекдот… Всё, домой!»

Полная женская рука проплыла с рюмкой водки перед его носом.

– Пятьдесят грамм за счёт заведения, – сказала Любовь Тарасовна. И добавила: – Ну здравствуй, студент!

Домой Гена явился за полночь, пьяный и сильно помятый.

На кухоньке горел свет. За столом с самоваром и бутылкой вина сидели Зоя и приехавшая из Москвы Маша.

– А вы классно время проводите, Геннадий Валентинович! – съязвила родственница.

– Маш, – поморщился Завьялов, – не начинай! Мне и без тебя есть кому мозг выклевать!

Зоя подбоченилась:

– Глаза твои бесстыжие!

– Стойте, говорю! – решительно поднял руку Завьялов. – Маша, деньги перевели?!

– Перевели, перевели, – примирительно сказала она, сидя с посветлевшим лицом и перебирая пальцами складки на скатерти.

– Машка! Ты – человек! – расплылся в улыбке Гена.

Он схватил со стола бутылку, припал к ней и начал жадно пить.

На новом месте

Уезжать из Москвы Даша категорически отказалась. К тому моменту, когда Завьялов влип в историю со сделкой, она заканчивала первый курс института.

– Перееду в общежитие, кто меня там найдёт? А вообще-то, спасибо тебе, папочка, удружил!

У Зои в глазах встали слёзы.

– Что ж ты нас бросаешь?

– Нет, конечно. Я к вам приеду, когда вы устроитесь на новом месте. Погостить.

Даша приехала к родителям в конце лета.

– Да… – сказала она с явно неодобрительной интонацией. – Посолиднее дом нельзя было купить? Какая-то развалюха…

– Так и на этот денег еле хватило! – отвечала Зоя. – Ничего, отец подправит, где надо. Будет хорошо, не сомневайся! Он у нас до дельный.

– Ага. Только невезучий…

Меняя в соседней комнате древний, потрескавшийся подоконник, Гена слышал этот разговор.

«Невезучий… Дочь права…» – согласился Завьялов.

И вроде бы так славно начиналась жизнь! Легко поступил в престижный вуз, встретил Лену, была любовь самой красивой девушки, какую он только знал, был настоящий друг… Конечно, проще всего назначить виновными Зою и Неретина. А сам-то что? Позволил увести себя от Лены, как телка! И разве он не видел, что Неретин всё время использует его?! Чего уж тут канитель разводить! У безвольного человека не может счастливо сложиться жизнь!

Завьялов был прав: характер человека – это его судьба! «Лёгкий, а не сломать!» – вот о каком характере следует просить родителям у Бога для своего дитя!

Так что с Дашкой им повезло. Она не упряма, но знает, чего хочет, её не подчинишь чужой воле!

«Да и лицом вышла в мать… – Завьялова окатило холодной волной от мысли, что дочь могла унаследовать его внешность! – С другой стороны, Зоя, конечно, виновата. А главное, чего она добилась? Всё время на чужих баб заглядываюсь… – Гена воздушно проплыл взглядом по потолку. – А соседка у нас!.. Они вообще хороши, эти молодые мамочки, такие налитые… Наверно, ещё грудью кормит. Сколько её Асе? Годик? Полтора?»

Через два дня Даша укатила в Москву. Было заметно, с каким облегчением она уезжает. Родители понимали: ей совершенно нечем заняться в их провинции – и не удерживали.

Вскоре деньги, отложенные на первое время, подошли к концу, а работы в их посёлке городского типа было не найти.

Гена подвизался плотничать (и не только, потому что руки у него всё-таки росли, как надо): его приняли в бригаду строителей, которая перемещалась по деревням и сёлам в поисках шабашки.

В конце ноября по телевидению прошёл сюжет о гибели в бандитской разборке братьев Чиквидзе.

Казалось бы, можно легко вздохнуть, что они с Зоей и сделали, но только единожды, поскольку в связи со смертью преследователей их положение не слишком-то улучшилось. Назад, в Москву, пути не было, как и вообще куда-либо, ибо все деньги они потратили на дом, в котором им предстояло теперь жить до конца своих дней!

Что ж, ничего другого, как только смириться со своей участью, им не оставалось.

Гена впервые подумал, что Зоя – «добрая ему жена». Почему-то именно такими словами подумал, обнаружив, что она давно перестала его пилить, тогда как именно он причина всех их бед! Может, Гена и не полюбил её, но рядом с именем жены поселились в его сердце тепло и благодарность.

Ему стало лучше, спокойнее.

Конечно, Неретина он простить не мог, но избавился от желания взглянуть ему в глаза и сказать, что он подонок.