Успешные тоже плачут, или Как я лечила головную боль, вызванную профессиональным выгоранием

– Знаешь, Славочка, я, конечно, наверное, уже законченный псих, но я не верю во все эти фрейдистские игры, типа «ложитесь на кушетку, расскажите мне о своей жизни, какие у вас отношения с родителями и прочее». У меня в жизни все прекрасно, но при этом просто адски болит голова, вот и вся моя проблема.

Слава выслушал мою тираду и спокойно продолжил:

– Тебе не нужны кушетка и фрейдистские игры, тебе нужны таблетки – антидепрессанты там, транквилизаторы и прочее, врач разберется, и тебе нужен такой врач, который сможет тебе их выписать.

– Слава, ты что, хочешь подсадить меня на наркотики?!! Никогда в жизни я не принимала никаких таких таблеток и не собираюсь этого делать. Лучше страдать от своей естественной болезни, чем стать наркоманкой!

– Оля, антидепрессанты – это не наркотики. Поверь, многие вполне нормальные и успешные люди их принимают. Я дам тебе контакты хорошего психотерапевта, своего врача, и ты сможешь записаться к ней на прием и все с ней обговорить.

Я оторопела: «Ну если уж в Моссовете!..» Если мой начальник, всегда собранный и выдержанный, обращается к психотерапевту! Может, подумала я, мне действительно нужен психотерапевт, и – чем черт не шутит – он сможет мне помочь? Я уже согласна была и на таблетки, готовая ухватиться за любую соломинку, способную спасти меня в ситуации, которую я на тот момент считала абсолютно уникальной и неразрешимой.

Я буду всегда бесконечно признательна Славе за то, что он не только не подписал мое заявление об уходе, но и убедил меня обратиться – впервые в моей жизни – за помощью к психотерапевту. Более ранние подобные попытки других близких мне людей никогда не увенчивались успехом. Что же, всему свое время.

Урок

Урок, который я вынесла из этой фазы своей болезни, заключается в том, что не только тело, но уже и психика начинают вести себя агрессивно, когда человек долго игнорирует их сигналы. Я должна была обратить внимание на свое нестабильное эмоциональное состояние гораздо раньше, возможно – вообще еще до того, как заболела коронавирусом. И мне нужно было прислушаться к советам моих близких, которые, по-видимому, уже давно замечали, как я напряжена, и не раз советовали мне обратиться к помощи психотерапевта. Я же не до конца понимала, в чем может состоять эта помощь, поэтому с негодованием отвергала любые такого рода предложения. Впрочем, именно мое невежество частично оправдывает ту мою первоначальную реакцию. Я, во-первых, сама не замечала своего напряжения, а во-вторых, считала психотерапию каким-то измышлением праздных людей.

Отсюда начинается история моих скитаний по врачам, переросшая в процесс моего торга с ними за собственное здоровье, торга особого рода…

Глава 4. Торг

Я ждала от каждого врача однозначных рекомендаций, быстрых рецептов и чудодейственной помощи. Я, казалось бы, была готова на все, на любые усилия, на любые средства, чтобы справиться с болью. Любые усилия, кроме одного: я была не готова меняться, менять свой менталитет, свои психологические установки. Я была убеждена, что моя жизненная позиция тверда и правильна, что как раз подтверждается (добавляла я про себя, не вслух) моими жизненными успехами, не в последнюю очередь – успехами в карьере.

Татьяна Николаевна, Славина психотерапевт, оказалась нарасхват – и неудивительно, если учесть, что народ массово «сдвигался по фазе» на фоне ковида. Записаться к ней на консультацию удалось только на три недели вперед. Но спокойно жить в эти три недели и ждать приема у психотерапевта – который то ли еще поможет, то ли нет – я не могла, и потому продолжила искать помощи у специалистов, доступных на тот момент.

По совету знакомых я обратилась к остеопатам. Сначала мне порекомендовали одного «хорошего» остеопата, потом другого «хорошего» остеопата… Я пробовала их всех: и одного, и другого, и третьего.

Первый из хороших остеопатов, главный врач дорогой частной остеопатической клиники, выслушав мою печальную историю, заключил, что у меня «головная боль напряжения». От него я впервые услышала этот диагноз, а позже узнала, что это определение существует вполне официально.

