Мужчины и женщина

20.10.2005. Четверг.

Утром домработница передала мне записку:

«Марина Андреевна!

Очень прошу Вас приехать сегодня в мой офис в 16 часов. Мне нужно с Вами поговорить. Разговор отложить не могу. Вечером, не возвращаясь домой, улетаю на две недели.

Спасибо.

С.»

* * *

Егор слушал музыку.

Андрей вёл машину. Я поглядывала в зеркало, но почему-то оно оказалось повёрнутым таким образом, что глаз водителя не было видно, только губы и подбородок. Может быть, я сижу не так, как обычно?.. Да нет, место то же… Я попыталась чуть-чуть сгорбиться – выше носа водителя ничего увидеть не получалось.

Поёрзав, я остановилась на губах Андрея: пусть будет. Зато можно смотреть на них, не отводя взгляда.

Мне нравились его губы. В них виделось что-то… что-то французское. Особенно, когда он говорил. Впрочем, нет, вот так – сомкнутые – тоже…

Я попыталась представить себе, как они целуют женщину. Ничего не получилось… Для того чтобы представлять себе такое, нужно уметь влюбляться. Нужно хотя бы уметь видеть в мужчине мужчину. А я давно уже стала… как выразилась моя Элка, гендерно нейтральной… Как арктическая пустыня…

* * *

Мы вышли вместе с Егором. Первый урок у него – мой.

Прямо не знаю, что делать: на каждом уроке – и по русскому, и по литературе – начиная со вторника, мальчишка просится к доске. Других желающих нет, приходится вызывать его.

Справилась в учительской: как по другим предметам? Общая тенденция роста оценок по гуманитарным дисциплинам. Математика, химия – средне, а вот по физике – пятёрки. Попытала физика, встретив его вчера в коридоре: не завышает ли он Егору оценки?

Дело в том, что папа Егора – один из основных доноров школы, и я опасаюсь, что за материальные даяния ему будут платить завышенными оценками сына.

Физик обрисовал картину так. У моего подопечного живой, экспериментаторский ум, расположенный к абстракции и парадоксу, но пониженная способность к точным наукам. Ставить по физике тройку за то, что парень не силён в формулах, но при этом изобретает новый опыт для определения теплопроводности жидкостей, он, Евгений Моисеевич, не может и не будет!

– Вспомните двоечника Роберта Вуда! – Возбуждённо говорил он мне. – Да того же Эйнштейна!.. Он ведь тоже не из отличников!

И физик напомнил мне фразу великого учёного – её я знала очень хорошо. Эйнштейн сетовал на то, что современные – современные ему! – методики преподавания душат святой дух исследования, который нуждается в свободе, а не в принуждении, и что без свободы этот дух непременно зачахнет. Печально, что эти слова вот уже полвека остаются актуальными…

Кроме всего прочего, Евгений Моисеевич заметил, что в этом году Егор стал прилежней относиться к учёбе вообще. В предыдущие годы он был более спонтанным: есть настроение или интерес – пятёрки, нет такового – ставьте двойки, мне чихать.

Я поблагодарила учителя за информацию.

Прочие подробности узнаю на родительском собрании.

* * *

После своего урока я решила побыть на воздухе – последние тёплые деньки. Скоро зима, которая вот уж не первый год стала нагонять на меня если не тоску, то грусть. Хотя с моей новой жизнью, похоже, не до мерехлюндий будет…

Я спустилась к реке и побрела по набережной.

Что там босс хочет мне сказать? Разговор, похоже серьёзный, а не просто указания на время отсутствия – в этом случае хозяину достаточно телефона или листа бумаги и ручки. Что-то случилось?.. О его отъезде я знала ещё во вторник, так что поездка запланированная. «Разговор отложить не могу». Значит, есть тема… Ладно, дождёмся шестнадцати часов.

Егор. Он всё больше становится мне небезразличен… Нет. Не так… я не могу сформулировать это словами. У меня начинает болеть душа. Не за него, а о нём. Что это? Как это называется и что означает?.. Мой довольно богатый опыт психолога не способен подсказать ответ – и именно это и озадачивает.

Андрей. Что за роль он играет в этой семье? Друг – понятно. Но друзья живут в своих домах, а навещают по случаю. Он, похоже, постоянно обитает в доме Сергея. Водителем работает – деньги зарабатывает у богатого приятеля?..

* * *

Андрей стоял на самом верху лестницы, по которой я поднималась в школьный сад, пребывая в размышлениях подобного рода. Он был совершенно спокоен, но у меня вырвался вопрос:

– Что-то случилось?

– Нет. Почему вы решили?

Я поднялась, и мы стояли рядом.

– Потому, что вы тут стоите и меня ждёте, – сказала я.

– Я видел, что вы пошли на набережную, и тоже захотел прогуляться. А потом не решился вторгаться в ваше одиночество… Вы пребывали в серьёзных раздумьях.

– С чего вы взяли? – Я засмеялась. – У меня озабоченное чело?

– Да нет, на вашем челе заботы не отразились… Но вы же всё-таки думали о чём-то?

– Человек всегда о чём-то думает. – Я направилась к своей скамейке.

– Смею вас разубедить.

– Вы имеете в виду медитацию?

– Не только это… Но вы сейчас не просто думали, вы решали проблемы. Я прав?

– Да. вы правы. – Сказала я, и во мне поднялось что-то, не слишком присущее мне, хотя профессионально хорошо знакомое. – Не вздумайте убеждать меня в том, что вы провидец или экстрасенс… или как там это у вас называется…

– У нас – это у кого? – Он улыбался.

– У вас, у тибетцев. – Мне становилось стыдно за себя, и я засмеялась. – Простите, это так… нервы…

– Вот-вот. – Сказал с улыбкой Андрей. – Я об этом. Что-то вас выводит из равновесия.

– Вам сказать? Или сами… прочитаете? – Я села на скамью и воззрилась на кладбищенский сад.

– Я не люблю вторгаться в чужое.

– Но умеете, правда?

– Умею. – Очень серьёзно ответил он.