Алый флаг Аквилонии. Железные люди

Немного подумав, девушка ответила:

– В двадцатый, девятнадцатый, восемнадцатый и семнадцатый век никаких сильных военных действий в Аквитании не быть. По-русски в военном смысле это называется «захолустье». Даже так называемый «движение федералист» во время Великой Революции в Бордо был подавлен мирным средством. Одиночный беглец от революционный террор, как Виктор де Легран, быть может, а крупный отряд нет. Тогда в Бордо казнил всего сто человек. Шестнадцатый век хуже. В Бордо был свой маленький Варфоломеевская ночь, католик резал гугенот. Но и только. Беглец от погрома быть может, а большой отряд нет. Пятнадцатый век – в Бордо, в битва при Кастильон, кончался Столетний война. Местный население поддерживал Англия, а победил Франция. Англичане убежать, а француз их ловить. Крупный отряд быть не может, сила сторон быть маленький, потому что все устал от война. Четырнадцатый и тринадцатый век много маленький война Англия против Франция. Небольшой отряд наемник ходил туда-сюда. Потерявшийся банда может прийти, и никто о ней не вспомнить. Девятый век – два раза набег викинг на Бордо. Восьмой, седьмой и шестой век Аквитания воевал франк, араб, вестгот и бургунд. Известный факт – битва при Пуатье. Но от нас это далеко. Как там быть, точно я не сказать. Это был давно. Пятый век – римский император отдать Аквитания под поселения вестгот. Все.

– Картина маслом понятна, – сказал лейтенант Гаврилов, когда француженка замолчала. – При таком раскладе брать нас Посредник может только численностью нападающего отряда или количеством атак с разных сторон. Патроны к нашим автоматам и пулеметам закончатся довольно быстро, а потом придется переходить на вооружение с американского парохода. Боеприпасы – это вообще наша главная проблема, и экономить их придется очень жестко, чтобы в критический момент не остаться безоружными.

– Основной груз американского парохода, процентов семьдесят, это винтовочные патроны, которые подходят и к «люськам», и к станкачам Браунинга, – сказал Сергей-младший. – Патронов к дробовикам значительно меньше, а пистолетных – только самый мизер. А станкач при грамотном использовании – это еще та сенокосилка. Например, римский отряд Андрей Викторович, Сергей Петрович и дед Антон положили перекрестным огнем трех станкачей, да так, что потом для капитуляции выживших потребовалась только самая минимальная доработка напильником.

– А вот это, товарищи, вполне здравая мысль, – воздел вверх указующий перст поручик Авдееев. – Против любого отряда из указанных времен фланкирующий огонь из станкачей будет просто чудодейственным средством… и неважно, сколько окажется врагов: пятьсот или пять тысяч, а также пешими они будут или конными. Все полягут как один, особенно если аквилонские товарищи сделают хотя бы несколько тачанок, чтобы активно маневрировать огнем на поле боя.

– Тачанки – это вряд ли, – покачал головой младший прогрессор, – производство гнутых колес наши мастерские еще не освоили, да и стальные рессоры пока в дефиците, но вот несколько газогенераторных автомобилей с установленными на них пулеметами я вам гарантирую. Появились у нас такие в некотором количестве после разгрома отряда Петеновских коллаборантов, некоторые даже в полугусеничном исполнении.

– Все это хорошо, – хмыкнул лейтенант Гаврилов, – но станкачи всесильны только на открытой местности, а в лесу их действие обнуляется.

– В указанные века все сражения проходили только на открытой местности, ибо в лесу невозможны действия сомкнутым строем, – возразил подпоручик Акимов, – а еще он лишает ударной силы кавалерию. В лучшем случае на опушке леса ставили лучников, чтобы те в случае прямой атаки на их позиции могли отступить под защиту деревьев. Строиться к бою противник будет на поляне или прибрежном лугу, где за пулеметами будет решающее преимущество. Нашей задачей в таком случае будет не дать разгромленному отряду разбежаться по окрестностям, спрятавшись в тех же лесах. Проще предотвратить геморрой, чем потом долго и нудно его лечить.

