На острие безумия. Шторм

– Неееееет! Отец!

***

Первым порывом было броситься вон оттуда, выскочить на воздух и хватать его перекошенным ртом, биться головой о камни, чтобы проснуться от самого жуткого кошмара. Но я не мог сдвинуться с места, меня парализовало.

И, да, я выбрал. Черт бы побрал Николаса Мокану, но он заставил меня сделать этот идиотский выбор! Заставил, будь он проклят…будь он трижды проклят…Папа, что вы оба наделали! Как вы могли так с нами? Кааак, черт вас раздери обоих, как?

Я долго сидел на каменном полу, обхватив голову руками и с мычанием раскачивался из стороны в сторону. Смотрел на кресты на стенах, и мне казалось, что кровь из-под камней сочится на пол, и я захлебываюсь в ней.

***

«– Где Фэй? Она знает?

– Нет еще. Мы к тебе пошли, – тихо сказал Сэми и сжал письмо в кулаке.

Влад Воронов пристально смотрит на него и отставляет в сторону бокал с виски.

– Ты видишь, куда она пошла?

Мальчик отрицательно качнул головой.

– Она блокирует меня, силой воли. Она сейчас очень злая, оттого сильная. Но я знаю, куда она пошла. Знаю и все. Я видел ее мысли до этого. Видел, когда вы…после того, как вы возвращались от отца.

– Скажи мне, нам нужно ее искать. Немедленно. Твоя мама слишком расстроена, и она может совершить много ошибок.

– Нет, – мальчик стиснул челюсти, – вы не будете ее искать, а я не скажу вам, где она. Это ее право. Она хочет спасти отца, а вы ей помешаете».

***

Я любил отца тогда той фанатичной любовью, которой мальчики любят отцов, меня восхищало в нем все. Даже то, как держит в руке бокал или наклоняет голову вбок. Как смотрит на подчинённых или как кладет руку матери на талию. Он был примером для подражания. Всем для своего старшего сына. И какое-то очень короткое время – прекрасным родителем. Я до безумия хотел его спасти.

Медленно отнял ладони от головы и склонился над телом отца, протянул руку к глазам и тут же отнял, вспомнив, как тот не дал закрыть глаза матери. Потащил отца к столу, с трудом подтянул вверх и уложил на столешницу рядом с матерью.

В груди защемило адской болью. Такой, что меня свернуло пополам в приступе удушья, и я хватал воздух широко открытым ртом не в силах взглянуть на них обоих. Окровавленных и рядом с друг другом. Вспомнил, как несколько лет назад они вот так же лежали рядом…только тогда шанс был у обоих. А сейчас. Сейчас Николас Мокану заставил меня сделать самый жуткий выбор в моей жизни, и самое паршивое – мерзавец знал точно, кого я выберу.

Взяв с полки стопроцентный медицинский спирт, я выдернул пробку зубами и сделал несколько глотков, от которых кипятком обдало горло и внутренности. Легче не стало. Я открыл книгу на первых страницах, и спазм тошноты перехватил грудину, медленно выдохнул и откинул полотенце с подноса, на котором аккуратно лежали скальпель, зажимы и иглы.

«Ты все продумал, да? Ты ни на секунду не сомневался, что заставишь меня это сделать, да?»

***

Я не хотел спускаться вниз. Я вообще жалел, что поддался на уговоры матери и приехал на Рождество домой. Смешно. В этой семье, наверное, только Ярослав и верил пока в Господа. Все остальные знали, что его придумали те, кто вживую видел Дьявола. Придумали, чтобы не сойти с ума от ужаса и собственного бессилия перед абсолютным Злом. Ведь так гораздо легче – когда веришь во что-то хорошее. В хорошее, которое способно защитить и помочь в тяжелой ситуации. Но всё же Мокану продолжали соблюдать человеческие традиции и поэтому отмечали все праздники вместе.

