Под чёрным крылом Феникса

– Не довелось. Зато часто присутствовал на чужих свадьбах. А поскольку у меня отличная память, надеюсь не упустить ни единой детали.

Я немного успокоилась, посчитав, что едва ли заслуживаю, чтобы надо мной так поглумиться и потому приготовилась подыграть Альфреду, хотя в моей душе два чувства вступили в противоборство. Авантюрная таинственность всего происходившего одурманивала сознание, но и зажигала в сердце огонь. Неплохое начало совместной жизни. Пожалуй, с таким мужем не соскучишься. И в то же время, на что он меня толкнул? На совершенно реальную возможность оказаться в полиции, а потом, даже если нас и не посадят в тюрьму за проникновение на казенную территорию с повреждением имущества, то все равно, наши репутации окажутся серьезно подмочены. И не только перед моей семьей и доктором Вернье.

В общем, мне то хотелось одернуть Альфреда и увести его обратно на улицу, то наоборот, моя душа переполнялась романтичной гордостью за такого незаурядного кавалера.

Тем временем Альфред с головой вошел в свою роль. Мне тем более стало жаль прерывать это шоу, оно нравилось мне все больше по мере того, как становилось забавнее.

Альфред поставил меня на колени перед алтарем, сам занял место священника и, обращаясь поочередно то ко мне – невесте, то к пустому месту справа от меня, где должен стоять жених, задавал нам вопросы, отвечая сам же за жениха, с легкостью меняя голос и подражая типичному тембру святых отцов, когда те проводят обряды.

– Согласна ли ты, раба божья, Розали Вассор, взять в законные мужья раба божьего Альфреда Мош-Маресажь и быть с ним в болезни и здравии, бедности и богатстве?

– Да, – произнесла я, одновременно и всерьез и подавляя смешок.

– Согласен ли ты, раб божий, Альфред Мош-Маресажь, взять в законные жены рабу божью Розали Вассор и быть с ней в болезни и здравии, в бедности и богатстве?

– Да, – отвечал он своим настоящим голосом, тут же меняя его на другой:

– Объявляю вас мужем и женой, – и протянул мне крест для поцелуя, после чего и сам сделал также.

Теперь, увидев, как он поцеловал этот крест, так по-настоящему и почти благоговейно, я уже не сомневалась в его серьезных намерениях. Мне стало совсем легко на душе.

Наконец, сойдя с места священника и встав рядом со мной, мой «муж» церемонно поцеловал меня.

– А теперь по домам! – скомандовал он, снова беря меня за руку и потянув к той же боковой двери.

– Стой! – шепнула я, уже некоторое время обращая внимание на ту вещь, которой Альфред так искусно забавлялся в течение четверти часа. – Заберем этот крест! На память! – добавила я и потянулась к нему.

Эта вещица, уж не знаю, из чистого ли золота или всего лишь позолоченная, вдруг как-то странно поманила меня к себе и мои руки, на удивление мне, сами к ней прикоснулись. Крест был еще теплым от рук Альфреда, он весил, наверное, килограмма два и сверкал яркими огоньками, подпадая под лунный свет. Я сама не понимала, что делаю. Крест удобно лежал на моих ладонях, а Альфред, стоя рядом, посмеивался, обнажая верхний ряд белых зубов. Я посмотрела в его глаза. Они играли бесенятами. Я тоже улыбалась, радуясь тому, что у меня есть такой красивый мужчина, смелый и веселый. Но я не могла сдвинуться с места, словно пригвожденная. Тяжелый крест на моих ладонях манил забрать его с собой, но я не решалась и с некоторой тревогой снова взглянула на Альфреда, пытаясь понять, что он подумает обо мне, сделай я это.

Вдруг неподалеку послышался скрип и подшаркивающие шаги. Я моментально забыла о кресте, положив его обратно, и мы с Альфредом, присев на корточки, спрятались за одним из рядов кресел.

Это послушник делал ночной обход, а может, забыл что-то. Он обошел алтарь, немного покрутился, оглядываясь, и быстро ушел.

Мы, конечно, испугались, но никто из нас двоих не захотел обнаруживать этого друг перед другом. Мы поднялись, посмотрели: я на Альфреда, а он на меня, улыбнулись, взялись за руки, и пошли к нашей лазейке.

