Катерина. Враг мой любимый

И думать о том, что через несколько дней ее придется отдать в лапы правосудия, отправить на верную смерть? И как мне с этим жить дальше, блядь? А вдруг она не придет? Вдруг к рыжему пошла? Сердце сдавило как в кулак, стиснуло так, что кровь перестала поступать. Втянул воздух поглубже.

Еще раз бросил взгляд на заключенных. Потом сплюнул за борт и подняв повыше воротник пошел к ним. Сбились кучками. Болтают.

– Отбой для кого был?

Громко спросил, и они все дернулись, обернулись на меня. Сегодня с утра приказ отдал не сковывать на ночь. Чай не сбегут. Пусть спят нормально пока можно. И так холод дикий по ночам. Прижмутся к друг другу, обнимутся и теплее будет. Хотя какого хрена меня это должно волновать?

– Начальник пожаловали. А, бабоньки, хорош наш капитан, ох, хорош. Маруська, слюни подбери! Не зыркай на капитана, зеньки повылазиють!

Самая борзая из заключенных – Анфиска руки в бока уперла и на меня смотрит нагло, исподлобья. Другие тоже не отстают. Переглядываются, перешептываются. А я только на одну смотрю. На ту, что сидит в самом конце. В тулуп укуталась, голову склонила. Лицо не видать. Только руки тонкие перебирают складки на арестантском платье. Из-под платка прядь волос выбилась и отливает золотом, блестит даже в полумраке.

– Так как же не смотреть? Глаза-то они на то и даны. А наш капитан…он только на Катьку смотрит.

Бросил тяжелый взгляд на ту, что назвали Маруськой.

– Язык прикуси, Марфа. – прошипела на нее Анфиска и толкнула в бок.

– Языки всем прикусить надобно, а то можно и без языка на каторгу приехать, – осмотрел всех и они тут же притихли.

– Наказывать пришли, капитан? Чем провинились?

– Провинишься с крысами болтать будешь в трюме. А ну легли все. Отбой – это значит рты закрыли и спать! Не то прикажу снова вас всех в кандалы, а кому надо и тряпку в рот.

– Не надо, начальник. Не серчайте. Сейчас уляжемся.

– Смотрите мне.

Отыскал снова взглядом Катерину. Сидит на тюфяке, голову опустила, на руки свои смотрит.

– Эй! Ты! – крикнул и она голову подняла на меня мельком посмотрела – Спать ложись!

Развернулся и пошел к носу корабля. Значит не спят еще. Надо ждать. Убедился, что там она…что к рыжему не пошла. Чувствую, как продолжает под ребрами гудеть. И дыхания не хватает. Прождал больше часа, ветер поднялся неожиданно, пробрало до костей. Позади себя услыхал легкие шаги и резко обернулся.

Стоит передо мной. Бледная, дрожащая. Совсем на себя ту, прежнюю и дерзкую не похожа. Но все такая же ослепительно прекрасная. Посмотрел ей в глаза и дух перехватило. Сверкают, блестят. Влажные, огромные и такие глубокие нырнуть и захлебнуться. Раньше думал нет ничего красивее моря, красивее заводи морской…а теперь точно знаю – глаза ее. И мне кажется, что воздух стал горячим и вот-вот искры посыплются как от вспыхнувшего пламени.

– Я…с ума сошла…, – прошептала и подняла на меня глаза.

Хрен там. Это я сошел с ума. Схватил за плечи и резко к себе привлек. Все поплыло под ногами, мозги взорвались и разлетелись на ошметки. От ее запаха меня трясло как в лихорадке, содрал платок и обеими руками зарылся в волосы, погрузил в них обе пятерни и сжал, притягивая ее к себе. С громким стоном набросился на ее рот и ошалел. От мягкости губ, от свежести дыхания и вкуса адской страсти выворачивающей кости.

С тихим рычанием прижался жаждущим ртом к ее шее, щекам, глазам. Целуя как озверевший, потянул к каюте, ударяясь о стену, прижимая к ней девчонку спиной и вдираясь в ее рот с таким исступлением что кажется искры из глаз сыплются. Распахнул дверь каюты, ввалился туда вместе с ней, захлопывая ногой, сдернул тулуп и он полетел на пол вместе с моим плащом. Возбужденный до адского предела, приподнял за талию и опрокинул на жесткий матрас, лихорадочно дергая тесемки платья, нетерпеливо расстегивая пуговицы и распахивая ворот, обнажая девчонку до половины. Ошалело посмотрел на голую грудь с вздернутыми нежно розовыми сосками и дернулся всем телом, чувствуя, как окаменевший член упирается в жесткую ткань штанов. Черт возьми она прекрасна, эта полнота и округлость эти крошечные камушки сосков, которые хочется жадно кусать и всасывать в рот, ласкать в исступлении языком.

ЕЕ кожа порозовела, глаза закатились, она вся задрожала и когда я обхватил руками ее грудь, закусила губу, тихонько всхлипнув и выгибаясь мне навстречу.