– Товарищи, – сказал капитан-лейтенант Голованов, – мне кажется, что мы опять забегаем вперед и говорим не о том.

– Да нет, товарищ капитан-лейтенант, как раз-таки о том, – возразил Сергей-младший, – лучше заранее выработать тактику, исходя из возможных угроз, чем потом лихорадочно думать о том, что нужно делать в том или ином случае, и в спешке готовить необходимый инструмент. И еще: с временным характером вашего подразделения нужно заканчивать, поэтому, в силу данных мне от лица Верховного Совета чрезвычайных полномочий, я назначаю товарища Гаврилова постоянным командиром роты морской пехоты и присваиваю ему звание капитана аквилонской армии. До парада тщеславия персональных воинских званий мы еще не доросли, поэтому чин у нас пока намертво сцеплен с должностью. Взводный командир – это у нас всегда лейтенант, ротный – капитан, батальонный – майор. Василий Андреевич, найдется у вас во взводе человек, которого с полной ответственностью можно будет назначить его командиром?

– Да, – ответил новопроизведенный капитан Гаврилов, – мой заместитель мичман Сердюк.

– Значит, будет лейтенант Сердюк, – кивнул младший прогрессор. – И еще. Взвод бывших лейб-гусар на постоянной основе присоединяется к роте капитана Гаврилова, соответственно, вахмистр Терехов получает звание лейтенанта, а моряков с «Аскольда» я своей властью присоединяю к команде «Медузы», как и собственно команду подводной лодки. Подобное требуется класть к подобному.

– А как же наша «Малютка»? – спросил капитан-лейтенант Голованов.

– А насколько у нее хватит топлива, товарищ Голованов? – вкрадчивым голосом вопросом на вопрос ответил Сергей-младший.

– Топлива хватит миль на пятьсот – и все, баки будут сухие, – ответил капитан-лейтенант.

– Вот именно, – сказал младший прогрессор, – пятьсот миль при наших масштабах – это вообще ни о чем. Поэтому с вашей «Малютки» необходимо снять орудие, радиостанцию и прочие нужные вещи, после чего, задраив люки, оставить подводный корабль на якоре у какого-нибудь уединенного каменистого островка. Будет возможность найти топливо – мы за ней вернемся, а если нет, то нет, вопросов нашей жизни и смерти этот подводный корабль не решает. А вас, товарищ Голованов, после прибытия в Аквилонию сразу же назначат главнокомандующим всего нашего речного флота и капитаном нашего старого доброго коча «Отважный». Прежде им командовал лично товарищ Грубин, но теперь, с расширением масштабов нашей деятельности, у него не остается возможности надолго покидать главное поселение. Водоизмещение восемнадцать тонн, осадка от метра до семидесяти сантиметров и газогенераторный движок позволяют этому кораблику подниматься до самых верховьев местных рек. Кстати, если нападение на Аквилонию произойдет в тот момент, когда «Отважный» будет находиться дома, то пару установленных на нем пулеметов надо будет плюсовать к общей огневой мощи. Пока это у нас один корабль такого типа, но постройка верфи уже запланирована, а значит, в обозримом будущем в нашем речном флоте будет пополнение. Вы же по первому образованию речник – вам и карты в руки во всем этом хозяйстве. Устроит вас такая карьера в нашем обществе или поискать другие варианты?

– Да нет, товарищ Петров, – усмехнулся капитан-лейтенант Голованов, – других вариантов не надо. Сам много раз говорил, что каждый бывает незаменим на своем месте – и вот оно, это место, вполне достойное, нашлось для меня самого. Должен сказать, что командование объединенным отрядом я сдаю капитану Гаврилову с легким сердцем, ибо задача довести нашу группу к месту встречи с вашим аквилонским фрегатом была нами выполнена с самыми минимальными потерями.