Новый год мне удалось провести там, где я действительно хотел быть. Точнее, мне не хотелось быть совершенно нигде, и именно поэтому я отмечал его в полном одиночестве в горах. Правда, после того, как пробили куранты, рядом со мной на самом потрясающем месте на земле – на вершине высочайшей скалы, подножие которой яростно лизали огромные волны, появился Лизард с бутылкой виски и откровенно раздражённым взглядом. Видимо, парень считал, что это место принадлежит ему, и был недоволен, увидев непрошеного захватчика. Так и промолчали вдвоём до самого утра, потягивая каждый своё пойло и изредка и безмолвно чокаясь, сидящие на беспощадно треплющем наши пальто и волосы ветру, думая каждый о своём и наблюдая за тем, как маленькими огнями вспыхивает далеко внизу весь остальной мир. Глава Нейтралитета позволил всем не дежурившим в эту ночь отпраздновать Новый год без оглядки на Устав. Зорич слинял куда-то уже на следующий день после того, как его отпустили в отпуск. Влад, с остальными членами семьи собиравшийся в своем особняке, осторожно пригласил меня к себе, и, как и полагал, всё же получил отказ. Где и с кем встречал Новый год…и вообще знал ли о его наступлении Габриэль, никто понятия не имел.

А в январе мне пришлось всё же приехать домой. Не сдержался, услышав в призыве матери тщательно скрытые слёзы. Хоть и оторопел, ощутив их. Почему-то забыл, что мать может плакать по кому-то, кроме моего отца. В любом случае я ведь именно из-за них и возненавидел Ника? Поэтому пришлось стиснуть зубы и, засунув свою долбаную гордость глубоко в зад, появиться дома.

Но вот спуститься вовремя к ужину всё же не смог себя заставить. Так и сидел сначала в своей комнате, переписываясь с приятелями по телефону, а затем и в комнате средней сестры. Проверял её фотографии и телефон. Она, конечно, в ярость придёт, узнав об этом, я даже усмехнулся, вскрывая пароль на планшете и представляя гневное лицо Ками…правда, и не собирался скрывать своих действий. Поэтому намеренно не убирал подушку, к которой прислонился спиной, листая Галерею. Впрочем, маленькая чертовка, наверняка, знала, что это произойдёт, и отменно подготовилась. По крайней мере, ничего предосудительного я не нашёл ни на самих устройствах, ни в истории браузера. В последнее время я общался с сестрой и матерью только ментально, служба не предоставляла возможностей для визитов. Да и желания не было особого. Потому что знал, основной темой их встречи обязательно станут мои отношения с отцом. А я уже слишком устал обсуждать то, чего нет, и считал бессмысленным тратить на это своё время.

Я намеренно поменял заставку на планшете сестры, оставляя ещё одно доказательство того, что трогал её вещи. Вместо кадра, запечатлевшего Ками с двумя друзьями, среди которых был выскочка Кавана, я установил наше совместное фото вчетвером. На нём четыре ребенка Мокану в саду Влада, и Ками стоит в моих объятиях. В тот день, рассматривая эти фотографии, Диана пошутила, что любому, кто захочет вырвать её из них, придётся не на шутку постараться. А фото с Хаосом я с каким-то едким удовольствием всё же удалил.

А сейчас стоял, прислонившись спиной к стене, сложив на груди руки и молча наблюдая за семейной идиллией. Пока что моего появления в воздухе никто не заметил, кроме отца, естественно. Но тот лишь мазнул взглядом по мне, приветственно и коротко улыбнувшись, и снова обратил всё своё внимание на семью. Да, подонок всячески не желал признавать наше отчуждение. И при этом не унижал себя вымаливанием прощения, хотя я подобного и не ждал. На службе он относился к Шторму так, как должен относиться начальник к подчинённому, и это было именно то, чего я так от него хотел. А вне её, на семейных мероприятиях Николас Мокану не унижал себя обращением к тому, кто может прилюдно проигнорировать его слова, но и упорно не желал признавать политику взаимного игнорирования, которой я придерживался.

