Последний отзыв
очень хорошая книга для студентов и учителей
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2025.
✖
До встречи не в этом мире
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
где никого не злит, что Лубянка спит,
мне не мешая прикладывать транспортир
к темному небу, в котором горит пунктир
ярких снежинок, чей праздничный вид мою
жизнь концентрирует в точку, где я стою
на бесконечной плоскости серого вещества,
где совершается таинство Нового Рождества.
«Здесь, где гуртом свиней…»
Здесь, где гуртом свиней
бежит вереница дней,
и через каждый звук
слышится: хрюк да хрюк,
пульсом моей руки
бьется жилка строки,
превращая кошмар
в контрабандный товар.
«Что стоит листок…»
Что стоит листок
с кардиограммой строк,
если «врач»,
понимавший плач,
преодолев иврит,
проклял тупой гибрид,
выведенный без затей
из идей и му. ей.
И как быть с тобой,
всасываемым толпой
рта ее поперек,
раз уж ты уберег
сердце, чей век изжит
в мире, где жизнь бежит,
позабыв о богах,
на четырех ногах.
«Я сходил с ума в неприметный час…»
Я сходил с ума в неприметный час,
узнавая об этом по цвету глаз,
осажденных тоскою со всех сторон,
наблюдавшей, как в них едят ворон,
запивая снежком пополам с золой
да поблескивая оловом и смолой.
Но ни в страхе смерти, ни в жажде благ
я не мог выкинуть белый флаг,
как не мог победить и сошел с ума
потому, что, во-первых, – была зима,
а иных причин мне хватало для
веры, что стойкость – моя земля.
Но едва я высвободился из пут,
как почувствовал, что теперь идут
искушенья монетой, любовью глин,
номерами и стеклышками машин,
чтоб безумьем безумного ткнуть за пыть —
и тогда мне назло захотелось жить.
И поскольку не мог я пробиться в лоб,
то я начал рыть из себя подкоп,
и когда обратно пошли часы,
а у гончих вытянулись носы,
и, спеша, прокурор подписал арест,
мой хорей, обернувшись, глядел на Брест.
«Я ненавижу свой дом за плевков, окурков…»
Я ненавижу свой дом за плевков, окурков,
мусора таинство, электролиз придурков,
осемененных мною на радость дурам
словом, флуоресцирующим меж КГБ и МУРом.
Я ненавижу свой дом за аморфный, мнимый,
декоративный облик моей любимой,
доводящий до бешенства равновесьем
между панельной грязью и поднебесьем.
Зло просыпаясь на крик альбиносов ночи,
я замечаю, что и на меня по-волчьи
смотрит нора, похожая на «прасковью»,
заблеванную бирюзы тоскою.
Я – это вид из рода персон нон-грата,
ждущих посыльных от капитана «Гранта» —
ведомства, чей монолит, как причал, откуда
отправляются корабли от худа
к худшему, где я окончу годы,
как не смирившийся, злой волонтер свободы,
награжденный, словно колодкой, строчкой,
хлынувшей горлом, как мутной водой из сточной
клоаки, где гошпиталь и кредо
невообразимой любви и бреда,
мне не мешая прикладывать транспортир
к темному небу, в котором горит пунктир
ярких снежинок, чей праздничный вид мою
жизнь концентрирует в точку, где я стою
на бесконечной плоскости серого вещества,
где совершается таинство Нового Рождества.
«Здесь, где гуртом свиней…»
Здесь, где гуртом свиней
бежит вереница дней,
и через каждый звук
слышится: хрюк да хрюк,
пульсом моей руки
бьется жилка строки,
превращая кошмар
в контрабандный товар.
«Что стоит листок…»
Что стоит листок
с кардиограммой строк,
если «врач»,
понимавший плач,
преодолев иврит,
проклял тупой гибрид,
выведенный без затей
из идей и му. ей.
И как быть с тобой,
всасываемым толпой
рта ее поперек,
раз уж ты уберег
сердце, чей век изжит
в мире, где жизнь бежит,
позабыв о богах,
на четырех ногах.
«Я сходил с ума в неприметный час…»
Я сходил с ума в неприметный час,
узнавая об этом по цвету глаз,
осажденных тоскою со всех сторон,
наблюдавшей, как в них едят ворон,
запивая снежком пополам с золой
да поблескивая оловом и смолой.
Но ни в страхе смерти, ни в жажде благ
я не мог выкинуть белый флаг,
как не мог победить и сошел с ума
потому, что, во-первых, – была зима,
а иных причин мне хватало для
веры, что стойкость – моя земля.
Но едва я высвободился из пут,
как почувствовал, что теперь идут
искушенья монетой, любовью глин,
номерами и стеклышками машин,
чтоб безумьем безумного ткнуть за пыть —
и тогда мне назло захотелось жить.
И поскольку не мог я пробиться в лоб,
то я начал рыть из себя подкоп,
и когда обратно пошли часы,
а у гончих вытянулись носы,
и, спеша, прокурор подписал арест,
мой хорей, обернувшись, глядел на Брест.
«Я ненавижу свой дом за плевков, окурков…»
Я ненавижу свой дом за плевков, окурков,
мусора таинство, электролиз придурков,
осемененных мною на радость дурам
словом, флуоресцирующим меж КГБ и МУРом.
Я ненавижу свой дом за аморфный, мнимый,
декоративный облик моей любимой,
доводящий до бешенства равновесьем
между панельной грязью и поднебесьем.
Зло просыпаясь на крик альбиносов ночи,
я замечаю, что и на меня по-волчьи
смотрит нора, похожая на «прасковью»,
заблеванную бирюзы тоскою.
Я – это вид из рода персон нон-грата,
ждущих посыльных от капитана «Гранта» —
ведомства, чей монолит, как причал, откуда
отправляются корабли от худа
к худшему, где я окончу годы,
как не смирившийся, злой волонтер свободы,
награжденный, словно колодкой, строчкой,
хлынувшей горлом, как мутной водой из сточной
клоаки, где гошпиталь и кредо
невообразимой любви и бреда,
Другие электронные книги автора Юрий Михайлович Батяйкин
Последний отзыв
очень хорошая книга для студентов и учителей