– Ну, тогда на сегодня на этом все, – сказал Сергей-младший. – Поздно уже. Солнце почти село, и пока окончательно не стемнело, нам и нашим людям надо успеть вернуться на «Медузу».

18 (7) февраля 1773-го года от Рождества Христова. Полдень. Эгейское море к северу от острова Миконо, 54-пушечный линейный корабль русского императорского флота «Азия»[6 - После крушения линкора «Азия» к берегу прибило только сломанную бизань-мачту и несколько мелких обломков, но ни одного тела моряка с пропавшего корабля. В обычных условиях так не бывает. Когда линкор покидал базу на острове Миконо, на борту находилось триста пятьдесят человек команды, чьи тела примерно через сутки обязательно стало бы выкидывать на берег.].

Русский линейный корабль «Азия» погибал в объятиях внезапно налетевшего жестокого шторма. Еще час назад ничего не предвещало особой беды: погода была обычной для зимнего Средиземноморья, то есть плохой. Низкое серое небо, секущий ледяной дождь, порывистый северный ветер, противный генеральному курсу – все это что вынуждало «Азию» идти галсами, попеременно правым и левым бейдевиндом[7 - Бейдеви?нд (от нидерл. bij de wind) или на ветер – курс, при котором угол между направлением ветра и направлением движения судна составляет более 45 градусов и менее 90 градусов). Тяга паруса при бейдевинде целиком определяется его подъёмной силой, при увеличении давления ветра сила тяги уменьшается, зато возрастает сила дрейфа. Таким образом, на этом курсе парус, устанавливаемый с минимальным углом атаки к вымпельному ветру (5–10 градусов), работает полностью как аэродинамическое крыло.], то прижимаясь к берегу острова Тинос, то уходя от него в восточном направлении. При поворотах оверштаг[8 - Оверштаг («дословно» с нидерл. – «через штаг») – термин, означающий способ смены галса на парусном корабле, при котором его нос какое-то время повёрнут в сторону, откуда дует ветер. При оверштаге парус, проходя через встречный ветер, плавно переходит с одной стороны на другую.] корпус парусного линкора скрипел, будто жалуясь на нелегкую судьбу, но на корабле это никого не пугало. Это был еще не сам шторм, а просто свежая погода (6–7 баллов по шкале Бофорта) – в противном случае линкор не покинул бы защищенную от северных ветров бухту острова Миконо, дождавшись более благоприятных условий.

Но постепенно ветер крепчал, все сильнее завывая в снастях голодным демоном, волны вокруг корабля покрывались шапками пены, а дождевые капли секли людские лица подобно шрапнельным пулям. Но и это еще было не самое страшное. Северо-восточный шквал налетел внезапно, когда «Азия», в очередной раз приближаясь к берегу острова Тинос, готовилась к правому повороту. Корабль со страшным скрипом критически накренился: казалось, он вот-вот ляжет мачтами на воду, – и как раз в этот момент бизань-мачта с треском переломилась у самой палубы, рухнув за борт. Центр тяжести линкора понизился, и тот нехотя начал выходить из опасного крена. И почти сразу матросы с топорами наперевес кинулись рубить удерживавшие бизань снасти: если в шторм мачта как привязанная продолжит болтаться за бортом, то через самое короткое время она разобьет его будто тараном. Едва они успели справиться с этой задачей, как оторвавшаяся бизань скрылась в волнах позади, и последовала команда «к повороту». Командир линкора капитан первого ранга Толбузин принял решение развернуть свой корабль обратно к острову Миконо, ибо из трюма доложили о быстро усиливающейся течи в корме, что в сочетании со штормом не сулило линкору ничего хорошего. Обломившая мачта хоть и спасла корабль от немедленного опрокидывания, но успела натворить опасных дел. У командира имелась надежда (на самом деле тщетная), что с попутным ветром удастся быстро вернуться в точку отправления, прежде чем линкор полностью потеряет плавучесть и затонет.