Чужой. Впервые я почувствовал себя чужим здесь. Когда меня, наконец, заметили…первой была Лилия, широко улыбнувшаяся и тем самым выдавшая меня. Я улыбался сам, прижимал к себе детей и подставлял щёки для поцелуев, чувствуя, как начинает схватывать горло чувством тошноты. Тошноты от ощущения притворства. От ощущения своего одиночества. И я не винил в этом их. Дьявол, нет! Они были искренними. Притворялся я. Я сам стал чужим. Сев за стол и оглядев всех собравшихся, я вдруг понял, что перестал ощущать себя частью семьи Мокану.

Несмотря на то, что почти научился смотреть на Ника без ненависти, разорвавшей к чертям все сосуды в теле, когда обнаружил в лаборатории Нейтралитета результаты проведённого анализа ДНК…на отцовство. Дааа, грёбаный параноик Мокану в своё время проверял, является ли старший из детей его ребёнком. И в тот день я смотрел на эти чёртовы бумажки и думал о том, что вот это…вот этот лист причинил мне боль куда большую, чем все те слова Николаса, которые тот мне говорил. Я смотрел на результат, подтвердивший родство…но не отцовство и осознавал, что странный тонкий звук порванной струны, раздавшийся в ушах – это звук последней порвавшейся нити моей связи с Ником. С тех пор я ни разу не позволил себе ошибиться и назвать его отцом. И по хрен, что анализ лишь подтвердил подозрения Ника, по хрен, что на тот момент Мокану был безумнее целой психушки сразу…слишком многое я ему уже простил. В очередной раз малодушно сунув руку за пазуху души в поисках причины сделать это снова, я не нашел ничего. Только пустоту, расползшуюся в самое нутро, туда, где ещё недавно таилась боль.

«– И всё же удалось выяснить, почему здесь ничего не говорится об отцовстве?

Я вскинул голову, глядя на эксперта, спешно убирающего колбу с только что взятой у него кровью из вены в холодильник. Именно он и пробурчал себе под нос, что должен заодно проверить ещё раз ДНК Шторма.

– Полагаю, всё дело в том, что на момент первой проверки вы не являлись нейтралом, а ваш от…эээм…Глава уже являлся, и, скорее всего, сейчас, после вашего посвящения в нейтралы результат будет уже немного другим и подтвердит отцовство Главы.»

Именно так и получилось в итоге. Эксперт одними глазами показал мне на новенький лист бумаги, лежащий на столе, и, судя по довольному лицу, его слова подтвердились. Вот только для меня это уже не имело никакого значения.

Глава 1

Она была его лучшим творением. Не приобретением, нет. Хотя, несомненно и это тоже. Но что из себя представляет раб? Это пластилин, холст, если хотите. И Ибрагим, как профессиональный работорговец и перекупщик, повидавший на своем веку сотни тысяч невольников самых разных рас и полов, всегда точно знал, стоит ли тратить свое время или можно отправлять товар по этапу дальше. У него же всегда оставались лишь лучшие и избранные, которых он перепродавал подороже, а иногда даже настолько дорого, что раб приносил ему постоянную прибыль годами. Например, гладиаторы или высококлассные шлюхи в борделях высшей категории. В Мендемае живой товар по-прежнему был самым дорогим. Самым покупаемым. Особенно когда потом из мира смертных начал уменьшаться. Высшие запрещали пересечение миров, и поставщики начали бояться гнать рабов через Асфентус. Пока не будет найдет новый путь, каждый раб на вес золота. Особенно красивый и здоровый.

С ней все было иначе с самого начала. Когда увидел ее среди такой кучи дерьма, где подобные ему обычно никогда не бывают, почувствовал словно удар под дых. Случайно заночевал у одного из перекупщиков из-за бурана, когда тот предложил позабавиться с захваченными в плен малолетними рабами, которых должны были отправить на каменоломни в виде корма и сексуального развлечения. Она была среди них. Девочка с глазами цвета платины. Светло-светло стальными. Она еще не умела творить то, ради чего рождена на свет, но уже будучи малышкой заставляла сердце учащенно биться. Его пронизало насквозь пониманием, что это за бриллиант. И кто она такая. Их было слишком мало. Истребили, как самую низшую и непотребную расу с геном предательства как изнутри, так и снаружи. Менять свои привязанности, преданность, эмоции, как и внешность. Хамелеоны – раса плебеев и вечных рабов, выполняющих самые омерзительные задания своих господ. Нижайшая каста и при этом красивейшая из всех бессмертных.

