Дом на Баумановской

– По делу Цингера Михэли появились новые улики. И в связи с этим требуется переосвидетельствование. Для суда будут необходимы данные, полученные как можно раньше. Могу я зайти и задать вам несколько вопросов?

Тот слушал ее, продолжая жевать.

– Были ведь уже эксперты.

– Требуется переосвидетельствование, – Ася наклонила голову набок и выразительно посмотрела прямо ему в глаза. Главное, думалось ей, не терять представительного вида. «Смотри прямо, как Фанни Давидовна, поджимай губы, как Цецилия Мироновна», – проносилось в ее голове тревожными птицами.

Внезапно на лице Киселя появилось хитрое выражение, он сбросил свой бушлат на сундук, стоящий в передней, отступил и, улыбаясь, кивком указал в сторону дверей с облупившейся пожелтевшей краской.

Пахнуло какой-то горечью, перекипяченным бульоном, старыми вещами. Ася оказалась в комнате, заваленной разной потрепанной одеждой так густо, что невозможно было разобрать обстановки: низкая тахта, стол, креслице, полы – все было в разновеликих пальто, жакетах, платьях с широкими, расшитыми золотыми и серебряными нитями, юбками, в кружевах, платках, шинелях, куртках, старомодных фраках, цилиндрах, кастрюлях, стоящих башнями у дальней стены, лайковых перчатках, прищепленных на протянутых от стены до стены веревках – так сушили краску на коже.

– Мать торгует на рынке позади дома, – обдал ее Кисель чесночным духом пополам с винным перегаром, подойдя сзади и приобняв за плечи.

Ася не сообразила, что студент лез к ней с приставаниями, что завел он ее в дом, имея дурные намерения. Она шарахнулась от него в сторону, скорее сраженная запахом, чем непристойным прикосновением, и окружающей обстановкой, напоминающей барахолку. Ее изумило количество вещей всюду. Она пялилась, открыв рот, – ведь по статье 107 Уголовного кодекса РСФСР скупка и перепродажа частными лицами в целях наживы предметов массового потребления карались лишением свободы на срок до пяти лет. Хотела об этом ему напомнить, но вовремя спохватилась, сообразив, что этот рыжий жующий шкаф разозлится и выставит ее вон.

Кисель перестал улыбаться, уже поглядывал с подозрением.

Сделав над собой усилие, она перестала пялиться по сторонам, не надо слишком явно выдавать свою заинтересованность, сейчас важно не это. Отложила в сторону шинель на стуле, села на краешек, неловко отложила на край стола жестянки со шприцами, полезла в сумочку за листами бумаги – будет составлять акт по всем правилам.

«1928 год, сентября 22-го дня, судебно-медицинский эксперт, стажер Грених Агния Павловна, 13 часов дня, – написала Ася старательным почерком и приподняла кончик ручки, огорчившись, что у нее нет никаких свидетелей, хотя по правилам это обязательно. Она украдкой глянула на рыжего спортсмена, раскрасневшегося от выпитого, и решила, что выхода нет, в другой день этот человек может и не быть нетрезвым. Решив, что все равно проведет освидетельствование, продолжила твердой рукой составлять акт.

Шкаф в тельняшке все стоял посреди комнаты и жевал, с насмешливым недоумением глядя на Асю, старательно выводившую буквы. Видно, его веселил сконфуженный и нарочитый вид его эксперта – привык видеть строгих военного вида мужчин и седых профессоров. А тут явилась девчушка в юбчонке в складку, с горящими от смущения щеками.

Ася внутренне подавила волнение, выровнялась на стуле, глубже на него сев, вытянула руку – велела Киселю поместиться напротив, за стол, и приступила к вопросам, согласно циркуляру Наркомюста. Не страдали ли его родители какими-нибудь болезнями, не было ли у него в детском возрасте каких-либо отклонений от нормы в поведении и воспитании, проходил ли он военную службу, не было ли судорожных припадков и покушений на самоубийство.

