Кровавый след бога майя

– Дмитрий, пора принимать лекарства! – Из распахнутого окна выглянула пожилая дама с элегантной стрижкой.

– Иду, Лидушка. Прошу меня извинить, господин капитан.

Итак, из всего семейства один Леонид процветает, что, впрочем, и так очевидно, и у него единственного имеются наследники. Впрочем, алиби у него тоже имеется. Железное.

Глава 3

Лубаантун, Британский Гондурас, 1924 год

Николай набросил рубашку и вышел из палатки. Влажный густой туман тут же схватил его в объятия. Вид раскинувшихся до горизонта джунглей после четырех месяцев сидения в этой глуши вызвал у Николая глухое до тошноты раздражение. Он устал от этой мокрой жары – так устал, что временами казалось, что в мире уже не существует сухого тепла. Устал от шевелящейся агрессивной зелени джунглей, от наводящего тоску рыка ягуаров по ночам. От вечного напряжения и однообразия, от необходимости жить в замкнутом обществе. В состав экспедиции входили несколько белых и двадцать индейцев.

От англичан его тошнило. Анна, дочка Митчелл-Хеджеса, с которой он от скуки закрутил роман в самом начале экспедиции, ему порядком надоела. Она была скучна, чопорна, влюблена как кошка. С тех пор как ей исполнилось семнадцать, она почувствовала себя взрослой и все чаще стала заговаривать об их браке.

Ни о каком браке с Анной речи быть не могло. Николай вздохнул, отошел от палатки и лениво прошелся вдоль белых полотняных навесов к полевой кухне, где их «мистер дворецкий» Кук, почти кок, уже готовил нехитрый походный завтрак – ломтики солонины и яичница из яиц какой-то неведомой птицы. Не важно, главное, чтобы не змеиные. Фрукты в джунглях имелись в изобилии.

– Привет, Николас. Что так рано, не спится? – оторвался от стряпни Кук.

– Да. Кофе готов? – Он пристроился за простым струганым столом, от которого за версту несло англосаксонским педантизмом. В чем это выражалось – сказать было сложно. В последние недели Николаю стало казаться, что члены экспедиции – люди для него настолько чужие, что даже запах издают какой-то специфический, вызывающий отвращение.

Самое удивительное, что он знал точные день и час, когда это началось. В тот день Анна, сияя от восторга, извлекла из-под обломков сверкающий хрустальный череп. С тех пор неведомая сила буквально выталкивала его из джунглей.

А ведь в какой восторг поначалу приводила его эта экспедиция! Карибское море, путешествие через джунгли, яркий тропический лес, гортанные голоса индейцев, их угрюмые лица, пестрые пончо, необычные украшения, рев ягуара по ночам, даже эта нестерпимая влажность – все сулило открытия и доставляло радость.

К двадцати пяти годам Николай Иванович Барановский успел повидать многое. В шестнадцать лет, только-только окончив гимназический курс, он заболел тоской по дальним странам и сбежал из дома.

Вернуть его не смогли: он нанялся юнгой на английское торговое судно, в тот же день уходившее из Петербурга в плавание. До Лондона, правда, не доплыл – сошел на берег в Амстердаме, поработал грузчиком в порту, а потом уже на французском судне отправился в плавание вокруг Европы и дальше по Средиземноморью в Африку. В Александрии он встретил одного состоятельного русского, такого же непоседу и авантюриста, как он сам, и нанялся к нему в секретари. С Александром Платоновичем они объездили Северную Африку и исколесили Ближний Восток. Потом благодетель и компаньон заболел и вынужден был вернуться на родину, а Николай Иванович пристал к семейству английского колониального чиновника и отправился в Индию. Года в стране йогов, заклинателей змей и буддийских храмов хватило – он нанялся матросом на английское пассажирское судно и вернулся в Европу.

Деньги, которые он скопил на службе у Александра Платоновича, подходили к концу, домой возвращаться не хотелось. Тогда-то он и познакомился с Митчелл-Хеджесом. Идея отправиться на раскопки в Центральную Америку его захватила. Еще через девять месяцев они высадились на песчаный берег Британского Гондураса.

Глядя, как Кук накрывает на стол, Николай снова почувствовал, что ему до смерти надоели авокадо вместо масла и гуава вместо яблок. Все эти волосатые и чешуйчатые, точно больные, фрукты не вызывают у него ничего, кроме отвращения. Он хочет свежего черного хлеба вместо сухарей, вареной картошки с соленым огурцом и солеными груздями. Он хочет щей, простых кислых щей. Хочет домой, в Петербург, заснеженный, заметенный порошей, освещенный подслеповатым желтым светом фонарей, залитый слепящим февральским солнцем, с искрящимися, как россыпь самоцветов, сугробами. Хочет слышать русскую речь, хочет обнять мать, вдохнуть запах ее волос. Николай почувствовал, как защемило сердце, даже погладил рукой грудь.