Я снова набросился на ее губы, прорываясь в рот языком, сжимая тугие полушария и потирая соски большими пальцами, заставляя их затвердеть еще больше и сатанея от понимания что это от моих ласк они такие сжатые и вытянутые. Меня подбрасывало, меня просто корежило от похоти. Я хотел ее, я ослеп от этого бешеного желания до такой степени, что казалось сошел с ума. Повел по согнутой в колене ноге вверх, по грубому чулку, задирая платье, отрываясь от безумно вкусного рта, чтобы посмотреть ей в глаза и вдруг увидел в них слезы и…и страх. Внезапно накрыло яростью и едким разочарованием, смешанным с такой дикой страстью, что казалось меня сейчас разорвёт на хрен.

– Боишься? Боишься меня? – зарычал ей в губы и обхватил лицо пятерней, заставляя смотреть на себя и не давая отвернуться. Но она и не пыталась, вскинула руки и обхватила меня за шею, заставляя шалеть еще больше. – Так может вон пойдешь?

– Нет! – выдохнула и…и свою ладонь к моему рту прижала, потом по щеке провела и у меня кожа задымилась там, где коснулись ее пальцы.

– Не пойду. Поздно уже идти…все теперь поздно. Умереть хочу вот так с вами, в ваших руках. Боюсь…потому что раньше никогда и ни с кем. Не было никого…не трогал, не обнимал никто, не целовал.

Щеки румянцем покрываются, глаза прячет. А я дурак. Меня так утащило в ад моей страсти, так всего вывернуло, что я ничерта не заметил. В себя ее вдавил до хруста костей, за волосы назад голову запрокинул, чтоб видеть снова глаза, чтоб потеряться в них. Привык к бабам гулящим…порченым и поверить не могу, что она правду говорит.

– Почему со мной тогда? М? Почему мне? – шепчу и губы ее своими трогаю. Но не целую. Самого трясет всего, дергает как в лихорадке, потому что сдерживаюсь, потому что накинуться на нее хочется и разорвать. Брал других баб, трахал по-всякому, со счета сбился сколько было. И не понял, сам себе не поверил…Среди хлама этого, сброда, чтоб чистая. Блядь, да я б ее и грязную, и перепачканную… я б ее любую. Понимал ведь, что среди каторжных девственницы вряд ли найдутся. А тут шепчет, что никто и никогда, душу умотало в пятки, сердце зашлось. Громыхает так, что кажется оглохну сейчас.

– Потому что увидела и поняла…что мое сердце теперь бьется иначе.

Уткнулась лицом мне в грудь, сжимая дрожащими руками ворот моей рубашки.

– Может быть это любовь?

Резко отстранил от себя и обхватил нежное лицо обеими руками.

– Думаешь?

– Не знаю…никогда еще так сердце не болело и из груди не выпрыгивало, никогда еще не было так тяжело дышать и не казалось, что моя кожа горит там…там, где вы ее коснулись.

Мне никогда не признавались в любви. Многое было и «хочу тебя» и «возьми» и «давай»…и даже «трахни меня», но вот этого всего не было. Так чтоб от каждого слова душа взлетела, перевернулась, запылала и превратилась в пепел от восторга. Сама ко мне потянулась и губами в губы ткнулась. Сдавил за талию, вжимая в себя, жадно нападая на ее губы, вбиваясь в ее рот языком, втягивая в себя ее язычок, снова опрокидывая девчонку навзничь на постель, задирая юбку выше на талию. А она целует меня и шепчет…я с трудом разбираю, потому что меня уже накрыло, я уже несусь десятым валом в самое пекло.

– Ну и пусть…плевать…плевать на все. Пусть уплывают. С тобой хочу…твоей.

Рука сжала бедро, скользя к пояснице, дергая ткань панталон.

– Кто уплывает? – бессвязно в исступлении целуя ее губы.

– Никуда не побегу…не хочу больше…твоей хочу быть…

Застыл, сдавил ее тело обеими руками на долю секунд, а потом рванул за толстую косу назад так, что ее всю выгнуло и в глазах слезы появились. Так вот оно что? Охренеть! Идиот! Какой же тупой идиот! Побег! Так вот почему поет соловьем и заливает в уши так сладко. Шлюха каторжная, подзаборная! Врет падлюка!

– А куда бежать должна была, а? – второй рукой сдавил щеки и к себе лицо ее приблизил. Ладонь чешется сдавить шею так чтоб позвонки хрустнули. – Использовать меня решила, да?!

– Нет…, нееет… – шепчет и быстро головой мотает, по щекам слезы катятся, тонкие пальцы хватают меня за запястья, сдавливают. – они…они уже уплывают без меня. Я не поеду. Не поеду…слышите? Пусть пару дней, но с вами…ваша…

За горло схватил и все же сдавил не в силах удержаться, все еще трясет от близости ее голого тела. От того как груди колыхаются, когда дернул ее. Эти голые, сочные груди с острыми сосками…Блееееаааадь, как же мне хочется в них вгрызаться и на адской скорости долбиться в ее тело. Но слышать правду хочется намного сильнее.