Тонкий лёд

Д’агнар Альдис одарил меня ледяным взглядом и сухо произнес:

– Агнара Берлуэн, следите за тем, что произносите вслух. Если я выбрал вас, значит, посчитал достойной партией. Что до моих слов об обществе, то мне совершенно плевать, что они будут думать, но не плевать будет вам. И если вы услышите насмешки от людей, не одаренных Богиней разумом в необходимом количестве, то даже моя защита не сделает ваше самолюбие менее уязвленным. Я не стыжусь вас, я проявляю заботу. Впрочем, если вам все это кажется лишним, то можете прозябать в своем нынешнем состоянии и набивать себе шишки, набираясь опыта. Так что вы мне ответите? Мне присылать к вам учителей?

Мне стало стыдно. В словах диара не было изъяна, и все мои подозрения теперь казались глупыми и беспочвенными. Он совершенно прав, во всем прав. И моя гордость тут неуместна. Она, действительно, сильней пострадает, если надо мной будут насмехаться.

– Ну же, дорогая невеста.

– Вы правы, ваше сиятельство, – ответила я. – Учителя нужны.

– Рад, что вы проявили благоразумие, – он кивнул и встал на ноги. – Предлагаю вернуться в вашу усадьбу. У меня еще есть дела, и мне не хотелось бы, чтобы вы и ваши сестры возвращались затемно одни, без всякой охраны.

Я согласно склонила голову. Собрала корзинку, и диар тут же забрал ее у меня. Я крикнула сестрам, что мы возвращаемся. Мели подхватила сюртук д’агнара, все еще лежавший на траве, Тирли подобрала мяч, и мы покинули источник вчетвером. Чуть поодаль обнаружился рыжий жеребец диара. Мужчина отвязал его от дерева и взглянул на близнецов:

– Прелестные агнары желают прокатиться верхом?

Прелестные агнары были совершенно не против. Мой жених усадил их на коня, взял повод, и мы направились в сторону нашего поместья. И все же меня продолжал грызть червячок сомнений. Вроде бы все выходило гладко, но…

– И все-таки, почему я? – снова спросила я. – Что побудило вас сделать такой выбор?

– А вы дотошны, да, Флоретта? – усмехнулся диар. – Хорошо. Вам не приходило в голову, что в вас есть одно выгодное отличие, которое возвышает вас в моих глазах над остальными девицами из дворянских семей – ваша чистота. Благодаря своему затворничеству, вы не испорчены светом. Ваша семья – ваша основная ценность, и мне это нравится. Ваши взгляды близки мне, и это именно то, что я хотел бы видеть в своей жене. Надеюсь, теперь я смог вас успокоить? Вы больше меня не опасаетесь?

Он улыбнулся, изломив бровь. Я опустила голову, пряча невольную ответную улыбку, и тихо произнесла:

– Нет. Кое-что осталось.

– Что-то еще? – в притворном ужасе воскликнул диар.

– Некоторые супружеские обязанности, – сказала я и похолодела, осознав, на какую тему вздумала шутить.

Громкий смех д’агнара стал мне ответом.

Глава 4

С того дня жизнь моя полностью изменилась. У меня почти не осталось времени на прежние милые сердцу занятия. Теперь я целыми днями переходила из рук одного учителя в руки другого. После завтрака спускалась в конюшню, где меня уже ожидал агнар Раганфор на своем великолепном черном звере, вызывавшем мои неизменные страх и восхищение. Моя кобылка, такая же рыжая, как и жеребец диара, уже стояла под седлом. Лошадь мне полюбилась с первого взгляда, и я назвала ее Золотцем, несмотря на уже имеющееся имя. Оно мне казалось совершенно безликим. Громкое, высокопарное и бездушное. Золотце против нового прозвища не возражала, и я именовала кобылку только так и никак иначе.

