Кровавый след бога майя

– Они требуют, чтобы мы немедленно покинули храм. Кинич и остальные проведут обряд по задабриванию богов. Кинич хочет послать кого-нибудь в деревню за жрецом, – пояснил Джонатан столпившимся членам экспедиции.

– Они требуют! – скривился Митчелл-Хеджес. Решительным жестом он отстранил Джонатана и вклинился в группу у алтаря. В центре этой группы несколько индейцев покрепче удерживали полупьяного Райта. Майор проклинал джунгли, их обитателей и богов и тянул руки к статуе. Было очевидно, что притронуться к Ах Пучу ему не дадут, и если нужно, индейцев не остановит даже перспектива убийства.

Джонатан уговаривал майора наплевать на проклятую статую и немедленно возвращаться в лагерь, но разъяренный Райт не желал прислушиваться к доводам рассудка.

Все решило вмешательство Николая. Он силой оттащил майора от алтаря и потянул за собой вниз по склону. Митчелл-Хеджес дал команду всем следовать за ними. На этой стадии конфликт действительно стоило замять.

Все вместе они дошли до лагеря. Индейцев успокоили – Митчелл-Хеджес сам не меньше часа заверял их в уважительном отношении к майяским божествам. Согласие на изучение статуи было получено.

Кинич с соплеменниками вернулись к пирамиде и провели все положенные обряды, после чего Митчелл-Хеджес с подчеркнутым почтением перенес божка в свою палатку и водрузил на стол. Индейцы с ворчанием удалились.

Ах Пуч был уродлив до безобразия. Мосластые конечности, раскрытый в злобном оскале рот, струпья и язвы, покрывающие тело.

– Это определенно Ах Пуч, – бормотал Митчелл-Хеджес с видом знатока. – Владыка Шибальбы – их царства мертвых.

Ни Митчелл-Хеджес, ни Анна, ни тем более майор не были специалистами по майяской истории. Николай уже достаточно времени провел в странствиях и многое повидал, чтобы понять, что вся их экспедиция не имела с наукой ничего общего. Их раскопки скорее напоминали мародерство. Митчелл-Хеджес вел поиски бессистемно, не делал записи, не изучал исторические слои. Он просто собирал все, что попадало под руку, в надежде сбыть находки как можно дороже. Единственным, кто мало-мальски разбирался в культуре древней цивилизации, был Джонатан. Он вел дневник раскопок, он же обеспечивал контакт с рабочими.

– Тяжелый. Вероятно, чистое золото. Потрясающе! – Митчелл-Хеджес засунул в рот любимую трубку и принялся бесцеремонно вертеть божка в руках. – Джонатан, бросай свои записки, отпразднуем грандиозную находку!

Николай сидел в стороне от стола и с кислой миной наблюдал за происходящим. Анна, сияющая, в платье и туфлях вместо всегдашних полотняных брюк и сапог, подлетела к нему.

– Это самая грандиозная находка после черепа! А может, и значительнее черепа! Папа ужасно рад! – Она заглядывала ему в глаза, и Николай, чтобы не обижать ее, выдавил улыбку. Радость Митчелл-Хеджеса трогала его мало.

В сущности, эта Анна была милой барышней и ничем не заслужила его пренебрежения. Просто ему вдруг все опостылело.

Он обнял ее за плечи и легко чмокнул в макушку. Анна зарделась и, мгновенно повеселев, поспешила к отцу.

Густая тьма накрыла лагерь. Далеко в вышине сверкали холодные звезды, а в палатке Митчелл-Хеджеса подмигивала им походная лампа. Они распили бутылку вина, которую шеф извлек из запасов, и теперь мирно коротали вечер.

Ах Пуч стоял посреди стола. Анна что-то рисовала в альбоме, Митчелл-Хеджес курил, любуясь находкой. Николай, Кук, Джонатан и Мартин Райт, пожилой, сильно пьющий отставной военный, которого Митчелл-Хеджес потащил в экспедицию то ли в качестве телохранителя, то ли ради услуги его жене, играли в вист. Почти семейная идиллия. Вот только мысли Николая этой мирной картине никак не соответствовали.

Чем дольше он смотрел на находку, свою находку, тем сильнее зрело в нем недовольство. Ради чего он работает в этой экспедиции? Слава? Деньги? С какой стати он терпит придирки Митчелл-Хеджеса? Три месяца сидения в джунглях – чего ради? Для собственного удовольствия, ради сомнительной страсти к новым впечатлениям? Никакой страсти Николай больше не испытывал, были только неудовлетворенность и необъяснимое раздражение. Его сердили абсолютно все – от добродушного весельчака Кука до ершистого майора. Больше всего его сердил сам Митчелл-Хеджес. Самодовольное вытянутое лицо и вечно висящая на губе трубка раздражали так, что минутами хотелось врезать ему кулаком в челюсть.