Пролезая по тому же маршруту, Альфред, порывшись во внутреннем кармане сюртука, вдруг вытащил оттуда крупную банкноту и, к моему изумлению, послюнявив, приклеил ее к соседнему стеклышку двери с внутренней стороны.

– Ты ведь сам провел весь обряд, – засмеялась я, – нет надобности платить священнику.

– А испорченное стекло?

«Да, – подумалось мне, – при таком раскладе, едва бы он позволил мне присвоить тот крест».

А может, и мне стоило бы устроить Альфреду испытание? Но, было уже поздно. Мы покинули церковь и пешком, все так же держась за руки, побрели по-направлению к бульвару Осман.

По дороге мои мысли почему-то вернулись к заинтересовавшему меня предмету.

– Как ты думаешь, крест был золотым?

– А кто его знает? – ответил Альфред, расстегивая полы сюртука и накрывая мои плечи его половиной.

На следующий же день Альфред пришел к матери просить моей руки, чем неслыханно ошеломил и ее и доктора Вернье.

Мама не спешила отвечать ему согласием; она еще плохо знала его и мало ему доверяла. Но тут уж я сама принялась настаивать на немедленном венчании.

Естественно, решающее слово оставалось за мной. Семья могла лишь разводить руками по этому поводу.

И, хоть я всем сердцем любила свой родной город, но мне надоело в Париже все: и наш дом со множеством соседей, наш магазинчик, покупатели, заказчики, знакомые и даже служанка, несмотря на ее доброту. И тем более мои мать и сестра. Мне необходимо было переменить обстановку, пусть даже временно.

Я так же неистово рвалась к новой жизни, как птица в клетке страстно желает вырваться на волю.

Мы с Альфредом заставили всех поторопиться со свадьбой. Мне купили красивую ткань и Анриетта, осыпаемая моими колкостями и капризами, шила модное платье. Мы пожелали обвенчаться пышно, созвали всех, кого только знали.

Это дорого стоило. Но мать имела некоторую сумму мне в приданое, так что ее пришлось почти всю употребить на свадьбу.

Мы венчались, конечно, все в той же церкви Мадлен. Меня переполняло поистине волшебное чувство, когда нас с Альфредом объявили мужем и женой уже по-настоящему. Я была опьянена, моя жизнь теперь становилась совсем другой.

Потом в ресторане устроили пышное застолье с плясками. Всем было весело. Кроме трех лиц, остальные не вызывали сомнений в том, что они вполне довольны происходящим.

Доктор Вернье, моя мать и Симона сидели рядом и озабоченно глядели на нас с Альфредом весь вечер, пока мы ели, пили или танцевали.

Мне было понятно все это, но тем не менее, они сильно меня раздражали. Да, они почти не знают Альфреда, я тоже, но мы уже поженились и это навсегда. То есть, доктор Вернье знал его отлично, но казалось, он был вовсе не доволен скороспелостью наших действий. Мы с Альфредом на момент венчания были знакомы лишь двенадцать дней.

Веселье продолжалось до самого рассвета. А утром я скинула подвенечное платье и облачилась в дорожный костюм. Свои вещи я собрала заранее, и теперь мы отправились на вокзал, откуда поезд потом повез нас в Шербур.

У меня не было желания устраивать прощальных сцен, ведь я мечтала освободиться от всех и от всего, что относилось к моей прежней жизни.

Мать обняла меня и, поцеловав, пожелала счастья. Доктор Вернье пожал мне руку, а Симона сдержанно произнесла:

– До свидания.

В поезде я проспала почти всю дорогу от Парижа до Шербура на плече у Альфреда. Он играл в карты с попутчиками и на меня совсем не обращал внимания. Похоже, его вполне устраивало мое «отсутствие». Наконец, он растряс меня и сказал:

– Шербур, дорогуша.

Мы наняли носильщика и фиакр. По дороге Альфред похвастался, что выиграл почти сотню франков.

– Что тебе на них купить?

– Пирожных.

– Растолстеешь.

– Ну и что?

– Некрасивой станешь. Тогда я с тобой разведусь.

Я дала ему щелчок по носу. Мы поехали дальше.