Но повернуть на обратный курс «Азии» было уже не суждено. Примерно в радиусе мили море вокруг линкора вдруг озарилось ярчайшей вспышкой, и вслед за тем оно стало стремительно проваливаться куда-то вниз, одновременно раздаваясь во все стороны ревущими пенными потоками. Исполинская волна, по сравнению с которой пресловутый девятый вал выглядит мелкой рябью, подхватила несчастный корабль и с размаху швырнула на неожиданно близкий берег, поросший густым лесом. Раздался страшный грохот и треск ломающегося корпуса – и в этих звуках утонули предсмертные крики искалеченных моряков и отчаянные молитвы выживших. Водяная подушка смягчила удар, а стволы деревьев, между которыми застрял разбитый корпус линкора, не дали воде унести его обратно в море. Для стороннего наблюдателя картина была бы фантасмагорической – накренившийся корабль лежал на склоне холма на высоте пятидесяти метров над уровнем моря, в полумиле от береговой черты.

2 июня 3-го года Миссии. Воскресенье. Утро. Берег острова Тинос.

Когда начался шторм, его высокоблагородие капитан первого ранга Никифор Васильевич Толбузин привязал себя линем к ограждению шканцев, и лишь поэтому в момент катастрофы не вылетел за борт, хотя и сильно приложился об это самое ограждение головой. Последнее, что он помнил из прошлой жизни – стремительно смыкающийся над головой в ласковой голубизне серый круг неба былого мира и ощущение палубы, проваливающейся под ногами в тартарары. Открыв глаза, он увидел над головой все то же безмятежное голубое небо. «Так вот ты какой, рай!» – подумал он в тот момент. Впрочем, когда ему удалось поднять гудящую голову и оглядеться, то выяснилось, что все остальное на райские кущи совершенно не тянет. Палуба корабля была перекошена на левый борт и завалена обломками – впрочем, не настолько, чтобы по ней нельзя было ходить. Фок-мачта рухнула за борт и, запутавшись в такелаже, застряла в вершинах окружающих сосен. Грот-мачта была обломлена на уровне грот-марса-реи[9 - На марса-реи (фок, грот и бизань) крепится второй ярус парусов, называемых марселями.], и теперь обломки рангоута вместе с взятыми на рифы парусами бессильно висели на такелаже или загромождали собой палубу внизу.

Капитану первого ранга показалось, что на марсе грот-мачты кто-то шевелится. Точно – марсовый: как и командир, тот привязался к мачте линем, и потому уцелел. С трудом опираясь на дрожащие руки, командир линкора поднялся на ноги и огляделся. Более никого. Даже рулевого нет за штурвалом, хотя он должен был привязаться к мачте. Всю остальную палубную и парусную команду взяло к себе беспощадное море. Должно быть, в тот момент, когда исполинская волна бросила линкор на берег, люди с его палубы улетали за борт будто тряпичные куклы.

– Эй ты! – крикнул каперанг Толбузин вверх. – Как там тебя зовут?

– Матрос первой статьи Прошкин, ваше высокоблагородие! – отозвался марсовый.

– Слезай сюда, Прошкин, – скомандовал капитан первого ранга. – Нечего тебе делать на марсе, отплавались мы уже.

– Чичас, ваше высокоблагородие… – ответил матрос, – вот только отвяжусь, и сей же час спущусь…

Пока он отвязывался и, перебирая ногами, спускался по вантам вниз, в палубе со скрипом открылся задраенный на время шторма люк, и из него показалась коротко остриженная голова матроса.

– Братцы! – завопил он, увидев стоящего на мостике командира линкора. – Его высокоблагородие господин Толбузин живой. Ура командиру!

