Второй шанс

– Ты что, с ума сошел?

– Да, сошел. У меня клаустрофобия!

– Виктор, не усугубляй свое положение…

– Игорь, ты что издеваешься? Мое положение еще не безнадежно и его, по-твоему, можно усугубить?

– Вот Тарасов придёт в себя, обидится и добьется твоего перевода в общую камеру. Там тебе вряд ли понравится.

– Подумаешь, два десятка зомби, неотрывно пялящиеся в мониторы своих планшетов!

– По-моему, для тебя общество таких вот зомби окажется как раз самой изощренной пыткой.

Игорь выходит, хлопнув дверью. Тут он прав, информагентство очень влиятельное и может мне испортить остаток жизни. Хотя, проведя шесть месяцев в одиночной камере, неотступно преследуемый мыслями о будущей казни, я уже не боюсь даже перевода в общую. Скоро можно будет подышать свежим воздухом, если меня за плохое поведение не лишат прогулки.

Меня все же выпускают во двор. На улице тепло и солнечно, ветер шумит в кронах деревьев. Подхожу к скамейке. Здороваюсь с мужиками. Их трое – Серега, Стас и Антон. Они всегда оккупируют эту лавочку и я всегда подсаживаюсь только к ним. Эти ребята большие поклонники спорта, потому все споры и разговоры ведутся вокруг футбола, бокса и всякой "Формулы-1". Я во многих из этих вопросах совершенно не разбирался поначалу, но сейчас отлично помню, какой игрок в какой команде играет или кто с кем будет драться. Это просто была единственная компания, где разговоры никогда не приводили к воспоминаниям о воле.

Любая другая группа заключенных могла начать диалог о чем угодно: о спорте, смысле жизни, политике и даже погоде. Они обсуждали свой нынешний суровый быт, религию, литературу, но любой разговор рано или поздно приводил к свободе. И получалось, что ТАМ все было не так – вода чище, солнце ярче, окружающие добрее. От этих воспоминаний у меня всегда замирало сердце и чувство тоски заполняло меня, давило, отнимало способность думать и членораздельно говорить. Я удивлялся – неужели им это нравится, говорить о воле, которой у них все равно больше нет? Но потом кто-нибудь говорил: «Вот выйду и …». Дальше шли рассуждения о новой жизни, планах, целях, мечтах. Как ни странно, но подобными надеждами тешили себя даже те, кому сидеть предстояло невероятно долго. То ли они верили в возможность досрочного освобождения, то ли эти иллюзии позволяли им отрываться от грубой ткани реальности и находить успокоение. Ну а я в очередной раз вспоминал, что я не такой как они. Что, погружаясь в свои фантазии, другие заключенные видели светлое будущее, надеяться на которое в моем случае было неслыханно глупо.

Я сижу на скамейке, слушаю дискуссию о шансах "Реала" взять Кубок Чемпионов и думаю о том, суждено ли мне будет это увидеть.

– Витек, у тебя скула рассечена.

Слова Стаса выводят меня из раздумий. Я рассказываю им ситуацию с журналистом и Антон усмехается:

– Это Стас на тебя плохо влияет, увлек тебя боксом, а ты теперь не видишь разницы между камерой и рингом.

– Виктор соблюдает режим, – вставляет Стас. – Он последнюю тренировку пропустил, вот поэтому и решил наверстать упущенное.

– Ты же был на хорошем счету у начальства, а теперь испортил себе репутацию, – добавляет Серега.

– Меня в любом случае вряд ли выпустят за хорошее поведение.

– Да ладно, Виктор, не бурчи, ты правильно поступил, – успокаивает меня Стас.

– Но ты бы не стал бить морду журналисту?

Стас неуверенно пожимает плечами. Конечно, он бы этого не сделал, зачем ему лишние неприятности? Если к тебе нет дисциплинарных замечаний, то вдали, как морковка перед осликом, всегда маячит перспектива досрочного освобождения.

Желая повеселить приятелей, рассказываю им о том, как пытался воспользоваться услугами клиники, продлевающей жизнь. Антона особенно удивляет факт того, с каким упорством за потенциального клиента хваталась девочка-оператор, ответившая на мой звонок.

– Ничего странного в этом нет, – замечает Стас. – Я как-то раз нашел в интернете интересную статью, повествующую о трудовых буднях нынешних торговых компаний. Там за выполнение плана сотрудники смело готовы душу продать. А поскольку клиника представляет собой все то же торговое предприятие, то и там порядки, надо полагать, царят схожие. Их за каждого упущенного клиента не иначе как по почкам каждый вечер бьют.

– И еще по зубам! – жизнерадостно добавляет Серега. Он из всей компании самый веселый и может найти повод посмеяться в любой ситуации.

– По зубам нельзя, – наставительно изрекает Стас. – Продавцам завтра снова на работу и им нужна хорошая дикция.

– Ну а перед выходными-то по зубам можно? – продолжает допытываться Серега.

– Нельзя, – отрезаю я. – Нельзя человека, работающего в торговле, отпускать на выходные. Куда же это годится? Торговля – процесс непрерывный, мне так говорили, когда пытались заманить в подобную кабалу. Продажи не знают выходных! Следовательно, и работники торговли, для поддержания максимальной концентрации, должны работать ежедневно, дабы не расслабляться. Тут уже самого менеджера более высокое начальство будет бить по почкам, если он допустит такое вопиющее послабление дисциплины, как выходные дни.

– Печальная перспектива! – смеется Антон.

