Солнечный луч. По ту сторону мечты

Старуха в очередной раз подняла над головой круг, обтянутый потемневшей кожей, с боков которого свисали меховые хвосты и нитки с разноцветными бусинами, ударила по нему короткой толстой палкой и замолчала. Кажется, она проводила какой-то ритуал. «Колдунья», – отозвалось сознание.

– Ыргын? – спросила она.

– Не понимаю, – шепотом ответила я.

Колдунья отложила круг и палку и поднялась с колен. Только сейчас я заметила, что лежу на полу, спеленатая с головы до ног в ткань. Женщина отошла куда-то за пределы моей видимости, но быстро вернулась с глиняной кружкой в руке. Она снова опустилась рядом со мной, приподняла голову и прижала кружку к губам. Настой, полившийся в раскрытый с готовностью рот, оказался холодным и горьким. Но жажда была столь велика, что я, толком не заметив горечи, жадно выпила всё, что мне дали.

Затем кружка исчезла, и женщина прижала узкую сухую ладонь к щеке. Она заговорила. Задумчиво, неспешно, словно рассуждала. Я не понимала ни слова. Вслушивалась, но язык был мне незнаком. Он казался грубым и гортанным. Не знаю, на каком языке говорила я, но, похоже, и колдунья никогда его не слышала.

– Я не понимаю, – сипло повторила я, и старуха махнула рукой.

Что-то коротко произнеся, она вновь встала на ноги и ушла, оставив меня в одиночестве. Шаги я слышала, хозяйка осталась в доме, но ко мне уже не подходила. Мне осталось только прислушиваться и думать. Но это выходило плохо, мешали растерянность и жар. Впрочем, последний постепенно сходил, и мой разум медленно, но верно, начал проясняться. Когда из неудобств осталась только ткань, не дававшая мне шевелиться, я перестала слушать шаги и редкое бормотание старухи, и начала размышлять.

Некоторое время я терзала разум попытками вспомнить: кто я, откуда, и как появилась в той пещере. Однако, в конце концов, отказалась от этой затеи, ощутив легкую головную боль. После этого я сосредоточилась на том, что знала точно – моя одежда. То есть та сорочка, в которую я была одета. Откуда-то я точно знала, что она была жутко неприличная, потому что длинна невесомого одеяния едва скрывала колени.

Предположений о том, почему на мне была надета вещь, выходившая за рамки приличий, было несколько. Я замужем, я чья-то любовница, я… куртизанка. Точно знала, что вещь дорогая, и значит, дешевой шлюхе принадлежать не могла. Значения всех этих слов я понимала, и потому решила остановиться на замужестве, оно мне казалось наиболее привлекательным. Из этого следовало, что я не девица. Впрочем, женщина, надевшая короткую сорочку, девицей быть не могла. Слишком развратно.

Остановившись на этом, я перешла к окружающему миру. Я знаю такого зверька, как крыса, знаю о собаках. Знаю, как выглядит хищная птица, знаю о приличиях… хотя бы про длину сорочки. Я понимаю запахи, могу различать предметы гардероба… О, я знаю слово – гардероб! Еще саркофаг. Еще я разбираюсь в окружающем пространстве. Узнаю снег, ветер, камни. Выходит, я помню почти всё, кроме того, кто я, где жила, на каком языке разговариваю, и как я оказалась в пещере. И любая попытка вспомнить, приводит к тому, что начинает ломить в висках.

Недалеко от меня послышались шаги. Я скосила глаза и увидела старуху. На ней уже не было ни красного балахона, ни шапки с костяными бляхами. Теперь женщина была одета в серую рубаху, поверх которой красовался жилет с меховой оторочкой, и юбку, доходившую длиной до щиколоток. Обувь колдуньи была мне незнакома. Она представляла собой нечто вроде коротких кожаных сапожек, только без подметок и каблуков. Оттого шаги женщины выходили тихими и шаркающими. По краю обуви тоже шла тонкая меховая оторочка.

Колдунья бросила на меня короткий взгляд, что-то сказала и опять исчезла из поля моего зрения. Я поджала губы. Ищут ли меня? Найдут? Сколько мне придется пробыть здесь? Хотелось надеяться, что старуха не выгонит меня, как только я оправлюсь. Если я окажусь в этом царстве снега и холода, то долго не протяну. Я ничего и никого здесь не знаю… по крайней мере, не помню. И тогда мне лучше остаться рядом с человеком, который уже принял во мне участие. К тому же, если она колдунья, значит, может помочь мне вернуть память. Но как я ей объясню, что мне нужно помочь вспомнить? На пальцах не объяснишь, значит, нужно научиться ее понимать. Да, разумная мысль. Первый мостик к взаимопониманию – это язык. Нужно приглядеться к женщине, понравиться ей…

– Расчетливая… – прошептала я и нахмурилась.