Лагерь понемногу просыпался. Николай допил кофе и, не желая встречаться с англосаксами, как он теперь в раздражении называл прочих членов экспедиции, собрался к себе. Вот-вот здесь появится вся компания: сам Фредерик Митчелл-Хеджес, его дочь, историк Джонатан Прайс, специалист по древним майя, и отставной майор Мартин Райт.

Конечно, он не успел. Холщовый полог откинулся, и Анна с улыбкой на вытянутом лошадином лице выскользнула наружу. И как только она могла показаться ему хорошенькой? Николай кивнул в знак приветствия и поспешил прочь. Появившийся следом Митчелл-Хеджес подозрительно взглянул на обоих. Надо же, боится за дочку, не привлекает его перспектива породниться с нищим русским авантюристом. Ничего, может не волноваться.

Работать категорически не хотелось. Николай улегся на походную кровать и уставился в потолок. Он плохо спал в последнее время, во сне и наяву его преследовали джунгли. Дебри спутанных лиан, поваленных стволов, тонких цепких зарослей. Он пробирался через них и не мог найти выход. Просыпался в холодном поту и снова проваливался в забытье.

Все началось первого января. Анна вскарабкалась на груду камней – это было опасно, они еще не полностью очистили от зарослей верхушку храма. В лучах закатного солнца что-то сияло. Она принялась торопливо разгребать завал. В небольшой нише под каменной плитой лежал абсолютно неповрежденный, без единой царапины или скола хрустальный череп.

Находка была потрясающей. Они бережно передавали череп из рук в руки, осматривали, восхищались. Ничего подобного в этом древнем городе, поглощенном джунглями, они и представить себе не могли.

А потом началось странное, и это почувствовали все. Все, кто заглянул в глаза хрустальному черепу. Митчелл-Хеджес сказал, что это один из тринадцати черепов богини смерти. Индейцы шарахались от него в благоговейном ужасе, стоило немалых трудов удержать их от бегства. Николая с тех пор не покидало предчувствие, что добром эта экспедиция не кончится. По крайней мере, для него.

Он повертелся еще немного на кровати, понял, что больше не уснет, и выбрался из палатки. Туман рассеялся, где-то в бездонной вышине парил орел. Над зеленым морем джунглей то и дело вспыхивали красные, желтые и синие искры – это взлетали попугаи. От орхидей на опушке исходил запах гниения.

Николай двинулся к холму.

Анна стояла среди обугленных стволов на скате пирамиды и с тревогой смотрела на Николаса.

Он очень изменился в последнее время – из ласкового, веселого, чуть насмешливого превратился в холодного, колючего человека. Временами ей казалось, что он ее разлюбил. Или не любил вовсе? Основную часть жизни она провела с отцом в странствиях. У нее не было задушевных подруг или наставницы, с которыми можно было бы поделиться и спросить совета. Главное – у нее не было матери, Фредерик Митчелл-Хеджес удочерил сироту в десятилетнем возрасте. С тех пор ее почти всегда окружали взрослые мужчины.

Когда она впервые увидела Николаса, такого стройного, высокого, с насмешливыми озорными глазами, он ей ужасно понравился. А когда он стал за ней ухаживать, Анна едва не умерла от счастья. Он увлечен ею, он даже признался ей в любви – еще в пути, на корабле.

Здесь, в глубине дикого леса, ей показалось, что они попали на заколдованный остров – он, она и никого вокруг. Почти никого. Папа, конечно, что-то заподозрил и был недоволен, но какое ей до этого дело? Она была современной девушкой, эмансипированной, как ее сверстницы в Европе, и могла сама определять собственное будущее. А ее будущее рядом с Николасом. Она даже готова ехать в его холодную страну, где сейчас происходит что-то невероятное. Революция! Она согласна вместе с ним окунуться в этот новый загадочный мир, испытать все тяготы, которые могут выпасть на его долю. В ее душе горел огонь первой романтической любви. Она грезила Николасом, их будущим – и вдруг все переменилось. Он стал холоден, раздражителен, он теперь избегает ее.

Анна с болью смотрела, как он подходит к ним, стараясь не встретиться с ней взглядом.

Он споткнулся, и большой камень выскользнул из-под его сапога и с грохотом покатился вниз.