Доктор уложил меня на массажный столик и начал делать какие-то пассы вокруг моего лба. Через несколько минут – не знаю, был ли это мнимый или действительный эффект – я почувствовала облегчение. А дальше он как будто бы смёл, собрал всю мою боль в какой-то комочек и оттолкнул этот комочек от моей головы, от меня. Я все это время лежала с закрытыми глазами и не знала, выдумываю ли я эти действия или они происходят на самом деле. Но как бы то ни было, моя боль уменьшилась.

В конце консультации доктор сказал мне вот что: «Знаете, ваша головная боль появляется потому, что вы слишком много думаете». Это любопытное заявление прозвучало для меня новым открытием. То есть, несмотря на то, что я, по словами доктора, всегда «слишком много думала», мне никогда не приходило в голову, что можно думать слишком много. Впрочем, тогда я не придала должного значения этому заявлению, а доктор продолжил: «Вам бы надо научиться медитировать». Эти слова снова встретили непонимание с моей стороны. Что такое медитация? Сидение в какой-нибудь неудобной, ну или пускай удобной, позе молча по многу-многу минут? А что в это время делать? А время-то идет! И вообще – а как же дела, жизнь, работа, в конце концов?

В общем, я послушала, но не услышала посыл этого эксклюзивного доктора, однако какое-то время наведывалась на консультации к нему с его магическими пассами, а также посещала врачей лечебной физкультуры в его клинике, поскольку мне всё чудилось, что, дескать, сейчас мы позанимаемся гимнастикой, поправим шею – и с головой все тоже сразу же будет в порядке.

Остеопатия не давала стойкого эффекта, и потому я не ограничивалась только ею. В частности, настало время мне узнать, кто такие алгологи – врачи, специально занимающиеся болью неясной этиологии. Алголога я нашла в известной платной клинике, и мне эта молодая женщина сразу же понравилась. Во-первых, она заверила меня, что необратимых изменений в моем мозге нет, и это была уже сама по себе хорошая новость. Во-вторых, она наклеила мне на заднюю поверхность шеи кинезиотейп – очередное модное новшество, о котором я до тех пор не слыхивала. В-третьих, она прописала мне транквилизаторы, что ознаменовало мою первую встречу с теми самыми таблетками, которых я так страшилась. И наконец, когда я упомянула пассы остеопата, она строго посмотрела на меня и сообщила, что получила свое медицинское образование в парадигме доказательной медицины, и у нее, мол, скептическое отношение ко «всей этой» остеопатии.

Последнее заявление как нельзя больше гармонировало с моим собственным мнением, поэтому своим визитом к алгологу я осталась весьма удовлетворена. Я вынесла для себя твёрдое намерение впредь следовать только тем методам лечения, которые являют собой доказательную медицину. Таким образом, после консультации с алгологом я мысленно сказала «да» таблеткам, физиотерапии, массажу, физическим упражениям и «нет» – духовным техникам и практикам. Тем более что прописанные мне транквилизаторы быстро продемонстрировали эффективность: я получила частичное избавление от сильной боли и, казалось бы, свет забрезжил в конце моего длинного мрачного туннеля.

Конечно, я понимала, что не смогу (и не захочу) сидеть на таблетках вечно, поэтому в ожидании визита к психотерапевту Татьяне Николаевне я все же не переставала перебирать методы достижения более стабильных положительных результатов. Я пробовала все или почти все рекомендации своих друзей и знакомых, врачей, спортивных тренеров, а также то, что находила в открытых источниках.

Я, в частности, возобновила свои походы в бассейн и решила, наконец, научиться плавать правильно, с чем и обратилась к давно знакомой мне тренеру Люсе, которая с великим энтузиазмом и терпением взялась за наши занятия. На протяжении нескольких предыдущих лет я посещала один и тот же бассейн, где Люся была самым опытным тренером, и, занимаясь с другими, она нередко с беспокойством поглядывала, как я по сорок минут плаваю своим доморощенным «сочинским брассом» (ее собственное выражение) с высоко задранной над поверхностью воды головой. В былые времена Люся даже пару раз предлагала дать мне несколько базовых уроков по технике плавания, но мне было лень прилагать усилия, и потому я отказывалась от чести и продолжала годами подрывать свою шею. Мне понадобилось более пяти лет, чтобы поумнеть и захотеть научиться плавать правильно.