Конная прогулка продолжалась два часа, и, пожалуй, это было мое самое любимое из занятий. Агнар Раганфор оказался весьма приятным человеком, не лишенным чувства юмора. Время, которое было предназначено для наших выездов, пролетало быстро, неизменно оставляя осадок досады и сожаления, что пора возвращаться и приступать к остальным занятиям. Порой к нам присоединялся сиятельный диар, но находился рядом недолго, больше разговаривая с моим учителем. Со мной же мой жених был прохладно вежлив, вновь став тем надменным д’агнаром, который перепугал меня в день нашего знакомства. От моего открытого собеседника у источника не осталось и следа, диар снова натянул свой панцирь и выбираться из него не спешил. Переговорив с моим учителем о наших с ним успехах, Аристан Альдис кланялся мне и исчезал из поля зрения.

Не могу сказать, радовало меня это или огорчало. Своего отношения к жениху я так и не могла понять. С одной стороны мне понравился тот мужчина, которого я наблюдала у источника, но с другой… Он дал ясно понять, что нас ждет, скорей, супружеское партнерство, без страсти и чувств. И теперь холодность его сиятельства была даже уместна, не давая мне увлечься им. Однако привыкала я к его присутствию в моей жизни достаточно быстро.

Это присутствие было ненавязчивым, но ощутимым. То брат, то отец навещали диара в его поместье. Иногда он появлялся, чтобы проверить мои успехи и в иных науках, однажды даже составил пару в танце. Впрочем, оживления это не принесло. Я привычно залилась краской и запуталась в движениях. Диар дождался, когда я возьму себя в руки, чтобы станцевать с ним. Безупречно исполнил все па, вызвав этим рукоплескания моего учителя танцев. Похвалил… учителя, кивнул мне и ушел.

Все это было показателем того, что своих намерений д’агнар Альдис менять не намерен, и мой папенька, наконец, успокоился. Он больше не внушал мне, что нам выпало великое счастье, не требовал раболепия, и занимался не увещеваниями, а своими делами. Их у старшего агнара Берлуэна теперь имелось немало.

Ремонт дома шел полным ходом. К тому же диар вернул нашему семейству утраченную часть земель, выкупив их у нового владельца, и папенька теперь часто осматривал угодья, знакомился с крестьянами и фермерами – арендаторами жившими на наших исконных землях. Артиан оставался в доме за старшего, следя за плотниками, каменщиками и прочими посторонними мужчинами. Впрочем, и тут имелась невидимая длань диара. Старый ворчун Эггер теперь только по привычке назывался сторожем. У нас работал новый привратник, прибавилось слуг, правда, их нанял уже папенька.

У близнецов появилась гувернантка, и они вечерами жаловались мне, что жизни у них больше нет. Я была совершенно согласна с девочками, потому что прежний покой нам теперь только снился. К вечеру я чувствовала себя настолько измученной науками, что валилась с ног, больше не просиживая с братом перед камином или на террасе за милой беседой, как раньше. По дому мы больше не бегали, на это не оставалось ни сил, ни времени. И день свадьбы начал казаться днем начала вожделенного покоя.

Однако до свадьбы оставалось еще два месяца. Сие знаменательное событие было назначено на первый день осени. Но представление меня свету должно было состояться раньше. Конечно, разговоры и слухи уже полнили умы знати Данбьергского диарата, и время от времени к нам стали поступать приглашения от соседей, не вспоминавших о нашем существовании уже долгое время, а также от агнаров, чьих имен мы даже не слышали. Однако приглашения папенька отклонял с неизменной вежливостью и непреклонностью. В этом наши взгляды с д’агнаром Альдисом сошлись. Он высказался, что спешить с визитами и приемом гостей пока не стоит. Диар не желал, чтобы его невеста превращалась в зверушку, на которую будут ходить смотреть все, кому не лень. Невеста была едина со своим женихом в его мнении. Поэтому наш дом оставался закрыт для гостей, а у нас совершенно не было времени для визитов.

