Крик души, или Никогда не бывшая твоей

– Не говори ерунды, – спокойно сказал Яков. – Мне незачем тебя убивать. Ты нужна мне живая.

– Нужна?

На лице Якова появилась злобная гримаса.

– Ты единственный свидетель и должна выступить на суде.

– Я – свидетель? Чего?

– Свидетель того, как погибла моя жена.

– Твоя жена?! Но я ничего не видела.

– Не знаю, может, ты держишь меня за дурака и ломаешь комедию. Наверно, ты выбрала именно такую тактику. Но ты нужна мне в суде. Я не могу убить единственного свидетеля, запомни это.

– Но ведь я ничего не видела.

– Моя жена была большой любительницей по части выпить. Бороться с ней не имело смысла. В последнее время на почве пьянства у нее начиналась белая горячка, и тогда она сама не ведала, что творила. Недавно напилась до такой степени, что, когда я приехал домой, она стала кричать, что я совершенно не уделяю ей внимания, что ей скучно жить, достала пистолет и пыталась учинить суицид.

– Что учинить?

– Суицид. Покончить с собой. У нее психика была нарушена. Она уже состояла на учете у психиатра, у нее был свой психоаналитик. Ты что, не знаешь, что у всех пьющих нарушена психика?!

– У нас в деревне все мужики пьющие…

– Значит, твоя деревня с ярко выраженными психическими отклонениями. Значит, у тебя одни психи живут.

– Психи?!

– Так вот, моя жена устала от роскоши. Ей стала сниться деревня, из которой она приехала.

– Ты женился на деревенской?

– Наверно, это была моя ошибка. Я женился на деревенской. Как говорится, «из грязи – в князи». Когда чересчур нажиралась, тоже мне орала, что корову доить умеет. Что ей все надоело, что лучше уж надеть резиновые сапоги, повязать косынку и уйти на кукурузное поле.

– Куда уйти?

– На кукурузное поле. А что тебя так удивляет?

– У нас нет кукурузного поля. Только картофельное…

– А у нее было кукурузное. Получается, у каждой деревни – свое поле. Ты картошку собирала, а она кукурузу. Суть не в этом. Суть в том, что она как была пьющая деревенская баба, так ею и осталась. Я не смог сделать из нее человека. Нельзя бабу из дерьма вытаскивать. Придет время, и ее в это дерьмо опять тянуть будет. Говорят, это корнями называется. Короче, у моей жены чердак снесло и она сама себя застрелила. Пистолет, наверно, тайком от меня купила.

– Но я ничего не видела, – уже в который раз повторила я.

– А на суде ты будешь говорить, что все видела! Скажешь, что ты подруга моей жены, приехала к ней в гости из деревни. Подтвердишь, что Зоя страшно пила… Если ты на суде что-то сделаешь не так или скажешь, что у тебя с ногой, я убью тебя прямо в зале суда. Мне уже терять нечего…

Неожиданно Яков взял меня за подбородок и притянул к себе. Я с ужасом посмотрела на шприц, который он держал в другой руке, и заплакала.

– А теперь говори правду! Как ты очутилась в моей машине? Кто тебя подослал? На кого ты работаешь?!

– Ни на кого я не работаю… – жалобно простонала я. – Я приехала из деревни…

– Пристрелю! Быстро отвечай! Как ты очутилась в моей машине?!

– Не знаю…Честное слово. Я ничего не помню. Покажи меня врачу. Вера Анисимовна сказала правильно. Наверно, я очень сильно ударилась головой, когда падала. Меня мутит. Я думаю, что у меня сотрясение мозга.

– При сотрясении мозга память не теряют.

– Но я не знаю, что с мной случилось. Мне кажется, что я пережила что-то страшное…

– И что же такое страшное ты пережила? – Хитрые глаза Якова сузились.

– Не помню. Думаю, что я пережила какой-то шок, нервное потрясение.

– Ну вот, сейчас поспишь и все вспомнишь!

– Я хочу домой…

– Нет, милая, насчет дома тебе пока придется забыть. В этом году соберут картофельный урожай без тебя. Ты будешь ждать суда. Мне нужно списать смерть жены.

– А где я буду ждать суда?

– В этой комнате.

– В этой комнате?! – Я чуть было не потеряла сознание.

– А что тебе не нравится?

– Но ведь здесь нет окон!

– Зачем они тебе?

– Странный вопрос. Странно спрашивать, зачем человеку окна, из которых идет дневной свет. Господи, как же здесь страшно! Похоже на тюрьму.

– Милая, да ты просто никогда не сидела в тюрьме! Если хочешь, могу устроить. Это не сложно. Пара пустяков. Нет ничего легче, чем посадить человека в тюрьму, а особенно в такой стране, как наша, где у человека нет вообще никаких прав. Хочешь, я тебя обвиню в смерти моей жены? Хочешь, скажу, что ты ее застрелила?

– Что?!

– Что слышала. Тогда не рыпайся и делай все, что я тебе говорю. Ложись на живот или на бок.

Шприц, который держал Яков, был уже совсем близко, но я не двигалась и в упор смотрела на мужчину, с которым так некстати свела меня судьба. Яков не стал больше ждать и воткнул мне шприц прямо в здоровую ногу. Я вскрикнула, но уже в следующее мгновение мне вдруг стало спокойно, все безразлично – хорошо. Яков аккуратно положил меня на кровать и прикрыл одеялом.

– Уйти она собралась… – ворчал Яков, и мне казалось, что говорит он откуда-то издалека, хоть был совсем рядом. – Твоя одежда была в крови. Вера Анисимовна сожгла ее в камине. На тебе одни трусы и бинты. И куда ты собралась в таком виде?!

Я улыбнулась и пыталась поднять голову, чтобы посмотреть, во что я одета, но у меня ничего не получилось. Я вдруг подумала, что я почти голая перед незнакомым мужчиной и что этому мужчине совсем не нужна моя нагота. А еще я подумала о джинсовом костюме, который сожгла Вера Анисимовна, о том, что этот костюм я должна вернуть Галине, ведь я обещала. Увижу ли я теперь Галину? Если и увижу, то когда?

Моя голова тяжелела с каждой минутой, глаза слипались. Тело становилось легким, почти невесомым, но самое странное – мне захотелось любви. Постыдной, неприличной любви. Прямо как тогда, ночью, на капоте Сашиного «мерседеса»… Ночь, лес и два совокупляющихся тела…