– Чему ты ее научишь? – не поняла Зинка.
А он вытаращил серые глаза и расхохотался:
– Да не научу! А на речку Учу.
– Речка же Клязьмой называется…
– Это другая. Уча в нее впадает, как раз рядом с нами. Вон там! – Валерка махнул рукой куда-то в сторону. – Но Уча хоть и приток, но ничем не хуже Клязьмы. А местами даже шире. Намного!
Подумав, он добавил:
– Хотя Клязьма тоже хорошая.
За шлагбаумом Валерка отстегнул поводок, и Розочка встряхнулась всем телом, как лошадь, сбросившая седло. Она бежала впереди, но часто оглядывалась на ребят и улыбалась.
– Она знает дорогу к Уче?
Но Валерка ответил вопросом на вопрос:
– Как думаешь, реке бывает обидно, когда другую расхваливают?
– Почему? – не поняла Зинка. – Тебе разве обидно, если кого-то хвалят?
– Ну… да, – признался он и усмехнулся, припомнив что-то.
Она скорчила гримасу:
– Но это же не значит, что у тебя похвалу отобрали! Тот пацан… или девчонка… сами по себе. Они вообще другие! И хвалят их за то, чего у тебя все равно нет. А тебя похвалят за то, чего нет у них.
– А вот если вы оба… Ну, допустим, спортсмены! И боретесь за первое место. Тебе не будет обидно, что не ты победишь?
– Не знаю. Хорошо, что мне ни с кем не придется бороться за первое место!
– Хорошо?! – Он даже остановился. – Ты реально видишь в этом что-то хорошее?
Зинка вспомнила:
– Я освобождена от физкультуры. Говорят, здесь зимой приходится лыжи в школу таскать… Мне не надо будет!
– Ты чокнутая. – Он покачал головой, глядя на нее так завороженно, что Зинка смутилась.
– Далеко еще до реки?
– Да какая там река! Что Уча, что Клязьма – одно название. Так себе ручейки… Обе не стоят Москвы-реки.
Спорить Зинка не стала, даже усмехнуться себе не позволила. Она ведь и сама только-только начала влюбляться в Подмосковье… Но для нее-то этот край стал спасением, а для Валерки – ссылкой. Чего ж удивляться, что он так сопротивляется и запрещает себе полюбить его?
Метнувшись к чужому забору, Розочка, мечтательно улыбаясь, присела в тени фиолетовой сирени.
– У нее были щенки? – спросила Зинка, разглядывая собаку. Как можно понять – молодая она или старая?
Валерка брезгливо передернулся:
– Нет. Она еще ни с кем…
И замялся, не зная, как продолжить. Но Зинка и без слов поняла.
– Значит, молодая? Здорово! Еще долго с тобой будет.
Они улыбнулись разом и заторопились за Розочкой вниз по улочке, закованной в кирпичные и деревянные ограды. Вдоль них расплющенными кляксами стелился колючий можжевельник, прореженный невысокими туями, которые Зинка сначала приняла за кипарисы и обрадовалась.
«А вдруг я больше никогда их не увижу?» – подумала она сразу обо всем: о кипарисах, о море, о Ялте и школьных друзьях.
Они с мамой сбежали, ни с кем не попрощавшись. Зинка потом часто представляла, как Томка с Лилькой пришли утром в школу, а ее парта пуста. Что сказала им Варвара Дмитриевна? С ней-то мама потом созвонилась, и Зинку перевели на дистанционное обучение, чтобы она доучилась последний месяц.
– Грязюка здесь какая, – поморщился Валерка, вернув ее к реальности. – Деревня…
– А я в детстве мечтала поесть слякоть.
– Чего?!
– Слякоть. Она мне казалась такой вкусной.
Остановившись, он уставился на Зинку исподлобья:
– Врешь! Никто не хочет попробовать слякоть.
– А я хотела… Но ты не бойся, я не стала пробовать. Мечта не сбылась!
Валерка фыркнул:
– Ты смешная… Знаешь, кажется я до тебя не видел ни одной девчонки, которая не боялась бы показаться смешной. Все прямо из кожи вон лезут, чтобы выглядеть крутыми! Взрослыми.
– Нам еще всю жизнь взрослыми быть, – напомнила она, едва удерживаясь от того, чтобы, как маленького, взять его за руку. – Представляешь, как надоест? А ничего уже не поделаешь…
* * *
На половине дороги Валерка серьезно спросил:
– Ты покойников не боишься?
– Не знаю, – удивилась Зинка. – Я с ними не общалась. А что?
– Нам мимо кладбища идти.
– А! – Она рассмеялась: – Там же они не бродят, чего бояться? Лежат себе.
– А ночью не струсишь?