Впрочем, находчивости любопытных можно было только удивляться и рукоплескать. К примеру, не так давно недалеко от нашей усадьбы сломалась карета агнары Т. Её служанка пришла просить о помощи, и папенька не отказал. Он велел заложить коляску – очередной подарок жениха семье невесты, и лично отправился на помощь пострадавшей даме. Пересадив агнару с подругой в наш экипаж, отец отвез их в поместье Т., так и не пустив в свой дом, сославшись на ремонт.

В следующий раз другая агнара, предусмотрев случай с поломкой коляски, «подвернула» ногу, «случайно» прогуливаясь почему-то по нашим землям. И вновь папенька приказал заложить коляску и отвез страдалицу к доктору в город. Третья попытка была похожа на штурм усадьбы. Опять это были дамы, но привратник закрыл перед ними двери, объявив, что хозяев нет дома. Находчивый мужчина добавил, что где-то неподалеку бродит сторожевой пес, однако дамы оказались не робкого десятка и с богатым воображением. Они тут же перепугались и потребовали впустить их, пока не уберут пса. Не знаю, до чего бы дошли эти нахальные агнары, но по счастью приехал сам диар. Узрев нарушительниц нашего покоя, он выдворил их из поместья, и после этого все попытки посмотреть на девицу, сумевшую «окрутить» самого стойкого и завидного холостяка, прекратились.

Теперь же мне предстояло первое испытание – выезд в город к инару Рабану на примерку. Одно из платьев доставили как раз вчера, как и аксессуары к нему. В нем мне и предстояло ехать. Признаюсь, увидев это светло-зеленое чудо, я битый час смотрела на него, открыв рот, и все никак не могла поверить, что оно мое. Помощник портного, наблюдавший за мной, улыбнулся и потер руки:

– Я передам инару Рабану, что вы в восторге, – сказал он.

– Ага, – только и смогла вымолвить я, не смея даже прикоснуться к тому великолепию, которое находилось передо мной.

Не дышала я и глядя на шляпку, на сумочку, на туфельки, сшитые к этому платью. А стоило папеньке открыть передо мной коробочку со скромным, но изящным гарнитуром, который прислал мне диар, я и вовсе готова была лишиться чувств от восторга. И когда сегодня все это было надето на меня, а новая горничная, присланная д’агнаром Альдисом, уложила мне волосы и прикрепила шляпку, я почувствовала себя, если и не богиней, то кем-то очень близким к ней.

– Фло, ты чудо, как хороша, – улыбнулся Артиан, глядя на то, как я кручусь перед зеркалом.

Отцу и брату их одежду доставили раньше, и я даже немного завидовала им, снова надевая свое простенькое неброское платье. И вот, пожалуйста, я почти королева, по крайней мере, кажусь себе такой. Бросив на себя еще один взгляд в зеркало, я сцепила пальцы под подбородком и, продолжая придирчиво разглядывать себя, признала, что инар Рабан не просто мастер своего дела, он кудесник! Глаза мои теперь казались ярче, и счастливый блеск только украшал их. Румянец удовольствия окрасил щеки, и, пожалуй, меня теперь, действительно, можно было назвать миленькой.

– Ах, Фло, ты такая красавица, – всплеснула руками Мели.

– Красавица, – восхищенно протянула Тирли.

– Еще бы, – самодовольно хмыкнул папенька.

Он подошел ближе, оглядел меня с головы до ног и потер руки. После подставил мне локоть, и я кокетливо взяла родители под руку. Он накрыл мои пальцы второй ладонью и улыбнулся.

– К сожалению, его светлость не может сопровождать нас, как планировал, но обещал присоединиться в городе, – сказал папенька, и я привычно зарделась, теперь от предвкушения и нетерпения, желая услышать, что скажет жених о моем преображении.

