Вертикаль миров

– Рит, ну это же не Орифлайм. Правила для всех одинаковы: если ты унываешь, не можешь разобраться в себе и жизни – иди в ад. Если гармонизировал себя – Благой ждёт. Всем по показаниям энергометра их.

– А чисто технически как происходит переход? Человек исчезает полностью? Или тело здесь, а душа там? Это смерть? Или как вообще? – Настя нервно теребила скатерть.

– Это сложный процесс, Насть. Ты же замечала, что показания энергометра скачут?

– Мам, ей это должно быть заметно как никому другому, она так часто плачет.

– Рита, не задевай сестру.

Настя смотрела на меня, угрожающе прищурив глаза.

– Замечала. У меня ниже сорока не опускалось.

– Как бы так попроще объяснить… Мы одновременно существуем во всех четырёх мирах. Для каждого из нас в любом из миров есть ячейка или, проще сказать – костюм, тело. Когда энергия опускается ниже десяти единиц, частички души постепенно улетают в «костюм» в Нижнем мире. Поэтому в печали мы произносим слово «опустошён». Такой человек физически, вроде бы, с нами, но душой уже почти ушёл. Это состояние может затянуться на годы. Бывает и так, что переход происходит за считанные секунды. Зависит от того, насколько низкая частота, на которой человек ощущает себя.

– А что происходит с телом здесь? – спросила Настя.

– Оно исчезает. Для нас это может выглядеть так, что человек без вести пропал. Есть случаи, когда память о нём стирается. Но я вам об этом не говорила, – мама приложила палец к губам.

– А там? Человек просто однажды просыпается в другом мире и что дальше?

– Точно не знаю, Рита. Дедушка хочет, чтобы ты помогла нам в этом разобраться. Но… я не уверена, что хочу тебя отпускать туда. Не такой ценой.

– В смысле, я помогла разобраться? Он хочет, чтобы я снова опустилась в Лихой?

– Он сам расскажет. Я и так много наговорила.

– А дедушка как давно был в Благом?

– Всего несколько лет назад нашёл в себе силы вновь подниматься туда. Воспоминания о бабушке долго держали его в пределах Нейтрала, он никак не мог выйти. Пока не начал осваивать духовные практики и повышать единицы энергии.

– Он никогда не говорил о ней. Как они вообще познакомились?

– Однажды дедушка пошёл в поход с группой, которая слушала его курс лекций по украинскому языку. Они разбили палатки и остановились на поляне. У ручья он обратил внимание на девушку, которая набрала ведро воды и силилась его поднять. Это была красивая девушка с белыми вьющимися кудрями, упрямо спадающими на лицо всякий раз, когда она наклонялась к ведру. Он подбежал, чтобы помочь ей. Она лишь улыбнулась в ответ, этой улыбки этой было достаточно, чтобы сердце молодого лектора встрепенулось. От её манкой лёгкости, от её детской застенчивости, от того, как она игриво, слегка прищурившись склоняла голову набок в душе рождались стихи.

Вскоре они обменялись кольцами и обещанием любить друг друга вечность. После родилась я, потом ваш дядя.

Жаль, вечность оказалась лишь красивым словом. Людям не стоит прибегать к таким выражениям, они рождают напрасные ожидания. В каждой встрече заложено расставание и это стоит учитывать каждому. Вашей бабушке было двадцать три года, когда однажды на работе в химической лаборатории она внезапно почувствовала себя плохо.

А мне было пять, когда мама навсегда сменила родительскую кровать на больничную койку в отделении онкологии.

Я помню, что она так хотела клубники, а на улице была зима. А потом мамы не стало. В тот день я смеялась. Это был глубинный хохот ужаса, горечи, дикой несправедливости мира к маленькой и беззащитной мне. Врач сделал мне укол и я уснула, – Мамин голос дрожал, а по щекам текли слёзы. Она пыталась смахнуть их с лица, как бы, не придавая значения. Мы с Настей видели, как глубоко и сильно она переживала эту утрату. Мы видели не совсем нашу взрослую маму, а ту печальную маленькую девочку с белыми бантами, которая искренне не понимала, почему это произошло с ней.

– Папа тяжело переживал эту боль и больше не мог подняться в Благой. Он много работал, писал стихи, воспитывал нас, ездил на раскопки древних стоянок. Брался за всё, лишь бы в его жизни не осталось свободной секунды на мысли о потере. По ночам, когда не мог уснуть, он садился на кухне и разыгрывал партию в шахматы с самим собой.

– А как ты в первый раз попала в Благой?

– О, это произошло в горах. Мы с отцом и братом забрались так высоко, что можно было ладошкой потрогать облако. Я запустила в него руку, а когда достала – увидела мелкую россыпь капелек воды. Это было настоящим чудом! Отец посмотрел на меня, взял за руку и мы оказались на побережье розово-золотистого моря. Это было всего лишь мгновение, спустя которое мы вернулись назад, на вершину горы. Ударила гроза и мы поспешили вниз.

– А брат что? Вы оставили его одного?

– Он мастерил рогатку, ему было не до нас. На самом деле, это произошло так быстро, что он не заметил.