Что это с ним? Николай потряс головой. Заболел он, что ли? Или это проделки жрецов майя? Ни в какие проклятия он, естественно, не верил, но вот то, что эти хитрецы могли намазать божка какой-нибудь гадостью, которая воздействует на психику, вполне допускал. Он уже наслышан, что индейские шаманы и знахари – большие мастера морочить людям головы с помощью трав и листьев; нужно только знать, что рвать.

Николай от природы был человеком добродушным. Подобные приступы раздражительности были ему совсем не свойственны.

Может, последовать примеру майора и напиться?

– Майор Райт, плесните и мне вашего бренди, будьте любезны.

Анна подняла голову от рисунка и с тревогой взглянула на него.

Следующего роббера Николай уже не помнил. Начав пить, он больше в этот вечер не останавливался.

Во сне уродливый костлявый старик рос, набухал, нависал над Николаем. У старика были налитые кровью глаза и пересохшие губы.

Проснулся он в холодном поту, полный дурных предчувствий. Пить больше не стоило.

Глава 4

Время превратилось в тягучий бесцветный поток, не стремительный, каким было всю его жизнь, а мутный, едва подвижный. Такое существование угнетало невероятно. Джунгли вызывали отвращение, каменные груды пирамид – глухую ненависть, товарищи по экспедиции… Николай повернулся на другой бок лицом к полотняной стене палатки, словно выражая своим видом отношение к этим самым товарищам.

Прошла неделя с тех пор, как он обнаружил под завалом золотого божка, и всю эту неделю Митчелл-Хеджес на все лады восхищался своей величайшей находкой. Николай пару раз шутливо напомнил, кому в действительности принадлежит честь открытия, но Митчелл-Хеджес делал вид, что не слышит. Каждый вечер он теперь запирал божка в железном ящике под кроватью.

Индейцы, заметив столь неуважительное отношение к Ах Пучу, роптали. На раскопе уже несколько раз случались опасные стычки, и Джонатану становилось все труднее договариваться с майя. Те упрямились, огрызались, работали спустя рукава и грозили белым всяческими бедами.

Эта неделя принесла несколько мелких, но примечательных происшествий. Один из индейцев скатился с откоса и сломал ногу. Незаменимый добродушный Кук отравился – предположительно несвежей игуаной. В лагере поймали ядовитую змею – по мнению Джонатана, это была сурукуку, разновидность гадюк, очень ядовитая. К счастью, змею у палатки Митчелл-Хеджеса вовремя заметил один из индейцев и разрубил мачете. Ее появление было тотчас приписано проклятию, которое легло на осквернителей пирамиды. Индейцы потребовали от Митчелл-Хеджеса извлечь из сундука Ах Пуча и долго молились перед статуэткой, обильно поливая ее кровью. К счастью, не человеческой.

Анна в эти дни стала отвратительно плаксивой и назойливой. Она искала у него поддержки, но Николай, раздражительный и апатичный, определенно не годился сейчас на роль утешителя.

Сухари, мясо неизвестных тварей и фрукты с запахом гнильцы больше не лезли в горло. Николай стал задумываться об отъезде.

Разумеется, слово «отъезд» в их ситуации было не самым подходящим. Они находились в сердце тропического леса, до ближайшей деревни километры пути по джунглям, кишащим ядовитыми тварями. Нечего и думать соваться туда в одиночку – он заблудится, стоит ему отойти от лагеря метров на сто. Нужен проводник.

Еще недавно, когда Николай был бодр и весел, то есть был самим собой, у него сложились неплохие отношения с индейцами. В отличие от высокомерных англичан он не считал зазорным беседовать с ними, иногда угощал табаком. Индейцы были необщительны, но падки на подарки, а Николай умел быть щедрым. Без всякой корысти, просто от природы.

Пожалуй, стоит подняться и дойти до пирамид. Он присмотрится к индейцам и выберет проводника, который согласится довести его до ближайшего города.

– Дорогая, Николас просто устал. Такое случается с людьми в непривычных условиях. И потом, ты забываешь, что он не один из нас, он иностранец. – Из соседней палатки доносился ленивый голос Митчелл-Хеджеса. – Я давно твержу, что Николас тебе не пара. Дело даже не в том, что он беден, состояние можно заработать. Но какое будущее вас ждет? Что у вас может быть общего, кроме этого леса?