Рожденные быть шлюхами обеих полов, не имеющими права голоса, подписи и права носить имена. Хозяева давали им клички. Они не рождались на воле…, впрочем, они почти не рождались и в неволе. Руах Эш в свое время истребил почти всех, а кто остался был лишен возможности иметь потомство. Лишался ее с рождения самым зверским способом. Поговаривают что женщина-хамелеон обманула его и предала, еще когда Руах был совсем юн. Такая же участь постигла и его сына Берита. Хотя того сгубила похоть к жене нынешнего главы Нейтралитета. Кто знал, что маленькая птичка принесет смерть одному из могущественных демонов…собственному дяде.

И вот теперь у него на попечении это дитя – воплощение всех запретов и пороков вместе взятых. Полукровка высшего демона и хамелеона. Ибрагим знал, чья она. Ему положено знать и не такое. Только Миена могла себе позволить то, о чем другой демон боялся бы даже помыслить. Своевольная покойная жена Аша…Безумно красивая и до абсурда дерзкая и жестокая. В голове инкуба щелкали тысячи, нет, миллионы способов мести. И каждый изощренней предыдущего. Мести тому, кто вышвырнул его из дворца после тысячелетия верной службы, после того, как убил родного брата и лишил их обоих титулов, почестей и имений. Смешал с грязью их семью и причислил к роду проклятых. Фиен идиот. Жалкий безмозглый идиот, принёсший себя в жертву белобрысой суке… и вместе с собой и жизнь Ибрагима. Все их будущее. Ради щелки между ног. Чужой щелки. Не разу не оттраханной. Этого инкуб не мог понять и простить мертвому брату. Он ненавидел его почти так же люто, как и того, кто его убил. Но отомстить был обязан. Кровь закипала в венах от мысли, что проклятые убийцы носят корону и восседают на троне. Ничего, у него сразу два оружия. Два ножа, которые войдут в плоть Аша с двух сторон. Арис и Шай. Две смертоносные твари, пропитанные жаждой мести и ядом, которыми их накачал инкуб.

Ибрагим носил в себе эти планы долго. Он никуда не торопился. Самый смак в приготовлении мести, в годах ожидания и предвкушения. И маленькая принцесса Шай с подпорченной родословной, но с таким же раздутым эго и отвратительным характером, как и у ее матери, несомненно станет прекрасным оружием в руках инкуба. Но он ошибался…Миена по сравнению с Шай была ангелом небесным. Но вторая была единственной, кого Ибрагим любил почти отеческой любовью.

Время идет. Меняются нравы, законы, обычаи, принципы. Неизменно одно – истинное зло, способное губить миры и вселенные и возрождать их из пепла. И это не человеческие боги, не всесильные высшие. Это женщина. Потому что перед ней склонит колени как простой вонючий раб, так и высшее существо. Любой, кто имеет член, который стоит. И Ибрагим лучше кого бы то ни было умел использовать это зло по назначению. Более того, он его растил холил и лелеял. Амира Шай Салмар принцесса Королевства Иофамон, сожженного дотла и при этом схоронившего сокровища под землей. Если их поднять, то королевство можно заново отстроить.

Кто, как не дочь Миены, может возжелать мести Ашу, продавшему ее в рабство, и Шели, сбросившей ее мать с престола, убившей ее и отнявшей все? Оооо…Ибрагим взращивал эту ненависть вместе с девочкой с детства. Он рисовал огненноволосой малышке картинки смерти ее матери, рассказывал сказки о вероломном предательстве и лил слезы по малютке-сиротке, у которой все отобрали и сделали из нее просто агару – низкородную шлюшку для ублажения рабов на каменоломнях.

