Саранча

– Общий номинал – тринадцать миллионов рублей. Плюс штрафные санкции.

– То есть минимум пятьсот штук баксами?

Санычев кивнул.

Нестеренко протяжно присвистнул.

– И что было после того, как вы отказались платить? Они вас проверками заели?

– Отнюдь. «Бенарес» просто тихо и мирно подал в суд. А надо вам сказать, что наше вексельное обращение – вещь чрезвычайно… как бы вам сказать… опирающаяся на некоторые устные договоренности. То есть все знают, что ваши векселя обращаются на рынке и стоят тридцать процентов от номинала. И что если вы покупаете вексель и приходите на завод, то вам грузят продукцию по цене в три раза выше, чем если бы вы платили деньгами. Но нигде в законодательстве нет такой нормы, что я должен векселедержателю платить товаром. Там есть норма прямо противоположная:о том, что я ему должен платить деньгами. По номиналу векселя плюс штрафные санкции.

Нестеренко подумал.

– То есть «Бенарес» купил векселя даром, потому что они были в «черном списке», без «черного списка» красная цена векселям – сто пятьдесят штук, а с вас они просят пятьсот?

– Да.

– Классный бизнес, – цокнул языком Сазан.

Санычев немедленно окрысился.

– Что, думаете, как его под себя приспособить? Очень рекомендую. Как раз глубоко бандитское занятие…

– И в какой стадии дело?

– Они выиграли первую инстанцию, мы подали апелляцию. Апелляцию мы тоже проиграем. Я предлагал Молодарчуку мировую. Мол, хорошо, мы выкатим вам лекарства по зачетной цене. Молодарчук отказался.

Санычев помолчал и добавил:

– Понимаете, это не первое и не последнее дело «Бенареса». Это маленький бизнес, который организовала областная правоохранительная верхушка. Уже три завода на это налетели. «Бенарес» просто покупал вексель на рынке за двадцать-десять процентов и впаривал иск. Только один завод, говорят, отбился. Шакировский писчебумажный. У него «крыша» очень солидная – Сема Колун. Первый в вашем деле человек по области.

На директорском столе одиноко зачирикал телефон.

Санычев взял трубку, что-то коротко пролаял, потом повесил ее обратно.

– В общем, история со Спиридоном случилась аккурат, как мы поссорились с начальником областного УВД. И когда мы побежали в милицию с плачем, что на нас наезжают, мне тут же Молодарчук отзвонил по телефону и намекнул, что он готов оставить от Спиридона мокрое место. При условии, что мы заплатим по векселям. И вообще, как он выразился, найдем взаимовыгодные формы сотрудничества. В противном случае милиция не выразила желания помогать мне против Спиридона. Даже были произнесены такие слова, ну что я, мол, возражаю, все дела Спиридона в прошлом и он давно никакой не Спиридон, а Павел Спиридонович Когут, известный тарский предприниматель. И совершенно непонятно, почему бы преуспевающему заводу не посотрудничать с преуспевающим предпринимателем?

Руки Санычева бесцельно бродили по столу.

– Конечно, Спиридон был взбешен из-за Игоря. Я ему отказывал, но я это хоть вежливо делал. На связи всякие намекал, которые есть и которых нет. А тут человек уже привык двери в администрации ногой открывать, и вдруг встает какой-то очкарик и шварк его по морде! И за что, спрашивается? Он что, у очкарика девку кадрил или дачу хотел отобрать? По узкому разумению Спиридона, очкарику была предложена работа строго по профилю. Вот такая история.

– Спиридона вчера на похоронах не было? – неожиданно спросил Валерий.

– Да вы что. Его бы рабочие на части разорвали. Прорвались бы через ОМОН и устроили бы…

– А как звали человека, который заведовал «Приской-Стройкомплектом»?

– А зачем вам это, Валерий Игоревич?

– Для общего образования.

– Завод будет сам договариваться с Молодарчуком, Валерий Игоревич. Вас мне на этих переговорах не нужно.

– А почему вы стали поддерживать на выборах этого… Борщака. Кандидата в губернаторы? Ведь старый к вам неплохо относился.

– Он как-то непонятно стал себя вести.

– Что значит «непонятно»?

