Охота на мышку

– Называй это как хочешь, но по-другому я не могу!

– Мне это нравится, Тань. Давай просто общаться по-дружески. Приставать не буду, обещаю. Если ты сама этого не захочешь.

– Так я не захочу, Сергей!

– Нет так нет. Выйдешь замуж за своего зануду, я отвалю.

Я лишь изумленно качаю головой. Доводов никаких у меня уже не осталось. Переспорить его невозможно. И мне ничего не остаётся, кроме как сдаться.

– Ну хорошо. Давай будем общаться как друзья. Только учти, если ты снова начнёшь переходить рамки, наша дружба закончится в тот же миг.

– В тот же миг, окей, я согласен, – смеётся он.

А я снова в который раз за этот телефонный разговор начинаю улыбаться, как блаженная.

– Ну тогда пока?

– Пока, Мышка. Сладких снов. Как друг желаю.

– Не называй меня Мышкой, пожалуйста. У меня имя есть.

– Таней можно, надеюсь? Наедине. В школе ты будешь Татьяна Петровна.

– Наедине можно, – отвечаю я почти ласково.

16. Вот так всё плохо и печально

За всю прошедшую неделю Сычев в школе так и не появился. Но звонил мне практически каждый вечер. Зачем? Поболтать. И я… болтала! Более того, я ждала его звонков. Злилась на себя, ругала последними словами, закатывая глаза от возмущения собственной глупостью. Но ждала.

По телефону нет угрозы, что Сычев может распустить руки, и это немаловажный момент – я ничего не боюсь. Знаю, что могу оборвать всё в любой момент. Но мне не хочется обрывать. Болтать с Серёжей очень весело. Интересно. Легко. Именно этого мне так не хватало последние годы.

Я слишком зациклилась на учёбе. И подружки у меня такие же – ботанички, не лучше меня. Папа слишком суров, чтобы шутки шутить со своей дочерью, а про Женю я вообще молчу. Правильно Сычев тогда подметил, Колпышевский – словно старый дед, зануден и скучен. Это всегда раздражало меня, а последнее время так вообще… жутко бесит. Не могу с ним говорить, как затянет песню про свои покрышки низкопрофильные или, ещё хуже, про работу свою супер-важную, так завыть хочется от тоски. Как я раньше поддерживала все эти темы и не застрелилась? Ума не приложу.

Зато Сычев – просто кладезь искромётного юмора. Чаще пошлого и черного, но оттого не менее забавного. Никогда не угадаешь, что этот сумасшедший ляпнет в следующий момент. Сначала я сдерживала себя, закрывала ладошкой рот, чтобы не прорвались наружу смешки, но потом махнула рукой и начала свободно хохотать над его шутками. Если эти шутки были не в мой адрес, конечно. А когда Сычев пошло острил на мой счет, злилась, отчитывала его, краснела и… возбуждалась.

Как бы мне ни было за себя стыдно, я не могла это прекратить. По официальной версии – из-за фотографий. Сергей явно дал понять, что не удалит их. Ни при каких обстоятельствах. И пока они у него, ссориться – не самый лучший план. Но кроме официальной версии было кое-что ещё. Мне не хотелось ничего прекращать даже без оглядки на эти треклятые фотографии. Я пристрастилась к нашим телефонным беседам, как наркоманка к кокаину. И жизнь без дозы уже не мила…

Да. Вот так всё плохо и печально.

– Тань… – Женя внезапно кладёт ладонь поверх моей и сжимает её. Это выходит так неожиданно, что я вздрагиваю, выныривая из своих мыслей.

Оказывается, мы уже подъехали к школе.

– Что? – безотчётно выдергиваю свою ладонь из-под его руки.

Колпышевский мнётся, явно стесняясь мне что-то сказать. Это странно, не припомню, чтобы раньше видела его таким.

– Тот ученик… Сычев, кажется? Он больше не пристаёт к тебе?

Закатываю глаза. Вступиться за меня, когда это было необходимо, Женя не захотел, а теперь его, судя по всему, запоздало мучает совесть.

– Я же уже говорила, что не пристаёт. Мы нашли общий язык, всё хорошо.

– Точно?

– Точно.

– А фотографии те он… так и хранит у себя?

К щекам приливает жар. Не думала, что Женя осмелится спросить о таком. Нервно вздыхаю:

– Откуда мне знать, я же не могу залезть в его телефон и проверить.

Колпышевский поджимает губы.

– А ты можешь… показать мне их?

– Кого?

– Ну, фотографии.

Степень возмущения от его просьбы зашкаливает. Хочется ответить очень грубо. Что на это он не имеет никакого права. Но я вовремя одёргиваю себя. Так нельзя. Официально Женя пока всё ещё мой жених.

– Я их удалила со своего телефона. Думаешь, после того, что случилось, я бы продолжала такое хранить?

– Нет. Извини, – снова поджимает губы Женя.

– Ладно, я пойду. Пока.

– Тань…

– А?

– Можно я тебя поцелую?

Недоумённо веду бровью. Казалось, он должен понимать, как и я, что после случившегося это совершенно неуместно. Всю неделю мы ни разу не целовались, даже в щеку, и меня это вполне устраивало. Я бы и в школу не позволяла ему себя возить, да боюсь, что папе нажалуется, и тогда меня точно будет ожидать нешуточный разбор полётов.

– У меня простуда на губах вот-вот выскочит, так что лучше не стоит.

Женя в третий раз поджимает губы. А я забираю свою сумку с заднего сидения и торопливо выхожу из машины.

Пока ковыляю в сторону школы, скользя каблуками по обледеневшему тротуару, задумчиво кусаю губы. Никакую свадьбу я уже не хочу. Женя, как камень на шее, тянет вниз, не даёт вздохнуть. Ну как я собиралась с ним жить? Всю жизнь? Детей заводить? Уму непостижимо.

По-хорошему поговорить бы с ним и расторгнуть помолвку. Только вот… оказывается, я настоящая трусиха. Женя наверняка очень сильно расстроится. Как и его родители. Они меня так любят, особенно Женина мама. Она очень хорошая женщина. Мне почему-то так жалко их… Ну а про своего отца – даже думать не хочу. Страшно представить, как он отреагирует.

И вроде головой понимаю, что их расстройство – ничто по сравнению с нежеланным замужеством для меня. Я должна как можно быстрее набраться духа и прекратить это всё. Но ничего не могу с собой поделать. Малодушно оттягиваю момент. Может, дождаться хотя бы конца практики?

Вхожу в здание и, наконец, расслабляюсь, ощутив обволакивающее тепло помещения после уличного мороза. Оставляю шубку в гардеробе и спешу в сторону лестницы, чтобы подняться на свой этаж.