Мне также удалось с помощью специалистов коренным образом трансформировать свою многолетнюю ежеутреннюю гимнастику и отказаться от агрессивных и во многом бесполезных упражнений преимущественно в пользу упражнений на гибкость суставов и растяжку.

И – да – я даже пробовала медитировать, нехотя и неумело. Посидела под музыку. Потом посидела в тишине. Потом – посидела в парке… Ничего такого я не чувствовала, мне было откровенно скучно. Рассказала об этих попытках одному хорошему другу, и Ваня, будучи набожным человеком, порекомендовал мне сходить в церковь и помолиться там, а также помедитировать во время службы: слушать молитву внимательно, сконцентрироваться на словах батюшки, ни о чем мирском не думать. Признаюсь, у меня снова ничего не вышло: на протяжении всей церковной службы я не смогла вытеснить из своей головы посторонние мысли, скучала, рассматривала окружающих, размышляла на отвлечённые темы, в том числе о своей «дурацкой» головной боли. Я жалела себя, а вот отрешиться от думания не могла.

Тогда Ваня порекомендовал мне молиться дома перед сном или даже засыпать под звуки молитвы. Он поделился ссылкой на специальное приложение, в котором дикторы читают молитвы: оказывается, бывает и такое. Мне оставалось лишь выбрать подходящую молитву и включить ее на сон грядущий.

Не откладывая в долгий ящик, следующим же вечером я выбрала в приложении «молитву о тяжелобольном человеке» (а я искренне считала себя тяжелобольной), свернулась в своей кровати калачиком, запустила проигрыватель и приготовилась «отрешиться». Каков же был мой ужас, вперемежку со смехом, когда я поняла, что выбранная мною молитва призвана облегчить участь умирающего, с тем чтобы Господь Бог поскорее убрал его, не мучая ни окружающих, ни самого болящего. Я выскочила из-под одеяла, как ошпаренная, побежала на кухню, где мой муж расположился с вечерним чаем, и, забыв про свои боли, с деланным возмущением начала жаловаться ему на Ваню с его «окаянными» приложениями.

В другой раз я пробовала медитировать в соляной «пещере», взяв абонемент на серию сеансов. Поначалу все проходило неплохо. Весь антураж этой процедуры, казалось бы, как нельзя лучше способствовал расслаблению: полезный соляной воздух, тихая музыка, приглушенное разноцветное освещение и полное отсутствие в помещении других посетителей. Однако на третий или четвертый раз я вдруг испытала паническую атаку и что-то вроде приступа клаустрофобии, поэтому, не дождавшись конца сеанса, выскочила из соляной комнаты и, несвязно извинившись перед ошеломленной рецепционисткой, пулей вылетела на улицу. Больше походов в соляную пещеру я не предпринимала.

В общем, с духовным аспектом и медитациями у меня были явные пробелы. В конечном итоге медитацию мне заменили далекие прогулки быстрым шагом, и я, случалось, наматывала за день по 20 км, гуляя от ВДНХ до Сокольников и обратно.

Еще одним действенным средством спасения от случающихся порой панических атак вдруг оказались запахи. Обнаружилось это случайно. В тот день, когда я выбежала из соляной пещеры, я быстрым шагом, почти бегом, направилась в близлежащий парк и по дороге машинально сорвала с куста и поднесла к носу какой-то сильно пахнущий цветок. Каково же было мое удивление, когда, вдыхая нежный, но интенсивный аромат, я немедленно почувствовала себя лучше. «Так вот что такое нюхательная соль, воспетая в старых романах!» – подумала я. С тех пор я всегда носила с собой флакончик с морской солью, пропитанной лавандовым маслом.

Вообще, панические атаки, в реальное существование которых я никогда ранее не верила, считая их то ли выдумкой, то ли блажью чересчур впечатлительных натур, так вот – панические атаки стали нередким и вполне осязаемым явлением в моей жизни. Теория и практика прохождения через панические атаки широко доступны, и потому я постепенно научилась достаточно спокойно переживать такие эпизоды. Но, видимо, для того, чтобы панические атаки полностью покинули своего «хозяина», необходимо набрать какую-то критическую массу подобных хладнокровных реакций.

