Адонис Индиго

Молчаливы, первозданны и грозны эти места. Иной раз покажется вдруг, что задрожит вот-вот земля, и, будя давний цепенящий душу ужас, в туче пыли вылетит из-за сопок на свирепых низкорослых монгольских конях несметная лава буднично-беспощадных и не знающих страха всадников Чингис-Хана … Уважение к Природе в крови у живущего здесь человека: он сам с незапамятных древних времен обложил себя многочисленными неукоснительными табу, дабы не навредить ей, жизнь дающей…

Северная Монголия, нынешний Хубсугульский аймак. Местность, где 130-ти тысячное население состоит, в основном, из родовых племен бурят, цаатанов, дархатов и – в подавляющем большинстве – халха-монголов.

Власти государственные не только не притесняют, но стараются ни при каких обстоятельствах не вступать в противоречия с уходящей корнями в глубины вековых устоев властью племенных старейшин. Политика, бизнес и родовые общинные интересы взаимопроникающи, но до сих пор неравнозависимы: можно ругать гражданскую власть и жестко вести бизнес, но идти против старейшин и общины – путь в никуда и ты никто: можешь уезжать из страны, если, конечно, не успел зайти далеко…

Стан и в центре его белоснежная юрта старейшины халха мудрого Оюунгэрэла вот уже на протяжении последних десяти лет располагались в тридцати километрах севернее районного центра Мурэн на правом берегу вытекающего из Хубсугула Эгийн-Гола.

Генеалогическое древо Оюунгэрэла восходило к знатному роду средневековых феодалов, как считалось, потомкам самого нойона северо-северо-западной Монголии, бесстрашием, умом и организаторскими способностями заслужившем благосклонность самого Великого Завоевателя еще в тринадцатом веке…

Старый Оюунгэрэл имел двоих сыновей от давно умершей, упав с понесшего коня, первой жены Цэлмэг и сына с дочерью от ныне здравствующей пятидесяти с небольшим лет Цэцэгжаргал. Старший сын Октай занимался вопросами перекочевок и скотоводческой деятельности (клан имел многочисленные стада яков, овец и лошадей); средний – Мэргэн – с головой ушел в бурноразвивающийся и разнообразный туристический бизнес; младший и любимый Наранбаатар, закончивший университет в России, жил с семьей в Улан-Баторе и стал большим и успешным бизнесменом: издавал газету, совместно с иностранными партнерами владел крупной добывающей компанией, имел множество – в том числе родственных – связей в Хурале и чиновничьей среде, часто бывал по делам за границей; дочь Алтантуяа, как и старшие братья, жила своей семьей при стойбище и помогала матери управляться с бесчисленными хозяйственными хлопотами. Из девяти внуков один – младший сын Октая, сам недавно ставший отцом,– выучился на горного инженера и работал в компании дяди Наранбаатара, а внучка, красавица-дочь Мэргэна, училась банковскому делу в российском Иркутске.

Несмотря на общий исстари заведенный уклад, сюда проникали и приживались атрибуты цивилизации: обыденными стали солнечные батареи, электрогенераторы, бытовая техника, компьютеры и спутниковая связь. Оюунгэрэл непостижимым образом получал кучу информации, всегда был в курсе больших и малых событий. Даже турист, свернувший с нахоженных троп, вряд ли имел шанс остаться – невзирая на заселенность один человек на квадратный километр – незамеченным… Часто к нему за советом, судом, а то и в знак уважения наведывались представители властей и соседних общин. Неизменно Оюунгэрэл бывал с людьми радушен, справедлив и доброжелателен…

II

Прошло три долгих человеческих года, промелькнули три года вселенских… Год миновал, как ушел в свой последний поход на исходе дня полной луны середины июня мудрый Оюунгэрэл-гуай, завещав отары, стада, табуны и решающий голос тридцатипятилетнему младшему сыну своему Наранбаатару, законному наследнику славного древнего рода… А два года тому – в пору майских ветров – призвал старый монгол к себе Наранбаатара для серьезного разговора – разговора отца с сыном о хлопотах насущных, о делах грядущих…

Оюунгэрэл поднялся, с чувством обнял почтительно вошедшего в юрту накануне приехавшего Наранбаатара:

– Как спалось, сынок?– старик отступил на шаг, участливо взглянул в глаза сына.

Тот наклонил чуть голову, широко улыбнулся:

– Забыл, когда в последний раз удавалось так хорошо выспаться, отец. Наверное, это было в мой предыдущий приезд.

Оба рассмеялись; Оюунгэрэл положил руку на плечо сына, сказал просто:

– Все дело в близости к земле родной и к небу. Садись к очагу, испей со стариком-отцом чаю.

За чаем говорили мало: отец расспрашивал о семье, делах, планах, столичных новостях. Но как-то без особого интереса, скорей из традиционной вежливости. Возникали продолжительные паузы; подливал чай, думал – сын ждал…

Наконец глава семьи поднял взгляд, медленно проговорил:

– Через год я умру, сынок, и хочу уйти из этого мира с чистым сердцем. Нам надо поговорить…

– Зачем так говоришь, отец? Зачем мне делаешь больно? Никто не сможет тебя заменить. Ты не молод, но ты крепок, и годы не разрушили твой разум. Стань еще крепче, и, уверен, впереди нас ждут долгие годы, когда небо над нашими племенами будет голубым…

– Всему свое время. Мне минуло восемьдесять; и я чувствую, что из меня уходит жизнь. Это зов неба. Старые люди знают, когда их призывают предки… Это нормально и это вселяет в меня радость. Надеюсь, я прожил порядочным человеком. Осталось передать дела и вселить в душу спокойствие за будущее семей наших. Затем тебя и позвал…