Кажется, когда-то где-то я слышала такое. В голове тут же всплыл мой собственный ответ: «Я просто знаю, чего хочу». Хм… И кому я это говорила? Виски тут же отозвались легкой болью. Даже не удалось вспомнить, кто называл меня расчетливой: мужчина или женщина? Хорошо, всему свое время. Раз мелькнуло один раз, значит, появится в другой. Возможно, что-то большее, чем одно слово. Не стоит изводить себя попытками вспомнить утраченное, дело это не ускорит.

Расслабившись, я прикрыла глаза и сосредоточилась на шагах колдуньи. Они приблизились и замерли рядом. Глаз я открывать не стала. Зашуршала ткань, и моего лица коснулась сухая ладонь. Я продолжала упрямо жмуриться, когда тонкие пальцы старухи вдруг ухватили меня за нос. Это было не больно, но от неожиданности я охнула и возмущенно посмотрела на женщину.

Она рассмеялась. Смех у пожилой женщины был хрипловатый, низкий. Она откинула полог полотна, сковывавшего меня, и подала руку. Колдунья разговаривала со мной, продолжая посмеиваться. Я по-прежнему не понимала и рассматривала ее, точней, рисунок на ее лице. Эта была вязь символов, плетение которых причудливо складывалась в фигуры, похожие на животных. А может мне это только казалось, но однажды заметив это, я уже не могла отделаться от ощущения, что смотрю на фигурки зверей, бежавших друг за другом.

– Ата, – колдунья оторвала меня от созерцания и поманила за собой. – Ата-ата.

– Идем? – переспросила я. – Идем-идем. Наверное, так.

– Ата, – повторила колдунья, улыбнувшись.

На удивление у нее были все зубы, крепкие, чуть пожелтевшие, но без налета гнили. Она всё манила меня, повторяя свое «ата», и я, ухватившись за ее руку, поднялась на ноги. Оглядела себя. Единственный покров, скрывавший мою наготу, остался лежать на деревянном полу. Вдруг ощутив смятение, я закрылась собственными волосами. Женщина хмыкнула, покачала головой и потянула меня за собой, сказав уже знакомое:

– Ата.

Наверное, это все-таки можно было перевести, как идем, потому что ничего иного в голову не пришло. Я послушно шагала сзади, разглядывая сундуки, стол, четыре простеньких стула, две скамьи, полки, очаг, в котором весело потрескивал огонь. Глиняные горшки и миски, пучки сушеных трав – всё это было мне понятно и знакомо. А вот зверь, растянувшийся у дверей, вызвал оторопь. Он чем-то напоминал пса и овцу одновременно, только ростом чуть превосходил кошку. Зверь поднял округлую голову, оскалился, но старуха грозно замахнулась, и странное животное перевернулось на спину, поджало лапы и издало урчащий звук.

– Кто это? – вырвалось у меня.

– Турым, – ответила колдунья.

– Его так зовут?

Женщина махнула рукой, кажется, решив не отвлекаться на мой лепет, сдвинула ногой животное в сторону и толкнула дверь. Мы оказались в полумраке маленького помещения, но разглядеть его я не успела, потому что моя спасительница сдвинула в сторону кожаную завесу, и на меня дохнуло паром и травяным ароматом. Старуха слегка подтолкнула меня:

– Лихур. Ат.

«Иди», – перевела я для себя. Ата – идем, ат – иди. Кажется, я верно поняла. Что означало первое слово осталось мне неведомо. За завесой были камни. Они устилали пол, стены, потолок. От камней шел жар, но что нагрело их, я не увидела. Как не увидела углубления в полу, заполненного водой, от которой поднимался ароматный пар. Я сделала несколько шагов, озираясь по сторонам, и под окрик старухи полетела в воду. Тут же в спину мне раздался хриплый смех. Колдунья веселилась.

Я забарахталась, хлебнула воды и, вскочив на ноги, отчаянно закашлялась. Затем ожесточенно стерла с лица влагу и сердито взглянула на старуху. Она продолжала хохотать. Полусогнувшись, мотала головой и хлопала себя ладонями по бедрам, сейчас напоминая не хищную птицу, а обычную курицу.

– Не вижу ничего смешного, – проворчала я и передразнила женщину: – Ат-ат.

Старуха затряслась от нового приступа смеха. Ощутив прилив жгучей обиды и гнева, я размахнулась и плеснула в нее водой. От неожиданности колдунья замолчала, заморгала, с удивлением глядя на меня, а после… опять развеселилась. Ударив по воде ладонями в бессильной злобе, я уселась в воду, скрывшую меня по шею, скрестила на груди руки и насупилась, словно маленький ребенок.

Женщина приблизилась ко мне, что-то приговаривая, погрозила пальцем и опустилась на колени. Она подцепила прядь моих волос, пропустила между пальцами и снова заговорила, только, кажется, теперь размышляя вслух. Я сидела, глядела перед собой и делала вид, что не замечаю смешливой хозяйки дома, но слушать продолжала, надеясь, что вновь смогу хоть что-то понять, однако в негромкой речи я не смогла уловить даже «ат».