Одна пережитая мною трагикомичная ситуация особенно ярко подсветила мне психосоматическую, «самосбывающуюся» природу панических атак. Как-то кто-то из врачей прописал мне некие успокоительные таблетки. Я приняла таблетку, а потом вдруг решила повнимательнее ознакомиться с возможными побочными эффектами. Когда-то ранее я уже принимала этот препарат и не припомнила никаких сопутствующих негативных реакций, поэтому поначалу, до приема таблетки, мне и не пришло в голову справиться с инструкцией. Но потом осторожность возобладала, я решила перестраховаться и углубилась в изучение длинного списка «побочек». Некоторые из них были весьма неприятными – замедление сердечного ритма (а я – «брадикардик», человек с пониженной частотой сердечных сокращений в диапазоне от 45 до 55), вплоть до (!) летаргии, понижение артериального давления (снова удар «под дых» по моим обычным 105/65) и прочая и прочая. Чем больше я читала инструкцию, тем хуже мне становилось. Вот ноги ватные, кружится голова, в груди горячо, кажется, сердце уже не бьется и в довершение всего, «вишенкой на торте» – я забыла, как дышать и глотать!

Ну, поскольку на тот момент я уже числилась бывалым «паникером», то не растерялась: пошла в ванную и умылась холодной водой, после чего походила по комнате и подышала глубоко под счет, а немного успокоившись – измерила давление, пульс и сатурацию. Как и следовало ожидать, все параметры в пределах нормы. Я расправила смятую в нервическом порыве инструкцию от лекарства и отправилась на кухню, чтобы убрать ее в коробочку. И что же я вижу? На столе лежит так и не выпитая мною таблетка! Оказывается, я все-таки механически развернула инструкцию ДО приема препарата, так что никаких «побочек» в принципе не должно было возникнуть.

Долго ли, коротко ли, а пришло время визита к психотерапевту, которую мне порекомендовал мой начальник. Снова рассказ в слезах о моих многомесячных мучениях, о том, что сижу на транквилизаторах, прописанных алгологом, но нужны какие-то другие средства – долгоиграющие, приносящие стабильный результат и не вызывающие привыкания. Конечно, проблемы карьеры и работы также были предметом той исповеди, но смотрела я на них под углом «работа страдает», вместо того чтобы сменить парадигму и осознать, что «опостылевшая работа явилась источником моих страданий».

Татьяна Николаевна готова была выписать мне «правильные» таблетки, попросту говоря – антидепрессанты, но она также считала абсолютно необходимым «проработать ситуацию» вокруг моего неприятия работы за компьютером, а также видео-конференций, телефонных звонков и вообще любых форм мобильной ствязи. Неприятие это стало менее выраженным по сравнению с тем днем, когда оно впервые проявилось, но продолжало беспокоить меня, вызывая не только головные боли, но также и заметные боли в шее и спине (причем вне зависимости от того, насколько правильную или неправильную позу я принимала), а вкупе с ними – резкие скачки давления.

Итак, Татьяна Николаевна к каждой нашей очередной встрече давала мне задание, например, прописать свои мысли о причинах появления боли, проанализировать, что мне нравится и не нравится в моей работе и какие положительные и отрицательные эмоции она вызывает, и даже – каковы плюсы и минусы смены работы и рода занятий. Короче говоря, ее задания предполагали примерно тот анализ, который представляет собой настоящая книга.

И что же? Тогда, год назад, в момент получения этих заданий, я хныкала:

– Ну Татьяна Николаевна, ну я и так слишком много сижу за компьютером, так неужели мне придется тратить еще несколько часов своего времени, чтобы прописать то, что я и так прекрасно знаю? Поверьте, – заверяла я ее, – с моими сильными аналитическими способностями мне не составит труда идентифицировать, структурировать и прописать все эти факторы, но совершенно непонятно, какую практическую пользу я из этого извлеку.

Будучи отличницей по натуре, я, конечно, выполняла свои «домашки», но преимущественно формально и, честно сказать, не придавала большого значения этому аспекту нашей с психотерапевтом работы. Мне нужны были таблетки, хотя одновременно я продолжала страшиться их. Мне нужна была доказательная медицина, а все, что находилось за её пределами и олицетворяло собой духовный аспект, представлялось мне какой-то непонятный алхимией. В «психо-терапевте» я искала прежде всего терапевта, а в психологию не слишком-то и верила.