– Мы можем поехать в Россию. Я с ним, – тихо, но решительно заявила Анна.

Николая это заявление ничуть не тронуло. Он пожал плечами и двинулся к высокой неряшливой глыбе, где копошились индейцы.

Митчелл-Хеджес уже неделю размышлял над подходящим названием для пирамиды, но пока ничего не придумал.

Рабочие ворочали камни и вырвали из тела пирамиды корни сгоревших деревьев, чтобы расчистить верхушку. Николай пристроился за толстым обгорелым стволом, откуда можно было наблюдать за площадкой.

На второй день он выбрал невысокого молодого индейца по имени Кааш. Он был задирист, недоволен однообразной работой, побаивался проклятия и уже не раз вступал в стычки с Митчелл-Хеджесом. Подбить его на побег оказалось делом не сложным, оставалось дождаться подходящего момента.

Теперь нужно было обеспечить запас воды и продовольствия. Он возьмет с собой золотого божка, документы, минимум вещей и, разумеется, деньги. Продавать золотого божка прямо здесь, в Британском Гондурасе, Николай не собирался. Для этого лучше отправиться в Американские Штаты – там достаточно не слишком щепетильных коллекционеров, готовых выложить за такую диковину круглую сумму. До Американских Штатов рукой подать, а оттуда можно будет сразу отплыть в Россию.

Именно туда, на родину, рвалось сердце. В последнее время оно болезненно сжималось при мысли о родителях и доме. Как они там? Что это за революция, о которой вопили европейские газеты? Что за Советы такие?

До сих пор он был почему-то совершенно спокоен за близких. У Николая были младший брат и старшая сестра, сейчас уже вполне взрослые люди, способные позаботиться о стариках. Что же касается революции, его семья, хотя и имела потомственное дворянство, всю жизнь трудилась на благо отечества. Дед был профессором университета, отец – инженером, мать окончила женские курсы и до замужества преподавала. Младший брат с детства мечтал стать врачом, наверное, сейчас он оканчивает учебу, может быть, уже и окончил. Тревожиться было не о чем: по сведениям, которые он черпал из газет, новая власть искореняла богатых промышленников и аристократов, родители ни к одной из этих категорий не принадлежали, и все же тревога за них не покидала. Нет, как можно скорее домой, в Россию. Но для этого нужны деньги, а их нет.

Николай всю жизнь считал себя человеком честным и, как бы трудно ни приходилось, никогда не опускался до кражи или обмана. Сейчас он почувствовал, что готов перейти эту грань. Совесть почему-то молчала, как будто одобряла недостойный план.

Золотого божка нашел он, а значит, он просто возьмет то, что принадлежит ему. А что до денег… Но, в конце концов, ему тоже полагается вознаграждение за каторжный труд, и вряд ли Митчелл-Хеджес готов расплатиться с ним по-честному.

Пить он себе больше не позволял, с Анной стал добр и внимателен, чем вызвал глухое раздражение ее отца.

Подготовка к побегу настолько захватила Николая, что он теперь не так болезненно реагировал на видения, преследующие его по ночам. Ах Пуч, джунгли, поземка в далеком Петербурге, какие-то темные тени в шинелях… Образы кружились в хороводе, пугали, изматывали, но, просыпаясь, он думал только о бегстве. Анна тоже жаловалась на сны – ей являлись картины прошлого Лубаантуна: жрецы на вершинах пирамид, кровавые жертвоприношения, дикие обряды. Митчелл-Хеджес давал ей какие-то капли, милый заботливый Кук пытался хоть как-то разнообразить пищу, майор простодушно предлагал выпить. Его тоже мучили кошмары, но он видел причину исключительно в качестве спиртного.

Один Митчелл-Хеджес пребывал в добром расположении духа – не иначе, подсчитывал барыши после продажи черепа и золотого божка. Прочие находки, пусть и интересные с точки зрения науки, особой прибыли не сулили.

Все изменилось, когда один из индейцев, возвращаясь в лагерь после работы, зацепился за какой-то стебель, упал, скатился со склона, напоролся на ядовитый шип и к вечеру скончался в страшных мучениях, оглашая лес дикими криками. Его соплеменники выглядели уже скорее не злыми, а напуганными, без конца молились и трясли амулетами. Пока индеец бился в агонии, Анна сходила с ума от ужаса. Больше всего ее угнетала невозможность помочь страдальцу: никаких серьезных медикаментов у них не было. Митчелл-Хеджес был мрачнее тучи. Джонатан безостановочно твердил, что божка нужно вернуть на пирамиду. Майор пил, Кук раздавал всем успокоительные капли.