Ася не смогла долго быть строгой. И от вопроса к вопросу становилась все вежливей и ласковей с ним. Кисель перестал видеть в Асе опасность, сначала отвечал с неохотой, а потом все искренней и доверительней, в конце концов заявив, что он прежде никогда ни с кем не делился такими подробностями о своей жизни. Покраснев, он поведал о злющем и грубом отчиме, о равнодушии матери. Ася записывала, сочувственно вздыхая, но задавая все новые вопросы, беседа их затянулась.

Она спохватилась только час спустя. Поднялась и мягко, уже не изображая из себя учительницу, сообщила, что необходимо взять кровь для судебно-химического анализа. Быстро, прежде чем тот успел бы возразить, она подняла рукав его тельняшки и перетянула руку выше локтя жгутом.

Некоторое время Кисель взирал на ее действия с кошачьей хитрецой, а когда Ася ввела иглу в вену, нахмурился и с запоздалым недовольством буркнул:

– Ведь брали уже.

– Это переэкспертиза.

– А что она должна показать?

– Что вы говорите правду, – улыбнулась Ася, несказанно довольная тем, что шприц заалел кровью. Чувство было такое, будто она археолог, добывший древний артефакт величайшей важности. Упаковав ценный экземпляр обратно в жестянку, вернулась к опросу и добросовестно закончила акт, на потом оставив только свое заключение.

Выйдя на угол Баумановской и Аптекарской, она вскочила в проезжающий мимо трамвай № 24, из окошка вагона проводив победоносным взглядом длинный трехэтажный дом и уже подсчитывая, какие потребуется смешать реактивы, чтобы выяснить, сколько было алкоголя в крови человека, который ударил бедного венгерского мальчика.

Но когда Ася пересекла на трамваях пол-Москвы и спустилась на углу Кропоткинского переулка, ее начали одолевать сомнения, что наличие алкоголя в крови 22 сентября может быть убедительным доказательством того, что Кисель был в чем-то виновен 17-го. И она решила, что произведет другой опыт – определит, как быстро улетучится спирт из его крови. Если Кисель часто злоупотребляет, то все его показания можно смело ставить под сомнения. У алкоголиков спирт улетучивается быстро, часов за шесть, у непьющих спирт держится в два или три раза дольше.

Заглянув в патологоанатомическую лабораторию Института Сербского, слава богу, свободного от студентов в субботний день, она, тихо ступая по кафельному полу, пробралась на самую середину помещения и встала у длинного лабораторного стола, плотно уставленного склянками, установками и приборами.

– Ну что ж, – сказала сама себе Ася. – Теперь можно не прятаться. Здесь я дома.

Сняла жакет, помыла руки, зажгла спиртовку и стала собирать перед собой рядок бутылочек и баночек: желтые кристаллы йодоформа, едкий калий, серную кислоту. Потом вынула из сумки тетрадь с лекциями, пролистала до сегодняшней, нахмурила лоб, водя пальцем по прямым линиям строчек с видом кулинара, готовившегося варить конфитюр из земляники. Сходила к шкафу, принесла двухромовокислый калий, бюретки, пробирки, градуированные склянки и перегонную колбу с длинным горлом.

После длительных колдовских пассов над спиртовкой и колбой, в которую Ася пинцетом по крупице добавляла двухромовокислый калий, сопровождая свои действия уютным бормотанием лесной ведуньи, она получила в пробирке с пробой крови Киселя окрас желаемого зеленого цвета. Весь процесс Ася тщательно заносила на листочки, вырванные из тетради, – потом перенесет на беловую в свой протокол. Первый ее опыт показал наличие алкоголя, выпитого сегодня Киселем, и его отсутствие у Михэли.

За то время, пока она колдовала над пробирками и записывала результаты, солнце медленно падало к горизонту, пока не закатилось за город. Ася заметила, что стемнело, только перестав различать строчки, когда заносила результаты второго своего опыта – выведения спирта из крови у спортсмена. Пришлось включить лампы, глянула на часы – ох, уже одиннадцать вечера! Она провела больше восьми часов, выясняя, злоупотребляет ли спиртным мнимый потерпевший!

В эту минуту за дверью, которая оставалась открытой, в дальнем конце коридора раздались голоса, шаги, кто-то спустился по лестнице, прошел мимо лаборатории, а потом быстро вернулся.