Внизу нас ждала запряженная коляска, возле которой стоял кучер. Он поклонился нам и, открыв дверцу, помог усесться. Сестры оставались дома с братом, со мной ехал только папенька. Он несильно стукнул кончиком новой трости о пол и важно произнес:

– Трогай.

Коляска тронулась с места, а я вдруг подумала, что все это сон, и я сейчас непременно проснусь в своей постели. И не будет ни диара, ни платья, ни экипажа, ни поездки к модному портному, ничего не будет, только унылая обыденность. Однако коляска выехала за ворота усадьбы, а я все не просыпалась. Не выдержав, я даже ущипнула себя за руку, возле краешка тончайших белоснежных перчаток. Зашипела и удостоилась укоризненного взгляда родителя. Одно радовало, что все это не сон.

Папенька, сохранявший какое-то время чопорность, все-таки расслабился, откинулся на спинку удобного мягкого сиденья и шумно втянул носом воздух. После взял меня за руку и сжал ладонь.

– Подумать только, Фло, могли ли мы мечтать о подобном? Еще недавно у нас было только наше имя, и вот мы уже снова хозяева прежних владений, наш дом возвращает себе прежнее величие. В конюшне появились лошади, и я везу свою дочь-невесту к лучшему портному на примерку новых нарядов.

– К сожалению, в этом нет нашей заслуги, и оттого вкус вернувшегося достатка горчит чужим благодеянием, – заметила я.

Папенька замолчал. Взгляд его устремился вдаль, и на лице появилось задумчивое выражение.

– Ты думаешь, новообретенное богатство вскружило мне голову? – спросил агнар Берлуэн.

– Оно кружит голову нам всем, – улыбнулась я. – Богатыми быть приятно.

– Очень приятно, – усмехнулся родитель и, стянув с головы шляпу, аккуратно уложил ее рядом с собой на сиденье. – Но во всем этом я опасаюсь лишь одного – пересудов. Злые завистливые языки еще много раз ужалят нас, намекая на то, что мы всего лишь нищета, получившая подачку со стола господина. Думать об этом унизительно. Однако тот, кто не испытал нужды, не сможет понять радости от обретения нового шанса на жизнь в достатке. Признаюсь, Фло, порой я думаю, отчего так щедр с нами диар, и не могу увидеть подвоха. Твой брат после вашей свадьбы отбудет в столицу, где сможет достойно зарабатывать себе на хлеб, служа помощником и секретарем д’агнару Вальдеру. И это тоже протекция нашего диара. Твои сестры, когда им исполнится четырнадцать, отправятся в пансион для благородных агнар. Ты понимаешь, что это означает? Мели и Тирли смогут стать придворными дамами, если отличатся во время учебы, а это уже такие виды на замужество и будущее… Ты станешь диарой Данбьергской. Порой мне кажется, что мое сердце просто не выдержит подобного счастья. Мои дети, будущего которых я не видел, станут большими людьми. И ради этого я готов выслушать тысячу колкостей и насмешек. Единственное, чего опасаюсь, что это заденет и вас. Будь сильней, Фло, прошу тебя. Помни, кем ты скоро станешь. Будь достойна своего мужа и его фамилии.

– Я буду очень стараться, папенька, – улыбнулась я, но какая-то неприятная тревога поселилась в моей душе, вдруг вернув прежние опасения, почти развеявшиеся за это время. И все разумные и правильные слова, сказанные мне женихом, показались вдруг фальшивкой, за которой спрятался иной смысл поступков нашего благодетеля, так и оставшись для меня тайной.

К Кольберну мы подъехали спустя три часа, порядком устав от дороги. На окружающие красоты я уже успела налюбоваться, даже вздремнула, и теперь невыносимо хотелось выбраться из надоевшей коляски и пройтись, размять задеревеневшие от долгого сидения члены. Папенька был со мной абсолютно солидарен, и, завидев город, мы одинаково оживились.