Город, которого нет

Смех перешел в бульканье, он закашлялся, да так, что согнулся пополам. Свет, живительный древний свет. Пятьдесят новых лет… или сто. Он дотянулся рукой до прибора. Пение на дельфиньем языке, луч…

Приступ рвоты согнул его пополам. Вместо того, чтобы исцелять, свет отбирал последние силы. Зачем?

Хрипя, он опрокинулся на песок, но новая судорога согнула его пополам. Он блевал воздухом, и видел в мареве чужие города, людей, пирамиды…

И понял вдруг, почему.

Это было взаймы. Все, что взял, он теперь отдает. Боги, как глупо и жаль, а славно было бы дальше, вперед, обгоняя…

Как глупо.

Ильич почувствовал, что мир, потерявший устойчивость, накренился уже на другой бок. Астролябия светилась.

Зеленый луч коснулся старика, и внутри затрепетала каждая клетка. Существо в этом свете стало девочкой с толстой косой, в платье с пелериной. Она наклонилась к старику, погладила его по голове:

– Пойдем?..

Как же я пойду, изумился Ильич, нет у меня на это сил. Но силы, оказывается, были.

Сидя за рулем джипа, Люда смотрела, как уходили девочка и старик: сквозь море, воду и камни, за катерки и далекие корабли, по ясно видимой открытой дороге. Дельфинье пение, так непохожее на горестный вой существа, сопровождало их путь. Куда?.. бог весть.

Ее привело в чувство тарахтение мотора. Боцман пришвартовался, деловито осмотрел скелет, четверть часа назад бывший импозантным прибалтом, три трупа, голосящий джип…

Она моментально устала, поняв, что придется объяснять, рассказывать, что-то делать.

Но делать ничего не пришлось.

В гавани сутки спустя загорелась баржа. Да так лихо, что приезжало ТВ. Пожарники тушить отказались, подумали – на фига? Так и дрейфовала, пока не унесло ее к финнам – пусть те разбираются.

…Говорят, раз в год, в белую ночь в Пьяной гавани можно увидеть обоих: девочку и старика. Сидят на причале, молчат о своем.

Впрочем, ленинградцы не очень любят это место. Вернее, петербуржцы: так вышло, что на следующий день жители города вернули Питеру старое имя.

Экстерны

Вот теперь тебя люблю я,

Вот теперь тебя хвалю я,

Наконец-то ты, дебил,

деканату угодил.

    студенческий фольклор

– Ты уверен? – заместитель декана вздохнул.

– Иван Андреевич, вот так надо, – я резанул ребром ладони по горлу. – А через год вернусь, с новым опытом, и все сдам. Может быть, даже экстерном.

– Ладно, – он сгреб мое заявление на академический отпуск, – иди. Экстерном… а ты в курсе, что половина таких вот оболтусов из академки не возвращается? Вольные хлеба затягивают. А потом дипломы рисуют. Позорят, понимаешь, альма-матер…

Позорить ВУЗ я не хотел. Я решил подработать, а заодно попрактиковаться. Трех курсов фотофакультета, по моим прикидкам, было достаточно.

Проблемы начались, когда сломался фотоаппарат. Денег на новый, естественно, не было. Случайно я забрел в комиссионку на Некрасова – эта лавочка торговала всем, в том числе и подержанной аппаратурой. И там, среди проигрывателей прошлого века и пропахших нафталином шуб мне попался на глаза подержанный «Никон».

Цена оказалась значительно ниже, чем я ожидал, плюс продавец надо мной сжалился, после того, как я, развернувшись в узком проходе, влетел со всей дури носом в стеллаж, и сделал мне скидку за травматизм.

Я купил аппарат и взялся за дело.

Для начала подрядился поработать на свадьбе приятеля. Сами знаете: все эти пенные кружева, галстуки, горластый тамада с кочаном капусты, летающий букет и мамаша в слезах – все на фоне питерских красот-болот. Медному всаднику хоть бы хны – он и не такое видел, а вот меня крепкое облако парфюма, витавшее над тусовкой, к концу вечера наградило мигренью. Но снимки вышли приличные.

Правда, на одной карточке обнаружился странный брак. Вокруг целовавшихся молодоженов ровным кольцом кружились тени предметов: чашки, кастрюли, тарелки. И даже утюг. Представьте: темно-серый ореол из кухонной утвари прямо у жениха над макушкой. Что за дела?

Приятелю я этот баг не стал показывать. Отдал хорошие снимки. Но, распрощавшись, открыл исходник, чтоб разобраться, откуда что взялось. На беду, кореш вернулся – забыл зажигалку.

Увидел он картинку на мониторе и озверел. Желчно заметил, что фабрика слухов работает безотказно. Они с молодой женой, и вправду, живут как кошка с собакой. Летающими кастрюлями его не удивишь. Но от меня он такой подлянки не ожидал, и этот глумливый коллаж ставит крест на нашей дружбе. Я пробовал объяснить, что ничего не монтировал, но этим, похоже, разозлил его еще больше.

Он ушел, грохнув дверью.

Потом мне заказали серию снимков гостиницы на Садовой. Хозяин построил ее на месте бывших меблированных комнат, сгоревших лет сто назад.

Пара фотографий опять оказалась испорчена. На переднем плане, заслоняя хозяина отеля, стояла пожилая женщина в платье до пят, с мрачным обрюзгшим лицом. Губы ее были поджаты, руки скрещены на груди.

Я показал снимок распорядителю и спросил, не знает ли он эту даму. Тот пожал плечами, но спустя день перезвонил мне, и сказал, что профессионалу неэтично забивать голову клиентам дешевыми розыгрышами.

Женщина оказалась прежней владелицей гостиницы, погибшей в пожаре век назад. Ее портрет нашелся в газетных подшивках, репринты которых новый владелец заботливо собирал.

А мне сообщили, что больше в моих услугах не нуждаются.

Все окончательно мне разонравилось после съемок в салоне красоты. Вроде рутина: вид с улицы, вывеска, интерьер. Кабинет косметический, массажный… мастера с дипломами, счастливые клиенты. Стойка администратора… тут я и завис.

Администратором работала такая девушка! В ее глазах плескались зеленые воды бездны. Светлые волосы отливали изумрудом, когда на них попадал свет вмонтированного в стену аквариума. И она согласилась со мной встретиться.

На фотографии у барышни из-под стойки торчал чешуйчатый хвост.

Я таращился на жутковатый снимок, гадая, как так могло получиться. Она подошла и заглянула мне через плечо. Ой, что было! Даже не хочу вспоминать.

Порядком устав от нервных клиентов, мы с «Никоном» вышли на улицы Питера. Ох, и не в добрый час. О тайной жизни города я узнал столько…

В Таврическом саду старуха выгуливала отдышливого мопса на цепочки. Мопса, я точно помню. На снимке с цепи рвался упитанный ящер.

Мрачный ДПСник в форме, которого я щелкнул из окошка троллейбуса, на фотографии оказался закутан в темный плащ. Его мучнисто-белое, цвета земляной личинки, лицо украшал слоновий хобот.

Мальчишки-серферы с Дворцовой, которых я долго подлавливал в моменты зубодробительных трюков, на снимке вышли вовсе без досок. Зато с крыльями. Остроконечные уши и раскосые глаза делали их похожими на летучих мышей.

Черт подери, я заснял гномов! А как еще назвать крохотных человечков в атласных кафтанах? Один щеткой надраивал ноготь большого пальца атланта, а другой, рыжий, показывал мне язык.

Казалось, я схожу с ума.