Она росла и вместе с ней росла ее дикая красота и адская ненависть. Ибрагим замирал иногда не в силах оторвать взгляд от этой ослепительно, безумно, невероятно красивой, смертельно ядовитой твари. Никогда за всю свою жизнь Ибрагим, тот через кого прошли миллионы рабов обоих полов, не видел подобной красоты. И не было ничего, что можно было бы не узреть в облике Ами. Ангельские черты лица. Мягкие точеные линии скул, нежный изгиб чувственного полного рта, миндалевидные огромные глаза, меняющие свой цвет в зависимости от настроения. Как и цвет волос. Тело без единого изъяна, сводящее с ума каждой линией и изгибом. Каждая черточка, ямочка, выпуклость прорисована дьявольским творцом для того, чтобы ввергнуть мужчину и даже женщину в пучину похоти и безумия. Голос, запах, походка.

Такова сущность хамелеона – соблазн. Адский, грязный, самый ядовитый и опасный соблазн для бессмертного любой расы. Хамелеон-полукровка – это убийственная смесь, практически невозможная в Мендемае. Ее голос возбуждает каждый рецептор на мужском теле, ее взгляд способен транслировать каждую ее мысль или фантазию и доводить до кульминации живостью этих картинок. Ее облик может меняться в зависимости от того, каким его пожелают видеть, и в каждом из них она будет не просто красива, а смертельно красива. Потому что Ибрагим вырастил смерть. Она умеет убивать любым способом, она безэмоциональна, фригидна (как все хамелеоны, умеющие разыграть самый горячий оргазм и не испытывающие и толику возбуждения), сильна и умна, как тысячи верховных чанкров. Ибрагим нанимал для нее лучших учителей. Оттачивал каждый из ее талантов. А их было не счесть. Она умела всё. В полном смысле этого слова.

Он бы мог полюбить ее сам зверски, до одержимости…но ему было нечего ей предложить. Его тело изуродовали, а души у него никогда не было. И именно из-за невозможности владеть ее роскошным телом он испытывал к ней острое чувство ненависти. А еще Ибрагим слишком хотел заполучить Мендемай и он его получит. С ее помощью.

Золоченная дверь комнаты шумно открылась и Ами вплыла в помещение, едва касаясь маленькими ступнями пола, покрытого редкой породой слюды. Ее походка мгновенно привлекла внимание стражи и слуг. Ибрагим, привычный к красоте своей подопечной, все равно застыл на пару мгновений. Другие замирали надолго, будучи не в силах перестать на нее смотреть. Сегодня волосы принцессы были светло-голубыми и волнами спускались ниже поясницы, сапфировые глаза сияют как драгоценные камни в обрамлении черных длинных ресниц. На ней наряд даргары – самой дорогой элитной проститутки Мендемая. Прозрачные бирюзовые шаровары и лиф расшитый золотом. И под этой одеждой ее роскошное идеальное тело, которое инкуб видел тысячи раз и в каждый из них жалел, что он не мужчина… а лишь оскопленный до гладкости евнух Аша Руаха.

– Ну что скажешь, Иб? Я красивая? Тебе нравятся мои волосы? Нет? – голубой цвет плавно сменился сиреневым, – А так? Нет? – светло-зеленым, черным, белым и в каждом образе она ослепляла до дрожи во всем теле. Только ей можно было называть его Иб. Да, этой мерзавке можно было так много, что и за это он ее иногда ненавидел и любил…странно любил. По-особенному.

– Я всегда говорил, что ты не красивая Ами… ты убийственно красивая. Но какую силу имеют мои слова перед лишенным чувств нейтралом, которому плевать на твою красоту. Он скорее испытает наслаждение от твоей агонии.

Она засмеялась, и его затрясло от волны, подобной оргазму, окатившей все тело. Он привык. Так действовал ее искренний смех… если не принять противоядие. Он не принимал. Потому что был привычен к ней больше всех. Но иногда накатывало и на инкуба.

– Я сделала домашнее задание, Иб…я проверила. Хочешь посмотреть представление?

Конечно, он хотел. Особенно, когда она просила. Отказать было невозможно. Ами хлопнула в ладоши, и дверь распахнулась с обеих сторон, в помещение втянули Нейтрала, связанного хрустальными цепями, с повязкой на глазах.