Пока я слушала ее ворчание, женщина опустила в воду руку с пучком сухой травы, потерла его, и на поверхности соломы появилась пена. Дальше меня мыли. Ворчание сменилось пением, впрочем, ничем не напоминавшим того бормотания, которое я услышала, придя в себя. Эта песня не была монотонной, она была напевной, приятной, и старухин голос звучал как-то завораживающе. Я застыла, вслушиваясь в мотив, и даже не заметила, как колдунья, набрав в деревянный ковш воды, осторожно вылила ее мне на голову, смывая пену. Затем показала жестом, чтобы я встала, снова зачерпнула из большого ведра и полила на тело. С последними словами песни, она кивнула на занавесь и сказала с улыбкой:

– Ат.

Я послушно выбралась из углубления, вышла за занавесь и увидела кусок ткани, расстеленный на лавке. Хотела было взять его, но старуха отрицательно покачала головой. Она указала подбородком на лавку:

– Тан.

– Лечь? – переспросила я.

– Тан, – кивнула женщина.

Заинтригованная, я улеглась на живот. Колдунья ловко скрутила мне мокрые волосы в узел на макушке, затем накрыла вторым куском ткани, и начала мять плечи, спину, ноги, стопы. Движения ее были умелыми и быстрыми, порой причинявшими слабую боль. После мне велели подняться на ноги. Старуха откинула верхний кусок ткани, затем нижний, постелила сухой и указала на него взглядом.

– На спину? – поняла я.

Женщина похлопала меня по спине, подтверждая догадку, и как только я выполнила ее пожелание, возобновила массаж. Когда она добралась до стоп, я уже готова была зашипеть и обругать свою спасительницу за ее странную заботу, но колдунья отошла в сторону и велела подниматься. Кажется, мучить меня закончили. Вернувшись в ту часть дома, где имелся очаг, я оглядела себя при свете огня и изумленно охнула – на моем теле не было ни синяков, ни ссадин, ни ран от зубов того зверька из пещеры, которого я назвала крысой. И чувствовала я себя необычайно бодрой и здоровой. Я рассмеялась. Хозяйка дома с улыбкой покачала головой и сунула мне в руки одежду. Разбираться с ней мне предоставили уже самостоятельно.

Однако заметив долгое затишье с моей стороны стола, колдунья, возившаяся у очага, обернулась, внимательно посмотрела на мое недоумение, с которым я крутила непонятную мне одежду, прикрыла рот ладошкой и опять рассмеялась. Одевали мы меня с ней вместе. Странные сероватые штуки с завязками оказались нательным бельем. Странным в них было то, что штанины существовали по отдельности. То есть сначала я надевала первую штанину, обвязывала ее вокруг талии, затем вторую, тоже обвязывала ее вокруг талии. Между ног ткань шла внахлест и стягивалась тонкой тесемкой. Но сразило меня другое. Моя хозяйка, указав на мое белье, присела, изобразив, будто справляет нужду, потянула воображаемую тесемку и «раздвинула» ткань между ног. Я сказала только одно:

– Какой ужас.

Однако это было меньшей из моих бед, потому я решила сначала опробовать это «приспособление» в деле, потом делать окончательные выводы. После на меня натянули рубашку с узкими рукавами, она приятно легла к телу. Рубашка мне понравилась. Затем были штаны более привычного кроя. Дальше еще одна рубаха, длинная. Затем жилет, отороченный мехом. И ноги я сунула в такие же мягкие башмаки, как у колдуньи. После того, как волосы высохли, старуха сама расчесала их и заплела в косу, стянув ее снизу кожаным ремешком. Мои волосы ей особенно нравились. Она часто посматривала на них, порой трогала, что-то приговаривала и вздыхала. Это она делала, как мне показалось, удрученно. Ну, может, у нее было какое-то особое отношение к рыжим волосам. Ничего, поживу и всё узнаю. Начали мы вроде неплохо.

– Благодарю, что не оставили меня, – произнесла я, когда женщина отошла.

Она вопросительно приподняла брови, и я, прижав ладонь к груди, склонила голову, жестом повторив свое «спасибо». Колдунья улыбнулась, кивнула в ответ и отошла, чтобы заняться своим делом. А я села за стол, подперла щеку ладонью и протяжно вздохнула. Теперь, когда я чувствовала себя защищенной, вопрос с моим беспамятством вновь занял первое место.

– Кто же я? – спросила я зверя, не сводившего с меня взгляда.

Зверь почесался задней лапой и лег на свое место. Разбираться с моими бедами он не собирался. Придется это сделать самой.

Глава 2

Последующие тридцать пять дней были похожи один на другой. Я просыпалась, вырезала черточку на полене, которое раздобыла у моей спасительницы, после прятала его под свою лежанку и вздыхала: наступил еще один день. После этого я шла умываться, приводила себя в порядок и присоединялась к Ашит – так звали колдунью, приютившую меня. Мы завтракали, а потом я делала то, что она мне говорила – помогала по хозяйству, а заодно учила новый для меня язык.