– Ты что здесь делаешь?

Ася вздрогнула, оторвав голову от протокола – она как раз завершала его.

На пороге стоял ее муж в своем двубортном сером пальто с поднятым воротником и в шляпе, держа под мышкой какие-то папки, в удивлении переводя взгляд с нее на уставленный бутыльками стол, на раскрытый шкаф и непотушенную спиртовку. Из-за его спины выглянула Майка, держа в руках портфель, набитый учебниками, она была тоже одета – темно-бордовое с широкими карманами пальто колокольчиком, вязаная шапка клош, которая неизменно исчезала в портфеле, как только девочка отдалялась от дома на безопасное расстояние.

– Константин Федорович… Ой, Костя… я… – Ася было перепугалась, вскочила и даже назвала мужа по имени-отчеству, как делала когда-то, но вдруг почувствовала себя страшно усталой, вздохнула, уперев руки в край стола и уронив голову. Оказалось, что совсем не осталось сил, чтобы оправдываться и рассказывать все, что она сегодня совершила.

Собрав увесистую пачку бумаг, исписанную ее ровным почерком, она просто протянула их мужу.

Принимая протокол, Грених все еще пребывал в удивлении. По лицу было видно, что за целый день, проведенный в институте, он смертельно устал, проголодался и хочет спать, но все равно снял шляпу, расстегнул пальто и, прислонившись к лабораторному столу, стал читать. Майка прошла внутрь, со вздохом стянула шапку и плюхнулась на обтянутую синей клеенкой кушетку. Обняв свой туго набитый портфель, она приготовилась терпеливо ждать.

Четверть часа Константин Федорович безотрывно, сосредоточенно читал. Ася, стоя у стола, смотрела то на него, то на рядок пробирок перед собой, заполненных растворами синего, зеленого и красного цветов, оставшимися после проведенных опытов.

– Это, несомненно, большой труд, – проговорил наконец Грених, кашлянув. – Но ты ведь сама понимаешь, что без письменно оформленного разрешения Наркомздрава нельзя делать переэкспертизу. Как ты решилась идти в дом к потерпевшему?

Ася не ответила, подняв на мужа виноватое лицо.

– И сама опросила, одна?

– Да.

– И все это написано полностью с его слов? И про жесткого отчима, и про то, что тот мать бьет? Ничего этого ведь нет в прошлом акте.

– Все-все правда! Он был таким, потому что выпил, стал невнимателен и говорил правду, слова как-то сами слетали у него с языка… Я ему, конечно, немного помогала, отходя от протокольных вопросов, задавала наводящие.

– Какая все же ты у меня… бесстрашная, – вздохнул Грених.

– А что до Наркомздрава, так ведь Леша Фролов сказал тогда, что подаст прошение на переосвидетельствование.

– Но оно же еще не пришло! – мягко возразил Константин Федорович. – У тебя дата стоит 22 сентября, а оно, наверное, в понедельник только готово будет. Кроме того, с этого года действует новый циркуляр – вторичные экспертизы производятся обязательно двумя врачами.

Ася вздохнула, устало присев на стул.

– Все эти опыты, – продолжил он, как-то неловко смущаясь, – они очень любопытны. Но вот определение времени на выведение алкоголя из крови… Тут не хватает еще нескольких проб, взятых раз в час… Но я уверен, что если бы ты могла взять раз в час у него кровь, то непременно это подтвердило бы, что наш друг довольно часто прикладывается к бутылке. Его проверили в прошлый раз слишком поздно, можно было не стараться и не делать этого, но доктор Гладков, видно, неважно учился и не знал, что спирт полностью уходит из крови по прошествии пятнадцати часов.

– Ты хочешь сказать, что все зря? – всхлипнула Ася. – Да и опыты эти проводятся на телах умерших, а не на живых.

– На живых это работает, только несколько иначе… Когда вы проходили их?

– Сегодня на второй и третьей парах у Фанни Давидовны. Отравление этиловым спиртом.

– Фанни Давидовна – хороший педагог, – Грених потер пальцами висок.