Параллельно были и пиявки, и гуаша, и массаж триггерных точек, и что-то еще. Почти каждый из моих врачей и лекарей в той или иной мере пытался убедить меня, что мои проблемы – не только и не столько физиологические, сколько психологические. И с каждым врачом я торговалась, пытаясь получить физиологическое лечение и отметая необходимость исцеления духовного. Я говорила «да» пиявкам, но «нет» – духовной трансформации.

Я бегала по кругу. Таблетки, конечно же, возымели свой стабилизирующий эффект: я стала спокойнее и как будто бы немного устойчивее к стрессам. Но сами стрессы никуда не делись. Один из моих «страшных снов» заключался в фантазиях о том, что случится, когда я буду вынуждена или захочу прекратить принимать антидепрессанты: не вернутся ли мои ужасные головные боли. Другой «страшный сон» был о том, что вот вдруг я не справлюсь с работой и мне придется уволиться.

Между тем, для беспокойства относительно работы не было никаких объективных оснований. Заканчивался 2020-й год. Он до самого своего конца продолжал быть очень стрессогенным, поскольку к тому времени стало понятно, что коронавирус не ограничится одной волной. Это держало экономику под давлением, степень неопределённости оставалась очень высокой, а значит – работы у меня и у коллег было много.

Однако результаты этой интенсивной работы представлялись очень хорошими. Внешне я производила впечатление вполне успешного и эффективного сотрудника. Я смогла вернуться к активной деятельности и с лихвой компенсировать тот недолгий период, когда выключилась из процесса из-за острой фазы своей болезни.

Технически мне удалось побороть свое неприятие компьютера и мобильного телефона посредством изменения окружающей рабочей среды. После нескольких дней полного отключения («диджитал-детокс», по словам моей дочери) я сначала попробовала немного поработать за компьютером на залитой осенним солнцем детской площадке, потом – в кафе, после чего уже вернулась в свою обычную домашнюю обстановку, где к тому времени было организовано полноценное эргономически выверенное рабочее место у окна с хорошим видом вдаль.

К концу того года я даже дала большое видео-интервью, которое мне самой до сих пор нравится динамикой и содержанием нашего с ведущим диалога. Но когда я или кто-то из хорошо знающих меня друзей смотрим запись того интервью, мы сходимся во мнении, что, несмотря на весь яркий макияж, на котором настояла гример и который мне никогда не был свойствен, несмотря на лучи прожекторов, на экране – незнакомый и больной человек. Такое впечатление я тогда производила.

Урок

Моя ошибка заключалась в том, что я вступила в длительную фазу торга, во время которой, несмотря на сигналы многочисленных медицинских специалистов самого разного профиля, я фокусировалась исключительно на методах «доказательной» медицины, или назовем ее – медицины западной. В то же время я пренебрегала методами духовного исцеления, хотя становилось все более и более очевидно, что моя болезнь лежит не в области физиологии, а в области психологии. При этом необходимо уточнить, что, произнося «духовность», я не имею в виду непременно Бога или что-то сверхъестественное. Духовность для меня заключается в работе над собой, над своими мыслями и чувствами. Духовность – не внешняя оболочка, а что-то бесконечно внутреннее, трудно определяемое, но, по ощущениям, созвучное умиротворению, смирению, непротивлению, принятию, наблюдению и, в конечном итоге, наверное, – вере, что бы это ни значило для каждого человека.

Впрочем, в момент, который я описываю, я была далека от смирения, умиротворения и так далее, что и привело меня вместо веры к депрессии…

Глава 5. Депрессия

К концу первого года пандемии я почувствовала себя достаточно хорошо для того, чтобы вообразить, что антидепрессанты мне больше не нужны. Кажется, Татьяна Николаевна была другого мнения. Как бы то ни было, я собственным волевым решением потихоньку «слезла» с таблеток, даже несмотря на то, что во всех инструкциях было сказано, что и после заметного улучшения самочувствия лекарства надо продолжать принимать достаточно долгий срок.

Зимние каникулы прошли весело, я даже съездила с сыном и друзьями в Красную Поляну покататься на лыжах. Это было вполне себе событие, об успехе которого я немало волновалась: как пройдет перелет? смогу ли полноценно откататься?