– Ну а если убрать шутки в сторону, то вы, друзья мои, переносите тюремные реалии на мир свободных людей. Там никто не использует столь грубые методы убеждения, как избиение. Впрочем, теперь и в тюрьме такого уже почти никогда не увидишь. Специалисты по управлению персоналом давным-давно разработали куда более изящную систему по извлечению максимальной выгоды из подчиненных, – рассказываю я. – Девушка находится под жесточайшим прессом со стороны начальства. Выполнение торговых планов, строгое соблюдение стандартов корпоративной этики, высочайший уровень внимания по отношению к каждому клиенту. Все это еще и умножено на неусыпный контроль со стороны руководителя за каждым твоим словом. Такие условия создают ей сказочную атмосферу бесконечного стресса. И над головой неизменно висит ужасный меч угрозы постоянных штрафов за каждую, даже самую ничтожную, оплошность или недоработку. Ошибки же, совершенные в астрономическом количестве более трех за короткий промежуток времени, приобретают нездоровый оттенок скорейшего увольнения с самыми худшими рекомендациями. Высосав из нее весь умственный и душевный потенциал, начальство найдет нового работника.

– Это, пожалуй, еще похлеще ударов по почкам, – задумчиво говорит Стас.

– Тебя, видать, самого никогда по ним не били, раз ты так самоуверенно заявляешь, – мрачно вставляет Серега.

– Били, – спокойно опровергает Стас. – На ринге и в уличных драках. Но в такой ситуации ты хотя бы отбиваться можешь. Что дает хотя бы призрачную видимость твоего сопротивления. Виктор, а откуда ты все это знаешь?

– Приходилось сталкиваться, да и чужих рассказов наслушался. Хотя сам я, слава богу, никогда не работал в таких условиях.

К нам подходит охранник:

– Иванчук, тебя начальник вызывает.

Сейчас будет воспитательная беседа и лекция о том, что негоже гостям морды бить. Я захожу в кабинет начальника, здороваюсь и сажусь. Он хмуро смотрит на меня и молчит. Я тоже молчу и жду. В конце концов, в такой ситуации слабость показывает тот, кто первым начинает разговор. Андреевич бывший снайпер и выдержки ему не занимать, а вот времени играть со мной в молчанку у него явно нет.

– Виктор, что это за гладиаторские бои ты там устроил?

– Я не сдержался…

– ДА ТЫ И НЕ ХОТЕЛ СДЕРЖИВАТЬСЯ!

– ДА Я И ИНТЕРВЬЮ ДАВАТЬ НЕ ХОТЕЛ! Но меня никто и не спрашивал… – заметно тише добавляю я.

– Ладно, я тебя не для того позвал, – успокаивающе машет рукой Андреевич. – Черт с ним, с этим журналистом. Но в будущем чтобы никаких драк!

Он строго указывает на меня пальцем. Я киваю, молчаливо соглашаясь с этим требованием. Начальник успокаивается и продолжает:

– Тут проверка скоро будет, правозащитники добились еще одной льготы для заключенных. Теперь вам обязательно полагается иметь свою страницу хотя бы "ВКонтакте".

Ну вот – свершилось. Очередная победа гуманности над здравым смыслом. Это был серьезный шаг, тем самым заключенных почти приравнивали к свободным людям. Так когда-то благородных, но оступившихся людей лишали дворянского звания – над их головой ломали шпагу, тем самым уничтожая символ принадлежности к высокому сословию. Сегодня, лишая человека воли, у него выбивали из-под ног те основы, которые делали его равным среди прочих граждан. По мнению судебной власти таковыми основами являлись паспорт (изымался на время заключения), телефонный номер (SIM-карту забирали и отдавали вместе с паспортом) и страницы в социальных сетях (блокировались до конца срока). Телефонный номер давно уже присваивался индивидуально и вносился в специальный реестр, благодаря которому всегда можно было вычислить, кому он принадлежит. Мотая срок, ты временно обзаводился другим номером, но он так и оставался в тюрьме. Выходя на свободу, ты снова получал номер, зарегистрированный за тобой, как за свободным человеком.

А вот насчет социальных сетей продолжались яростные споры. Общественность разделилась на два лагеря и представители одной стороны утверждали, что запрет на использование соц. сетей является грубейшим нарушением самых основных прав человека. Их противники резонно замечали, что имея доступ к тому же "Контакту" заключенный будет чувствовать себя как дома и даже забудет, где находится, а в таком случае его можно и вовсе в тюрьму не сажать. И вот теперь дебаты завершились. Отныне тюрьма становилась просто каким-то райским уголком для отдыха.

По-моему, решение было вынесено все-таки ошибочное. Единственным несомненным последствием мне виделось только повышение уровня преступности. В самом деле, что может быть удобнее? Ведь у свободного человека может поломаться компьютер или просто не будет денег заплатить за интернет и он окажется отлучен от главного средства общения и от всех своих друзей. В тюрьме же отныне этого можно не бояться. Теперь от одиночества надежно прикрывает закон и любые сбои в сети можно рассматривать как нарушение прав человека и смело жаловаться адвокату.

– Павел Андреевич, а я что, настолько важный гость в вашем заведении, что меня вы решили проинформировать лично?

– Можно сказать и так. Насколько мне известно, ты единственный из моих, как ты сказал, "гостей", у кого на воле не было такой страницы.

– Да, верно. Это касается не только "Контакта", у меня в принципе не было своих страниц ни в одной из социальных сетей.

– Вот я тебе и говорю, что пора завести.

– Это еще зачем? В друзья меня хотите добавить?