Адюльтер. История одной измены

Кожа на спине горит огнём, а внутри, будто, огромный кусок льда, поражающий поверхность инеем.

– Иди сюда, – произносит ласково, слегка приподняв уголки губ.

Ложусь рядом, свернувшись клубочком. Укутавшись в кокон не спасающего от холода пледа.

Поджимаю губы, усмиряя стук клацающих зубов.

Нежно касается пальцами лба, констатируя с грустной ухмылкой:

– Всё—таки сгорела.

Утыкается в волосы, раскинутые по подушке, глубоко вдыхая, обдавая горячим дыханием открытую шею. Меня слегка передергивает от разницы температур.

Разворачивает плед, усиливая дрожь обволакивающим холодом, хватаюсь за край, пытаясь сохранить ускользающее тепло.

Фыркает.

– Учись доверять, я тебя быстрее согрею.

Отпускаю руки. Накрывает своим одеялом, убирая разделяющую тела ткань.

Прижимается крепко, оплетая ногами, скрепляя замком руки на моей груди, даря своё тепло, будто специально накопленное ради меня. Успокаиваюсь, благодарно принимая.

Чувствую размеренное дыхание, отражающееся от кожи, блуждающее в волосах и окутывающее спокойствием. Согреваюсь, перестав содрогаться, и, удерживаемая на плаву крепкими объятиями, плавно проваливаюсь в сон. Впервые за долгое время, чувствую себя настолько легко. Вижу во сне эпизод из раннего детства… Мама, нежно держащая меня в своих хрупких руках, баюкает песенкой при тусклом свете ночника после ночных детских кошмаров. Уверяет родным, ласковым голосом, что это лишь игра воображения, которая не имеет ничего общего с реальной жизнью. Мама всегда рядом и защищает от всего и вся. А снился мне огромный кролик в красной жилетке, с большой корзиной сочной моркови, пытающийся утянуть меня в устрашающую нору под высоким, нависающим над зеленой поляной деревом. Игра воображения, обратившая персонажа Кэрролла в ужасного монстра, преследующего детские сны. Я просыпалась с отчаянным криком, судорожно хватая воздух, и находила утешение лишь в согревающих маминых руках, бархатном голосе, утешающем и дарующем вожделенный покой.

Мне было всего пять лет… сейчас двадцать шесть, но за эти десятилетия я так ни разу и не открыла устрашающую сказку, не решаясь вновь столкнуться глазами с кошмаром, оставшимся в памяти маленькой девочки. Осторожно обходя все эти годы любое упоминание о бедняжке Алисе, попавшей в искаженную реальность, оставляющее холодок в несозревшей душе…

И вот опять то же чувство. Глотая слезы, топящие тихие всхлипы, я чувствую мамины руки, защищающие от терзающих подсознание картин. Мягкие прикосновения, ласкающие щеки, вытирающие текущие ручейки, убирающие налипшие волосы с лица. Тихий родной голос, полушепот, почему-то меняющий тембр… Глотая ставший тяжелым воздух, приоткрываю глаза.

Начинает светать. Вижу слегка освещенный профиль мужа, гладящего по волосам. Крепко прижимается ко мне, встревоженным взглядом блуждая по остаткам моего сна.

Подавляет дрожь в теле обеспокоенным голосом:

– Тише, родная, я здесь, всё хорошо.

Затуманенными глазами смотрю на него, пытаясь улыбнуться.

– Что тебе снилось? – спрашивает не спеша, нарушая хрупкое пространство.

Отвечаю честно:

– Мама и детство.

– И поэтому плачешь?

Грустно улыбаюсь.

– Я слишком редко говорила ей спасибо, а она всегда была рядом, даже в те моменты, когда я, не желая того, обижала её.

Нежно поглаживает по волосам.

– Так ещё не поздно всё изменить. Ведь пока мы живы, при желании всё возможно.

Переворачиваюсь, утыкаясь носом в тяжело вздымаемую грудь.

– Перед тобой я тоже во многом виновата. Прости.

Отвечает молчанием, нарушая тишину лишь движением губ, остановившихся где-то в районе затылка.

Не выдерживая паузы, отклоняюсь и, разрывая скрепление рук, вылезаю из теплой постели. Накидываю его толстовку, лежащую рядом, хватаю сигареты, телефон и иду на веранду.

– Что собралась делать? – слышу выроненное вслед.

– Позвоню маме.

– Лиз, разница четыре часа, ты лишь её напугаешь ночным звонком.

Усмехаюсь.

– Тогда напишу смс.

– Может лучше утром?

Качаю головой.

– Именно сейчас, пока так накрывает. Давно пора научиться благодарить.

Смотрит с нескрываемой грустью.

– Тебя погубит твоя импульсивность.

Стою, не шелохнувшись, начав по привычке от нервов прикусывать губы, зачем-то тихо произнося глазам напротив:

– Я тебе не изменяла…

– Чисто физически, – поправляет зевающий разум.

Не услышав ответа, ухожу прочь, топить голос подсознания в белом табачном дыме.

Предрассветное зарево.

Сижу на влажном песке, крутя в руках телефон. Отправила банальное смс со словами любви, слишком редко произносимых в обычной жизни. Мы так редко благодарим близких, вечно оставляя всё на потом… Забываем об этом, думая, что ещё успеем… А потом рыдаем, глотая пыль у могил, будто слёзы могут что-то исправить, донести нашу любовь, давно похороненную в шкафчиках памяти. Не облаченную вовремя в поступки и слова, обесцененную в безразличие при взгляде со стороны.

А мамы прощают нам всё. Редкие звонки и желание прервать разговор из-за более важных дел… Наши капризы в период взросления. Прощают, вытирая горькие слёзы, залечивая нашу душу своей безграничной любовью. А мы в ответ обижаем, не замечая своей вины… Помню, я пришла к ней рыдая, уткнувшись с порога в каштановые волосы, пахнущие корицей и свежей ванильной выпечкой. Разрывалась изнутри слезами. Всхлипывая, как маленький ребенок, в свои двадцать два.

Не дав сказать и слова, обреченно выпаливая с порога:

– Мам, я беременна… я не знаю, что делать. Не хочу. Не планировала. Не готова!