– Слова твои режут мне душу… Но склоняю голову перед твоей мудростью и слушаю тебя, отец…

Оюунгэрэл удовлетворенно кивнул, оправил седую бороду, заговорил:

– Тебе известно: по закону нашему и предков наших наследует все младший сын, если он не полный идиот и не смертельно болен. Наследует все – значит не столько материальное, сколько власть и ответственность. Это очень, очень тяжкий груз…

– Но как же дела в Улан-Ба…

– Не перебивай. Никто не сможет лучше тебя способствовать нашим интересам в Улан-Баторе и со временем не только в нем и не только в Монголии… Я хоть и стар, но понимаю, что времена неумолимо меняются. Тебе не только не обязательно, но и – по теперешним временам – не нужно жить здесь. Оставишь пока при здешних делах Октая; но он тоже уже не молод. Хочу, молю тебя, сын мой, чтобы запомнил ты, понял разумом, сердцем, детьми своими,– эти степи, горы, реки, небо и верные люди есть суть твоя, опора и корни, что позволят стоять тебе крепко, смотреть далеко и знать, что делать. Новая жизнь с ее суетой, деньгами и жаждой материальных благ в ущерб благам духовным переменчива, подла и жестока; но от нее уже не отмахнуться. Желание обладать красивым автомобилем становится сильнее желания иметь хорошего коня, хотя, на мой взгляд, это возможно и совместить, но сие не каждому дано… Знай только, что настоящую силу ты черпаешь отсюда; и здесь тебя всегда любят и никогда не предадут… Теперь говори.

– Испытываю странное и сильное волнение. Как будто вокруг нас у стен сидят мои достославные предки…

– Это хорошо, так и есть…

– Принимаю волю твою и обещаю всегда стоять на корнях наших, заботиться и оберегать дом наш и живущих в нем. Мне нужно не меньше месяца для подготовки предложений и прояснения наших позиций. После – детально разговаривать с тобой и семьей.

– Спасибо, сын. Я услышал слова мужчины. Подготовлю почву за это время. Соберемся через два месяца на семейный совет, через три – на совет старейшин племен и родов.

Есть еще один повод, Наранбаатар, по которому я тебя вызвал. Он связан с тем, о чем было только что говорено, касается укрепления наших позиций и требует незамедлительного решения.

– Внимательно слушаю тебя, отец.

– За последние несколько лет неуклонно сокращается численность принадлежащего общине скота – того, на чем основано наше благополучие; сама наша жизнь. Я имею ввиду новые причины, источник которых – цивилизованная жизнь: кочевникам нужны стали автомобили, трактора, всякие другие облегчающие труд штуки; молодежи – компьютеры, телевизоры, телефоны. Даже девчонкам сопливым – и тем французскую, а не какую-то, косметику подавай. Детей опять же в институтах учить надо. Наверное, это правильно. Но на это нужны деньги; и люди вынуждены продавать скот.

– А ты не боишься, отец, что через поколение здесь не останется ни одного кочевника: все разбегутся по городам?

– Не боюсь. Кто-то, конечно, осядет в городе; но не забывай – если у человека нет возможности жить в пригородных охраняемых коттеджах, ему уготованы плохая пища, загазованный воздух, преступность, наркотики, пьянство и тотальная обдираловка. Я убежден, многие, наевшись городских «прелестей», побегут назад и другим расскажут.

– Возможно. Извини, что опять перебил тебя, отец.

– Ничего, по делу. Так вот, необходимо найти новый источник поступления денег.

– Наверное, я мог бы как-то помогать, отец.

– Исключено. Нельзя бизнесу тащить на себе нахлебника. Я это знаю, и ты это знаешь. Община должна найти выход сама.

– Ты сам сказал, и это так: город завален пищевыми суррогатами, бросовым тряпьем. Можно было бы заняться производством мясных, молочных продуктов, изделий из шерсти. Да мало ли…

– Похоже, это – из будущих твоих предложений. И я с тобой согласен. Но это дело не ближайшего времени: понадобятся большие усилия и опять же деньги. И немалые. А окупится все – при лучшем раскладе – лишь через несколько лет.

– Я вижу, у тебя что-то есть на уме, отец. Скажи.

– То, о чем я скажу тебе, известно лишь шаманам и старейшинам рода нашего. Мне передано это отцом и твоим дедом мудрым Данзаном… Речь о древнем рецепте… Средство для омолаживания души и тела. Сложный состав и еще более сложный метод приготовления. Тайна эта известна только шаманам из племени цаатанов. Говорят, с одиннадцатого века… Основные ингрэдиенты встречаются только в наших местах и нигде больше в мире… Например, корни цветка Адонис Монгольский Индиго, вытяжка из пантов серебристого оленя… Имеет значение даже время заготовления, погода, и еще целый ряд условностей. Досконально знают только шаманы и передают по наследству…

– Вряд ли на этом можно заработать большие деньги, отец.

– Предвидел… – Оюунгэрэл хлопнул в ладоши, позвал:– Алтантуяа!

Полог отмахнулся, в юрту проскользнула изящная молодая женщина, одарила ласковым взглядом брата, обратилась к отцу:

– Вызывали, Ваше Величество?..

– Я тебе, юмористка, когда-нибудь уши оборву. Опять подслушивала?

– Вот так, брат любимый мой Наранбаатар. Отец вот уже двадцать восемь лет грозится оборвать мне уши, но до сих пор почему-то этого не делает. Наверное, потому, что я мало болтаю…

– Оно и видно… Сбегай, пригласи нашего гостя.

Наранбаатар откинулся на подушки, рассмеялся: