Рай в барабане

– Шляпа, – только и сказала она вслух.

9

Спокойно. Надо построить другую схему. Нет, все размышления на потом. Уж если кто-то решил совершить убийство таким экзотическим способом, то у него явно найдутся и другие способы, может быть, даже совсем не эстетичные. Кот-д'Аржан сказал немедленно исчезнуть. Значит, надо немедленно исчезнуть.

Лис схватила свой командировочный рюкзак и пошла по квартире, стараясь не перерывать вещи, и брать что попроще и полегче. Мобильник выключить и оставить дома. Всякие фантазии с утоплением его в Сене отбросить как примитив. Какое-то время придется побыть без связи. Паспорта. Деньги. Банковскую карту взять с собой, но не пользоваться. Наличные. Она еще раз отругала себя за то, что регулярно не выполняла давно затеянный план, порожденный унаследованным от советских родителей генетическим недоверием к безналичным деньгам – снимать каждую неделю по 200 евро и прятать в тайник. Теперь наличных осталось всего 23 евро. Зато гривен нашлось целых 150 тысяч. Взять на всякий случай.

Вопрос, куда бежать, даже не возникал: конечно, к Олли.

К Олли она заявится без звонка. Если его нет, или у него гости – противнее всего женщина, а еще противнее та назойливая американская актриса в маечке с надписью #PleaseMeToo – она подождет у соседей-анархистов. Они хорошие ребята, они всегда дома, всегда пьют и строго соблюдают правила конспирации.

С Олли они решат куда, двигаться дальше и где залечь. В идеале, конечно, к Оскару Гвюдансону, старому надежному другу, но это далеко – аж на Гавайях. Может, в Швейцарию? А может, к кому-то из многочисленных друзей Олли, куда-нибудь в Исландию или Ливан. А может, в Украину? Подумаем. А как через границу? Могут ли они контролировать пересечение границы? Будем считать, что могут. Знает ли Шпильман о ее украинском паспорте? Обязательно знает. Да, белых пятен пока еще слишком много. Единственно, в ком Лис не сомневалась – это в Олли. У них никогда не было интимных отношений, но она чувствовала в его верности и дружбе нечто гораздо большее… Ну, значит, заодно сбудется и его тайное желание. Да и она, наверное, не против. Наверное…

Через час она оставила машину на стоянке в 20 минутах ходьбы от места. Олли снимал студию в старом жилом доме в небогатом, но чистом районе. Дом этот всегда нравился Лис, потому что отдаленно напоминал ей одесский дворик, где жили ее греческие родственники, и куда она всегда старалась сбежать из квартиры на Софиевской.

Олли был один. Лис уселась с ногами в свой любимый голубой шезлонг. Глядя, как Олли колдует над газовой горелкой и туркой, Лис вдруг почувствовала тень какого-то давно заросшего чувства… она попыталась поймать его… да, чувство защищенности, детское ощущение того, что рядом с папой все должно быть в порядке. Олли снял турку с огня и звякнул чашкой. От этого звука тень из детства шмыгнула под кровать, где живут все тени, и растворилась.

Оливер Хубер, швейцарец, для друзей Олли, был на 10 лет старше ее. Познакомились они тоже лет 10 назад на вечеринке по поводу премьеры спектакля, поставленного им по собственной пьесе в маленьком парижском театре «Бубен Париса». Спектакль шел, как ей объяснили, на алеманнском диалекте немецкого языка. Лис, которую затащили на спектакль друзья, ничего не понимала, но именно от этого почему-то испытывала огромное удовольствие, и когда немногочисленные германошвейцарцы в зале смеялись, ее тоже разбирал смех. Они быстро нашли общую тему: оба страстно любили Достоевского, ради которого Олли даже выучил русский язык. Они часто общались и очень скоро стали близкими друзьями.

Олли зарабатывал на жизнь, и неплохо зарабатывал, сценариями для рекламных клипов. Он и сам часто снимался в них – высокий, жилистый, с седыми и будто нечёсаными волосами, скуластым лицом – ему особенно хорошо давались роли карикатурных викингов.

В комнату заглянула Тахра, шикарная шоколадная сиамская кошка. Она была хозяйкой третьего этажа, свободно переходила по общему балкону из одной квартиры в другую и следила за порядком. Гостей, которые были ей неприятны – будь то кошки, собаки или люди – она прогоняла, нападая без предупреждения. Пару раз это привело даже к судебным искам, но весь третий этаж единодушно становился на ее защиту, и конфликты как-то улаживались. С Олли у них были равноправные дружеские отношения, а Лис она вообще считала своей конфиденткой. Вот и сейчас она прыгнула на колени Лис и потребовала прекратить никчемный разговор с Олли.

Поглаживая Тахру, Лис рассказала ему все.

– Кот-д'Аржан должен был сразу понять, что дело пахнет керосином, – сказал Олли, дослушав рассказ. – Эти странные анонимные инвесторы. Неужели вы думали, что все это останется всего лишь научной проблемой? Это же гигантские деньги! Это наркотики! Тебе ли не знать!

– И ты туда же! Пойми, для нас этот гребанный тетрагидроканнабинол – всего лишь органическое соединение на основе изопреновых звеньев. И все!

– Ладно, оставим это. Ясно одно – тебе угрожает опасность. Хорошо, что ты мне не позвонила. Машин точно за тобой не было?

– Точно. Я нарезала несколько лишних кругов. Я бы увидела.

– Значит так. Поживешь пока здесь, но с завтрашнего дня не в моей квартире. Будешь жить у Иляны Порческу. Она проститутка, но клиентов здесь не принимает. По ночам работает.

– Зачем это?

– Скоро они пробьют твои связи и поставят на прослушку всех твоих друзей.

– И сколько это продлится?

– Откуда я знаю? Пока не распутаем все, как просил Кот-д'Аржан, мы ничего не будем знать наверняка.

– Мы?

– Конечно! Ты думала, я оставлю тебя в такой ситуации?

– Олли, спасибо, конечно, но это же опасно! И… вообще…

– Что «вообще»? Ты знаешь, сколько денег я смогу срубить за такой сюжет? Ты не можешь лишить меня такой возможности! Распутывать будем вместе! Только давай начнем завтра, ладно? На сегодня всё. Давай ужинать. Есть виски, вино и шнапс. Сиди, не вставай. Подожди, я задерну шторы. Уже темно, а мы как на витрине.

Олли задернул шторы. Стало уютно.

На ужин Олли приготовил два идеальных во всех отношениях стейка. Поужинав, они сидели на диване при свечах и пили красное вино с сыром и виноградом.

– Слушай, Оли, я не знаю, что сказать… Я прибежала к тебе со своей проблемой. Я даже не задумывалась, куда идти. Я очень благодарна тебе. Ты ведь не обязан…

– Лис, ты не понимаешь… Ты для меня… Не знаю, может быть, в детстве я видел ангела, и он был похож на тебя. Но как только я тебя увидел, я вдруг понял, что ты – часть моей жизни. Но только та часть, к которой я сам не могу прикоснуться. Понимаешь? Все эти годы я был как будто скован чем-то… каким-то странным оцепенением перед твоей… неприступностью для меня. Не думаю, что ты понимаешь…

– Неприступность? Олли, я ненавижу это слово. Это моя главная проблема, с тех пор как… я как-нибудь потом тебе расскажу. В присутствии мужчин эта маска сама наползает на меня, чтобы скрыть страх. Я сижу внутри крепости, и не знаю, как ее взять.

Она повернулась и села ему на колени.

– Давай наконец покончим с нашими неприступностями…

Она провела ладонями по его лицу, уперлась лбом в его лоб и стала расстегивать ему рубашку.

Дикий визг заставил их вздрогнуть так, что полетели стаканы. Первое мгновение Лис и Олли поддались животной панике и ничего не могли понять.

Штора балконной двери отлетела, и в комнату ввалился человек в сером костюме с пистолетом в руке. Между ног этого человека бился и истошно орал коричневый комок. Человек упал и выронил пистолет. Судя по всему, он пытался тихо войти в балконную дверь, и это не понравилось Тахре.

Тахра подошла к делу основательно и действовала целеустремленно. Передними лапами она вцепилась в то место, где должен находиться член. Закрепившись на нем своими отточенными когтями, она задними лапами с бешенной энергией полосовала брюки и живую плоть.

– Иннннь-яу-яу-яу-яу-инннннь-яу-яу-яу… – орала Тахра. Человек же в сером костюме боролся, крепко сжав зубы и не издавая ни звука.

Человек извивался и пытался отодрать Тахру от своего паха. Но как только он касался рукой ее гладкой, выскальзывающей шерсти, она шипела, изворачивалась и кусала руку, перенацелив на нее и задние лапы. Передние же лапы продолжали крепко держать свою добычу.

Олли быстро пришел в себя. Он пнул ногой пистолет, и тот скользнул под шкаф. Потом он подбежал к дерущимся, стал на одно колено и, улучив момент, точно и резко ударил человека в подбородок. Голова мотнулась и с глухим стуком ударилась о ковер. Человек сразу обмяк и расползся. Удивительно, но в тот же миг Тахра перестала орать. Она соскочила с поверженного врага, и как ни в чем не бывало направилась к Лис, очевидно похвастаться и рассказать, какие козлы иногда приходят к ним в дом.

– Ты его убил! – прошептала Лис.

– Я его спас. Тахра не воюет с тем, что не движется. Но нам не о нем надо думать. Он тут не один. Бежим.

Лис схватила свой рюкзак и куртку, а Олли достал из кладовки свой «тревожный чемоданчик» – так он называл сумку, в которой всегда держал документы и самые необходимые вещи, а кроме того, кофе, презервативы и что-нибудь почитать. Из небольшого цифрового сейфа, замаскированного под подставку для цветочного горшка, он извлек и сунул в карман толстую пачку евро.

Олли погасил оставшуюся свечу.

– Сюда, – прошептал он, и они выскользнули на общий балкон со стороны внутреннего двора. Они крались мимо закрытых или открытых, освещенных и темных квартир к противоположному крылу здания. Дойдя до предпоследней двери, Олли толкнул ее, и они оказались в комнате, заставленной музыкальными инструментами. Одну стену занимали портреты Бакунина, Махно и Че Гевары. Компания из пяти-шести человек сидела на полу и выпивала.

– Товарищи! – обратился к ним Олли, – мы вынуждены воспользоваться вашим революционным выходом. Нас преследуют ревизионисты. Пожалуйста, продолжайте выпивать, потому что вы ничего не видели и не слышали. До встречи на баррикадах! No pasaran! – и Олли выпил протянутый кем-то стакан.

На выходе Олли прислушался, тихо приоткрыл дверь и огляделся. Во внутреннем дворе никого не было. Лис и Олли пересекли двор, нырнули в подъезд другого дома, прошли его насквозь и оказались на улице.

– Куда мы теперь? – спросила Лис.

– К Робишо.

– Это к которому?