Следом за ним наружу полезли и другие в парусиновых штанах и полосатых морских рубахах, дав Толбузину убедиться, что в трюмной и артиллерийской команде уцелели многие, если не все (хотя все это вряд ли, ибо в тот момент, когда исполинская волна швырнула линкор на берег, в низах тоже наверняка творился сущий ад). Выживших – точнее, тех, кто мог стоять на ногах и выбрался из трюма наружу – и в самом деле оказалось немало. Среди собравшихся на покосившейся палубе в ожидании командирского слова присутствовали вахтенные начальники лейтенант Иван Балашов и лейтенант Владимир Касаткин, вахтенный офицер мичман Анатолий Некрасов, штурман Глеб Никифоров, корабельный секретарь Петр Бородин и констапель[10 - Самый младший чин в морской артиллерии.] Валерьян Зыков. Также к офицерскому составу можно было причислить корабельного священника отца Макария и корабельного врача, немца на русской службе, Манфреда Юнге.

Перегнувшись через ограждение шканцев, командир спросил:

– Братцы, а где мой помощник капитан-лейтенант Иннокентий Бирюков?

– Так пушкой его придавило, ваше высокоблагородие, – ответил один из матросов. – И не мучился – считай, сразу отошел. И его благородие корабельного комиссара Романа Кочеткова убило прямо головой о борт. Есть еще живой его благородие мичман Георгий Беликов, но они выйтить наверх никак не могут: у него одна нога сломатая и ребра дюже помяло…

«Потери как после тяжелого сражения… – подумал капитан первого ранга Толбузин, – крушение, одним словом. И вообще непонятно, что это было и где мы сейчас находимся… Там была зима, февраль, а тут солнышко в небо поднимается и припекает вполне по-весеннему. Загадка, однако… Да такая, что не по силам человеческому уму…»

– Значит так, братцы, – сказал он поставленным командирским голосом, желая подбодрить людей, – мы живы, и будем делать все, чтобы жить дальше. Сейчас первым делом необходимо спустить шторм-трап и осмотреть место, куда нас забросило. Быть может, из тех, кто выпал за борт, еще остались живые. Командовать наземной партией будет лейтенант Балашов. Остальные, под командой лейтенанта Касаткина, начинают разбирать обломки и выносить из низов на палубу раненых да мертвецов. Первых – для лечения господином доктором Манфредом Юнге, а вторых – для отпевания отцом Макарием и последующего пристойного христианского погребения. Пусть нашей «Азии» никогда не доведется больше выйти в море, но порядок на корабле должон быть всегда.

Там же и почти тогда же, полдень.

Спустившись по штормтрапу на твердую землю, командир «Азии» со вздохом посмотрел на свой корабль. Дрова, они и есть дрова. Корпус от удара деформировался, доски обшивки в районе днища разошлись. Как доложили корабельные плотники, килевая балка треснула в нескольких местах. Одно радует: крюйт-камера уцелела, и порох в просмоленных бочонках остался не подмоченным.

Все остальное гораздо хуже. Почти половина команды погибла в момент крушения. Тех, кого выбросило за борт при ударе корабля о землю, находят на берегу по большей части мертвыми. Их складывают рядами на небольшой поляне чуть ниже по склону – там матросики уже наметили заступами контуры братской могилы. Туда же их товарищи, назначенные в похоронные служители, сносят погибших в трюме. Еще человек семьдесят искалечены настолько тяжело, что вряд ли оправятся. Доктор Юнге говорит, что при таких травмах его медицинское искусство бессильно, и можно только молиться Всемогущему Богу, чтобы тот явил чудо. И только два десятка страдальцев имеют шанс пойти на поправку, если не будет никаких осложнений, вроде Антонова Огня. А то бывают случаи, когда ранения выглядят совсем неопасными, а человек сгорает в муках за несколько дней.

