Кто эта женщина?

– А кто я? – машинально спросила Кира.

Он только ухмыльнулся, подвел ее к столику и отодвинул стул. С салфетки, лежавшей на столе, на Киру весело взглянул котенок. Эти животные были повсюду, и Киру внезапно охватила легкая паника, точно она попала в кошачий плен. Ни аллергией, ни астмой она не страдала, но сейчас почувствовала, как свело горло, и невозможно стало вдохнуть полной грудью. Да еще и усадили ее прямо напротив Ильи, и пришлось опуститься на стул чуть боком, чтобы смотреть не на него, а на Ларису. Сегодня она выглядела оживленнее и свежее – совсем тургеневская девушка в белом легком платье.

– Знакомьтесь, это Илья – наш замечательный фотограф. – Широким взмахом Лариса обвела рукой детские фотографии на стенах. – Это его шедевры.

– Дети – сами по себе шедевры, – отозвался он с таким выражением, будто говорил о тараканах.

– Не скромничай! Ты умеешь поймать кадр.

Вот теперь улыбнулся, отметила Кира. Его сдержанная улыбка показалась ей слепком той, что она видела на фотографии. Только выглядел он старше… Или просто казался усталым? Невыспавшимся? Взгляд не светился.

«Это из-за их недавней ссоры? Совесть мучает?» – ей хотелось разглядеть его как следует, но было неловко. Поэтому Кира только скосила на Илью глаза и уставилась на фотографии.

И сразу стало как-то легче… Глаза малышей блестели такой радостью, будто они жили в идеальном мире, где не было ни войн, ни болезней. И за их Крым не разгоралась драка между серьезными взрослыми дядьками, которые меньше всего думали об этих малышах. Ей вдруг пришло в голову жутковатое: может быть, и нет никакой трагедии, когда ты умираешь ребенком? Еще не перестрадавшим, не разочаровавшимся, любящим жизнь… Уходишь абсолютно счастливым. Разве это плохо?

– Теперь попробуй сфотографируй ребенка! – посетовал Илья, обращаясь только к Ларисе. – Нужно заручиться письменным разрешением родителей, а то в суд побегут. Хотя я же только лица снимаю…

– Боже!..

– Не шучу. Я таскаю с собой целую пачку бланков!

Они обменивались репликами, будто, кроме их двоих, никого не было в зале. Затаив дыхание, Кира следила за каждым движением Ларисиных губ, пытаясь поймать гримасу горечи. Кому легко дается общение с бывшим… Возлюбленным? Любовником? Для Киры это были разные понятия. Но сейчас важнее было понять, о чем думала и что чувствовала Лариса…

Ладонь Антона скользнула по ее плечу:

– Все хорошо?

– Конечно, – произнесла Кира машинально. – Хорошо тут у вас!

«Я не успокоюсь, пока не выясню все. – От ощущения собственной обреченности сдавило сердце и пришлось поглубже вдохнуть. – Не знаю – зачем, но мне нужно знать правду».

Не подозревая, скольких людей сгубило навязчивое желание высветить то, что должно быть покрыто мраком, Кира достала телефон (тот самый!) и, держа его так, чтобы увидел даже слепой, громко провозгласила:

– Я, конечно, не фотограф… Но можно я вас щелкну на память?

И направила стеклянный глаз камеры на Илью. От неожиданности он смутился, неловко усмехнулся и закрылся, скрестив на груди руки. Кира быстро нажала кнопку:

– Отлично! Готово. Сейчас гляну…

– Теперь все играют в фотографов, – усмехнулась Лариса, обращаясь к Илье. – Благо техника позволяет.

– У меня старенький. – Кира повертела телефоном чуть не у ее носа.

Без интереса скользнув взглядом, та заговорила о том, какими снимками хорошо бы оформить музейный зал. Не узнать собственный телефон Лариса не могла. Или она настолько выше мира вещей? Да и аппаратик совсем простенький, потерять такой – и не вспомнить. Если бы не сообщения и фотография…

Илья слушал Ларису и согласно кивал, но Кире показалось, что все они для него – не более чем смутные силуэты, по которым взгляд скользит, но не различает. С его лица, от которого трудно было отвести взгляд, не сходило скучающее выражение, словно его вынуждали общаться с обитателями богадельни.

Ощутив естественную досаду, Кира открыла в телефоне фотоальбом и почувствовала, как у нее леденеют пальцы. В папке «Сохраненные» была только одна фотография. Та самая, которую она обнаружила в лесу. Но снята она была на этом вот месте и прямо сейчас… Кира подняла глаза: вот же – этот угол с пальмой в кадке у Ильи за спиной… Море за окном. И он в той же черной футболке, и руки… И скованная улыбка…

У нее потемнело в глазах.

– Тебе что-нибудь принести? – наклонившись, спросил Антон.

– А?

Он все еще стоял у нее за спиной, как слуга или охранник. Запрокинув голову, Кира несколько мгновений непонимающе смотрела на него. И вдруг порывисто, будто ища защиты, схватила его за руку. Антон наклонился:

– Ты что?

– Ты веришь в совпадения? – прошептала она.

– Как твое велосипедокрушение возле нашего крыльца?

– Вроде того…

Присев рядом, Антон тихо произнес:

– Мой дед… А он был далеко не дурак! Так вот он говорил мне, когда я был еще пацаном, что в жизни случаются такие вещи, которых не родит ни одно воображение.

«Верил в чудеса, а умер от рака». Кира отвела глаза.

– И в этом нет никакой… мистики?

– Я не знаю, о чем ты, но с мистикой я в этом мире не сталкивался. Да, всякие невероятные вещи происходили… Здесь у нас, например, живет домовой…

– Ты шутишь?

– Нет. На кухне стоит на подоконнике чашка с молоком и вазочка с печеньем – это для него. Раньше он шалил тут… Стучал поварешками… Да я клянусь тебе! Мам, скажи!

«Ее не смущает, что такой взрослый парень называет ее мамой при этом Илье? А как он должен ее звать? Ларой? Глупо. А может быть, это все же… не она?» С уверенностью Кира могла сказать только одно: Илья был тем самым человеком, который не ответил женщине, прощавшейся и с ним, и с жизнью. Что же ее спасло? Какой крючок удержал над пропастью?

После ухода Станислава для нее таким крючком стала болезнь отца: ему сделали операцию, нужно было ухаживать, и стало как-то не до своих переживаний. А когда вновь появилось время, Кира обнаружила: боль притупилась, и можно дышать, не опасаясь, будто в груди что-то лопнет, как ей казалось в те первые дни одиночества. Отец спас ее, а ведь она думала, будто вытягивает его… В человеческих отношениях такие перевертыши – обычное дело.

– Домовой действительно существует, – невозмутимо подтвердила Лариса. – Думаю, это еще домовенок – шалун невероятный! Пугал меня до обморока… Теперь задабриваю его свежим молочком. Кажется, мы поладили!

– Особенно он любит сладкую колбасу! – Антон поднялся. – Знаешь такую?

– Конечно, – улыбнулась Кира. – Кто же ее не знает?

– А любишь? Мы называем ее «Кошачья колбаска». Дети ее просто обожают! Честно. Слышала бы ты, как они визжат!

Лариса прикусила губу, сдерживая смех:

– Да ладно тебе…

– Мама сама делает. Хочешь попробовать?

– И нам с Ильей принеси, пожалуйста, – попросила Лариса.