– Осторожней! – воскликнула она и тут же поймала недовольный взгляд отца.

– Николас, посмотри, что делают эти олухи на восточном склоне! – крикнул ему Митчелл-Хеджес. Вместе с Джонатаном руководитель экспедиции освобождал от осколков фрагмент какого-то барельефа.

Николай молча кивнул и повернул к восточному склону.

«Это все череп», – с тоской подумала Анна. Индейцы правы, на нем лежит проклятие. Все в экспедиции пошло шиворот-навыворот. Им всем снятся странные тревожные сны, все стали раздражительными и нервными. Наверное, нужно было послушать Кинича, их проводника и переводчика, и положить череп на место.

– Анна, помоги, не стой! – окликнул отец. Что ж, сердечные дела придется на время отложить.

Николай обошел склон, вскарабкался по крутому ребру пирамиды и немедленно ощутил трепет. Что-то манило его на вершину – что-то более сильное, чем инстинкт или жажда обогащения. От апатии не осталось и следа – Николай стремительно взлетел наверх и принялся вместе с индейцами разгребать завал.

Чем дольше он работал, тем больше захватывал его азарт. Он подгонял медлительных индейцев и сам работал так, что легкая полотняная рубаха стала мокрой от пота. Вот он, наконец, отвалил тяжелый плоский камень, похожий на обтесанную столешницу. Глаза резанул луч слепящего света. Николай прикрикнул на индейцев и сам, без посторонней помощи принялся откапывать находку. Но гортанные возбужденные крики не могли не долететь до уха Митчелл-Хеджеса, и вот его сухопарая фигура уже показалась над гребнем пирамиды.

– Николас, что-то нашел? Что-то ценное? – Нюх у старого лиса был отменный, врать бессмысленно. Впрочем, не прибеги он сейчас, его все равно пришлось бы позвать: все находки принадлежат ему как организатору и главе экспедиции. Николай подавил разочарование.

– Да, что-то есть. Помогите!

Митчелл-Хеджес в несколько прыжков преодолел разделяющие их метры и с жадностью стал вгрызаться в святая святых пирамиды. Приближаться к статуэтке, разбрасывающей золотые искры, сейчас, кроме него, не позволено никому.

Но вот завал расчищен. Митчелл-Хеджес уже протянул было трясущиеся от вожделения руки, как его немедленно остановил резкий окрик. Кинич с несколькими индейцами стал оттеснять его от заваленного камнями алтаря. Митчелл-Хеджес упирался, один из индейцев упал на колени и начал бить поклоны перед золотым истуканом. На шум сбежались все.

Золотая фигурка уродливого старика в пышном головном уборе из перьев и костей сверкала полированными гранями. Она казалась живой искрой, сияющей на вершине пирамиды. Жаркое февральское солнце ласкало ее и множило золотые отблески на серых камнях.

– Ах Пуч! – загомонили индейцы и бросились на колени. Николай закатил глаза. Да уж, у самого дремучего русского мужика не найдешь такого религиозного рвения, как у этих одичалых потомков великих майя.

Николай презрительно улыбнулся. Индейцы в самом деле на редкость пугливы и суеверны. Во всем им мерещатся дурные предзнаменования. Извольте видеть, теперь их до полусмерти напугал божок размером меньше атлетической гири.

– Они говорят, эта пирамида посвящена богу Ах Пучу, или Кисину. У майя это бог смерти и владыка последнего из подземных миров ада. Мы потревожили его покой, теперь жди беды, – мрачно объяснил Джонатан, не сводя глаз с Кинича и компании. – О, теперь еще выясняется, что, когда мы раскопали алтарь, кто-то слышал крик совы, а это священная птица Ах Пуча.

– И что это значит? – Анна дрожала. Она еще не забыла, какой ужас пережила десять дней назад, когда казалось, что индейцы прямо сейчас бросят их здесь одних. В тот день она нашла хрустальный череп, и в стане их помощников немедленно началась паника. Отцу с трудом удалось их успокоить. Пришлось прилично заплатить, чтобы они не сбежали и не перерезали белых господ.

– Теперь сюда придет смерть, – бросил Митчелл-Хеджес дочери. Его лицо, раздраженное, злое, в эту минуту и правда напоминало погребальную маску.

– За нами или за ними? – Анна чуть не сорвалась на крик.

– За тем, кто будет открывать рот и встревать не вовремя. – Когда дело касалось денег, а ценные находки и были, по существу, деньгами, фундаментом его будущего состояния, Митчелл-Хеджес становился невыносимо груб. – Не волнуйся, они помолятся, и все обойдется.

– А если не обойдется?