Собрав своих офицеров, капитан первого ранга Толбузин заявил:

– Господа, у меня нет ответов на все вопросы, что вы хотите мне сейчас задать, кроме одного. Что бы еще ни случилось, мы честно и гордо будем нести звание моряков русского военного флота. Иное исключено. В наихудшем случае мы силами команды построим себе корабль их местного леса и самостоятельно выберемся из этого странного места – неважно, сколько на это уйдет времени, год или два – а Господь нам в этом поможет. Так и говорите своим людям: мы русские, мы справимся. Иван Петрович (лейтенант Балашов), по смерти Иннокентия Николаевича (капитан-лейтенант Бирюков), вы теперь будете исполнять должность моего помощника. Первым делом необходимо продолжить разведку местности. Пустите людей вдоль берега – ведь должны же быть там хоть изредка рыбацкие деревни. У местных жителей по их обнаружению следует выяснить, что это за земля, какому государству принадлежит, и бывают ли тут русские корабли. И еще. Накажите старшим команд, чтобы с жителями этих мест вели себя дружественно, мужиков на драку не задирали и к бабам не приставали, а буде что понадобится – пусть платят за все звонкой монетой, дабы учиненными безобразиями не позорить государыню-императрицу Екатерину Алексеевну. Задание понятно?

– Так точно, Никифор Васильевич, понятно, – ответил лейтенант Балашов. – Не извольте беспокоиться, сделаем все в самом лучшем виде.

– А вам, Владимир Иванович, – обратился командир к лейтенанту Касаткину, – следует обеспокоиться постройкою фортеции с казармами и береговой батареей. На то, что нас заберут отсюда вскоре после того, как удастся сообщить адмиралу Грейгу о нашем бедственном положении, можно только надеяться, а вот готовиться следует к тому, что мы здесь застрянем надолго. К этой мысли меня побуждает то соображение, что гигантская волна могла забросить нашу «Азию» на берег, но она никак не могла кинуть нас из зимы в лето. Сего попросту не может быть, просто потому что не может быть… но факт, наблюдаемый нашими собственными глазами, при этом неоспорим.

– Но почему тогда вы, Никифор Васильевич, отдали это свое распоряжение в отношении местного населения? – спросил мичман Некрасов. – Если мы оказались незнамо где, то тогда уже можно все.

– А потому, Анатоль, – ответил Толбузин, – что честное имя русского военного моряка необходимо хранить всегда и везде. Бог смотрит на нас с небес – и чисты мы, в первую очередь, должны быть перед Ним и своей собственной совестью, а не в глазах людской молвы.

6 июня 3-го года Миссии. Четверг. Девять часов утра. Эгейское море у побережье острова Тинос, фрегат «Медуза».

Операция по эвакуации в заливе Сувла прошла успешно, без накладок или задержек – уж очень серьезную подготовительную работу проделали товарищи командиры и их добровольные помощницы из числа местных знахарок, которым довелось выжить в британском плену.

Получив на вооружение трофейные британские лопато-мотыги, по эффективности превосходящие палки-копалки каменного века в несколько раз, эти женщины извели в окрестностях почти все растения чемерицы и дягиля, а также дикий чеснок и лук. Помимо этого, местные дамы обобрали с прошлогодних кустов репейника засохшие соцветия, проредили заросли багульника в подлеске и ободрали с нижних ветвей окрестных сосен тронувшиеся в рост молодые побеги. В качестве посуды для изготовления настоек и отваров использовались трофейные британские котелки, ведь бывшим хозяевам они были уже без надобности.

Водные настои применялись преимущественно при мытье волос, а смеси на основе свиного жира – для обработки одежд из сыромятной кожи. Ради получения необходимого жира охотники, регулярно выходящие на промысел ради добычи пропитания, получили особый заказ на истребление хрюкающих. Мясо шло в котел, а смалец и сало употребляли для изготовления снадобий для борьбы с платяными вшами на кожаных изделиях. Обмундирование из ткани стирали, пропаривали в бане и дополнительно обрабатывали водными настоями и отварами.