Я сидела за столом, нервно дёргая ногой и думала о том, зачем всё это свалилось на мою голову? У меня вечно всё идёт наперекосяк: я вляпываюсь в разной степени неприятные истории. Одно радует, что мне есть что рассказать друзьям вечером у костра. Или в кафе, где нет вай-фая. В кафе, где нет вай-фая вообще ценятся люди, имеющие багаж историй.

Я невезучая. Хоть мама и старалась не родить меня в понедельник, но что-то пошло не так. Её привезли со схватками в понедельник вечером. Терпела до вторника. Когда я родилась, её первый вопрос был не о поле ребёнка, а «который час?». Когда ей сказали 2:00, она расслабилась. Вторник ведь, чего бы и не расслабиться.

– Рита, а это что? – мама вывернула мою кофту наизнанку и достала что-то из кармана. Я присмотрелась.

– Это лист… Оттуда.

Глава 5

Пару дней избегала встречи с дедушкой, под благовидным предлогом подготовки к сессии. Надеюсь, это достаточно красноречивый намёк, чтобы мой любимый дедушка перестал желать моего скорейшего прибытия в ад.

На самом деле, я давно не хочу учиться. Мне неинтересна журналистика и я не знаю, смогу ли я обеспечивать себя хотя бы едой с её помощью. Мне чуждо навязываться людям, чуждо искать свежие темы вокруг. Даже если бы рядом со мной проезжала английская королева и в этот момент с неба посыпались золотые монеты, я бы вряд ли быстро сообразила, как из этого на ходу смастерить сенсацию. Я несколько медленная и неповоротливая, мне не нравится хватать горячие события, обжигая пальцы. Я люблю сидеть и думать, а не бегать и думать.

Журналист неминуемо должен кого-то поймать, уличить, бесцеремонно ткнуть пальцем и крикнуть что-то вроде «А король-то голый!» А я так не хочу. Мне нет дела до чужого эксгибиционизма, даже если он королевский.

Когда поступала, мне казалось, что я буду расследовать что-то интересное и затейливо описывать. На практике выяснилось, что этот процесс ничуть не радует. Сейчас третий курс, а я уже всё. Выдохлась.

Дедушка подловил меня в пятницу вечером. У меня в планах было романтическое свидание с собой, килограммовой колбаской мороженного и драматическим сериалом. И всё бы пошло по плану, если бы не гирлянда. В моём случае это обязательный атрибут уютного романтического вечера, вне зависимости от времени года.

Возможно, моя золотистая гирлянда имела что-то против сериалов или мороженого. Или конкретно меня. Она сломалась.

Не оставалось ничего иного, кроме как подняться на второй этаж и попросить дедушку достать паяльник. Тут он и предложил мне отправится в поход на море.

И это нечестно. Я лишь просила достать паяльник, а он сразу козырь из рукава. Снова его эти волшебнические проделки. Он знал, что отказаться от моря я не смогу. И пусть долго ехать на автобусе, пусть идти с рюкзаком, натирающим лямками плечи, пусть потеть в спальном мешке – мы с морем одного бассейна водоёмы. Я тоже вечно волнуюсь и бьюсь о прибрежные скалы человеческого непонимания. И мне ой как нужна эта встреча с родственной лазурной душой.

Мороженое заняло законное место в морозилке, а вместо сериала я загружаю рюкзак и ложусь спать. Мама не едет, у неё свои заботы в пекарне. Сестра не хочет, не готова терпеть рюкзаки и ночевку в палатке.

Утро началось неприлично рано. Вернее, у меня оно началось раньше, чем об этом сообщил соседский петух.

Первые полчаса после пробуждения я немного сбита с толку собственным существованием и слоняюсь в поисках небытия. Подглядывая сквозь щёлочки опухших глаз нахожу лишь чайник. И то хорошо. Опускаю вниз рычажок и чувствую, как под звук закипания воды просыпается предвкушение тёплого завтрака. Мысли о небытии рассеиваются, как утренний туман с первыми лучами солнца. Вот ещё чуть-чуть и я смирюсь, а затем, может быть, и обрадуюсь, что живу.

К автобусной остановке шли молча. Дедушка иногда погружался в глубокие раздумья и его было сложно вернуть в этот слой мира. Когда пришли, он разложил на скамейке карту и сосредоточенно водил пальцем. Я рассматривала надписи на красных кирпичах и думала о том, что же за план вынашивает хитрый отец моей матери. Он ещё ни разу не заикнулся о междумирных путешествиях, а его цель явно не просто свозить меня к морям.

– Дедуль, а что ты высматриваешь там? – я пытаюсь понять, что же он задумал.

– Смотрю, как лучше пройти к морю.

– Это какая-то очень старая карта. Почему ты не пользуешься навигатором?

– Э, не доверяю я им. Моя карта уже тысячу раз проверена, никогда не подводила.

Скрипя и немного возмущаясь к нам подъехал автобус. Я с трудом засунула рюкзак под сиденье и достала наушники. Дедушка даже не пытался увлечь меня какой-нибудь познавательной беседой. Это странно. Может, мы действительно едем просто подышать морским воздухом?

Прошло полтора часа и мне стало скучно. Я полезла за бутылкой воды в рюкзак, а потом начала донимать деда вопросом: «А море скоро?»