– Ну, допустим, в декабре мы тут решили еще один завод на себя взять. Шинный. Если точнее, мы целую нефтехимическую корпорацию задумали, а начать решили с «Тарскшины». Я уже говорил, что у нас в городе четыре химкомбината, и все, кроме нашего, лежат. А у нас как раз после августа денежка поперла со страшной силой, потому что после девальвации рентабельность экспорта выросла аж втрое. У шинного завода контрольный пакет принадлежит областному фонду имущества, и мы просим, чтобы фонд отдал нам этот пакет в управление. С правом последующего выкупа.

– Даром?

– Да! Даром!!! С точки зрения либерального экономиста, это, может, и некрасиво выглядит. Как так! Огромный заводище, две тыщи работающих, давайте конкурс устроим, а не будем государственное достояние по чужим карманам распихивать… А с точки зрения реальной экономики – ну кому он, этот шинный завод, на хрен, нужен! Кто в него будет вкладывать, кроме нас? Кто из него сделать чего-то сможет?

– И что губернатор?

– Поначалу был согласен. А потом вдруг чего-то губу надул. Да как так! Да без конкурса! Да скажут, что я взятки беру! «Тарскшина» вон до сих пор лежит, зато губернатор честный…

– Еще что-нибудь было?

– Ну та же самая история, только с вариациями. Другой химкомбинат, «Тарскнефтеоргпереработка», принадлежал Инкомбанку. Опять же после 17 августа с Инкомом известно что случилось, мы приходим к Инкому, говорим – продай! Да Инком бы его и до кризиса продал, мертвый завод, только баланс портит. И вдруг – бац! – пока мы ведем переговоры, губернатор начинает «Тарскнефтеоргпереработку» банкротить. Ну какой смысл, а?

Санычев от обиды даже привстал.

– Какой смысл, я спрашиваю? Мы бы взяли этот завод, почистили, три тысячи рабочих мест, в нем еще не все сдохло, он бы сейчас уже работал! Не-а! Мы его к себе возьмем, мы управляющим пацана посадим с уральского вагоностроительного завода! Представляете? Этот ихний машиностроительный товарищ не знает, чем кислота от основания отличается, а туда же полез, химиками командовать! Завод еле чепыркается, двести человек от силы работает, зарплаты не платят, продукции во-от такой ручеек, зато – губернаторское! Зато можно с него деньги на избирательную компанию сдаивать!

Теперь Санычев был действительно взбешен. Глаза его горели нехорошим огнем, директор то и дело сжимал и разжимал руку.

– На «Заре» раньше блиомицин делали. Жуткая штука, ядовитая, а чтобы ее сделать, нужно на две недели цех закрыть и еще потом, после окончания производства, другие две недели убираться. А еще нужна особая плесень. А для плесени – агар-агар. А агар-агар растет на особой парафиновой основе, которую в Союзе производил один-единственный завод – «Тарскнефтеоргпереработка». Этого парафина нужно-то двести кило в год! Но блиомицин стоит столько, что мы бы на одном блиомицине этот завод подняли! Нет, не дадим, а блиомицин будем закупать в Японии по цене бриллиантов! И когда мы начинаем спрашивать, зачем угробили завод, под это дело распускается слух – безумный слух! вздорный слух! – что Игорь Нетушкин поссорился с Демьяном и Фархадом и пойдет на «Тарскнефтеоргпереработку» антикризисным управляющим. Бред полный. Во-первых, не ссорился. Во-вторых, вы представляете себе Игоря в роли директора? Игорь – это антидиректор. С людьми не умеет разговаривать, финансов не знает, он думает, что пробирки на деревьях растут, а плавиковую кислоту, наверное, качалкой качают, как нефть. Он закажет себе какую-нибудь аппаратуру, к нему придешь: «Игорек! Эта штука сорок тыщ долларов стоит!» – «Да? А мне так интересно было бы с ней поработать». – «Игорек, мы тебе купим, только скажи, зачем она тебе конкретно?» – «Да я конкретно не знаю, просто я тут одну серию задумал…» Вы представляете себе такого человека во главе завода?

Санычев вздохнул и горестно замолчал, видимо, вспомнив, что Игоря уже нет и заказывать микроскопы по цене «мерседеса» больше некому…

– А что было сначала – векселя, Спиридон или губернатор?

– Губернатор.

– То есть как только вы лишились высокого покровительства, то на вас наехали все: от местных качков до местной ментовки?

Если молчание – знак согласия, то Санычев, видимо, был согласен с утверждением.

– Из-за чего вы поссорились с губернатором?

Санычев насупился.

– Аппетит у него большой.

– Например?