Врач без комплексов

– Вы один из крупнейших роддомов нашего города. Не элитный, с хорошей репутацией, – осторожно подбирала слова Женя, боясь обидеть хозяина учреждения, уже разлившего чай и теперь расставляющего на столе с хлопотливой ловкостью опытной хозяйки сахарницу, конфетницу и плетенку с печеньем. – Наверняка у вас время от времени случаются отказы от новорожденных. Мы бы хотели изучить статистику, узнать, принимаются ли какие-нибудь меры сотрудниками роддома и социальными работниками для их предотвращения. Ведется ли какая-то работа с матерями, с их семьями и как эти мамаши объясняют свои поступки. – Мамаши-кукушки вызывали у нее чувства сугубо негативные, и ей было глубоко наплевать на их горести-печали, которыми они прикрывались, бросая собственных новорожденных детей, беспомощных, таких чистых, светлых, нуждающихся в любви, заботе и защите. Хватило ума и времени с мужиком переспать, не озаботилась мерами предохранения, выносила, родила? Вот теперь расти и заботься. Потому что это вчера ты была безответственной вертихвосткой, а сегодня ты мать. И изволь соответствовать. А еще надо разыскивать папаш и обязывать их содержать собственное потомство, потому как для зачатия ребеночка, как известно, нужны двое. А особо несговорчивых и жадных на лесоповал, или в шахту, или еще на какие-нибудь тяжелые работы, чтобы остальные дрожали, сердито раздувая ноздри, рассуждала Женя.

Несмотря на свои двадцать шесть, почти уже двадцать семь лет, она отличалась почти детским максимализмом. Вероятно, это самое качество помогало ей с такой маниакальной настырностью и принципиальностью доводить до конца все свои расследования, оставаясь безжалостной к преступникам, не пытаясь оправдывать их поступки и вдаваться в их резоны и не особо заботясь о возможных последствиях, грозящих ей, как автору передачи.

Хотя государство наше тоже хорошо, ворчала она про себя, пока главврач задумчиво накручивал на палец нежный, упругий, золотой завиток за ухом. Плакаться по телевизору, во сколько обходится содержание сирот в детских домах, на это у них ума хватает, а помочь матери-одиночке – нет. Имеется в виду по-настоящему помочь, а не кинуть ей подачку, на которую не то что ребенка прокормить нельзя, а даже хомячка.

Подумав про хомячка, Женя вдруг сообразила, что сидит молча, надувшись, глядя куда-то в стену под недоуменным взглядом Аркадия Ивановича.

– Простите, – смущенно буркнула Женя, пододвигая к себе чашку. – Вот, собственно, о какой помощи я хотела вас попросить. Ну и конечно, адреса, телефоны этих отказчиц. Возможно, кто-то из них согласится со мной встретиться.

Поняв, что репутации возглавляемого им медицинского учреждения ничего не угрожает, так же как и отдельно взятым его сотрудникам, Аркадий Иванович подобрел, расслабился и с удовольствием глотнул остывшего чаю.

– Если женщина приняла подобное решение, то ей следует написать заявление об отказе от ребенка в роддоме. В этом случае все документы передаются из роддома в органы опеки, а ребенок помещается в дом малютки, – объясняла Жене старшая акушерка Светлана Игнатьевна, к которой журналистку направил Аркадий Иванович для дальнейшего изучения вопроса. – При добровольном отказе от ребенка мать не лишают родительских прав на протяжении шести месяцев, по закону ей дается время подумать и, возможно, изменить свое решение. По истечении этого срока ребенку может быть назначен опекун.

– А бывают такие случаи, что мать отказалась от ребенка, а отец его забрал? – спросила Женя, делая пометки в блокноте, записывать на диктофон беседу она не стала.

– Теоретически да. Если мать не забрала ребенка из роддома, то по решению органов опеки забрать ребенка имеет право в первую очередь отец. Но на моей памяти такого не было, – пожала плечами акушерка. – Если отец также не забирает ребенка, то это право получают бабушки, дедушки и другие родственники.

Лишение родительских прав производится через шесть месяцев. На протяжении этого срока ребенок находится в государственном учреждении.

– Неужели, взяв ребенка на руки, они могут так легко с ним расстаться? – пытаясь справиться с рвущимся наружу осуждением, проговорила Женя.

– Некоторые потому и брать не хотят, чтобы легче было, а другие понянчатся, как с игрушкой, а потом чирк бумажку, только их и видели. – В голосе акушерки слышалось презрительное неодобрение. – И ведь ладно бы от больных отказывались или от инвалидов, еще можно понять. Здоровеньких бросают, – вздохнула Светлана Игнатьевна. – Хотя надо отдать должное, в последнее время таких случаев стало крайне мало. Вот в конце девяностых – это был ужас!

– А вы сможете дать мне адреса и телефоны таких женщин, ведь они оставляют свои данные, когда пишут отказы?

– Ну, разумеется. Точные данные из архива завтра мы для вас подготовим, – уже провожая Женю к выходу, говорила старшая акушерка Светлана Игнатьевна, – но я не думаю, что кто-то из них захочет с вами встретиться, к тому же адреса и телефоны у женщин могли давно поменяться.

– Я все понимаю, но попытка не пытка. К тому же есть надежда на социальных работников, особенно, – Женя заглянула в свои записи, – на Антонину Ильиничну. Я правильно записала?

– Да. С тех пор как она возглавила районный отдел опеки, с такими мамашами действительно начали работать, и не просто уговаривать, а разбираться в конкретных причинах, проблемах, и знаете, пару раз реально помогли не остаться ребенку сиротой.

В это время они проходили по какому-то широкому светлому коридору, в котором на диванчиках сидели женщины с разными сроками беременности. Светлана Игнатьевна, увидев в конце коридора кого-то нужного, принялась торопливо прощаться с Женей, слегка ускорив шаг. Женя торопливо продолжала идти за ней, записывая на ходу последние замечания акушерки, и потому лишь мельком бросила взгляд на выходящую из одного из кабинетов беременную женщину в сопровождении молодого симпатичного врача. Врач был высок и хорош собой, и Женя невольно отметила, какие интересные сотрудники работают в российских роддомах. Доктор, как-то трогательно, почти по-родственному поддерживая под локоток свою пациентку, повел ее к лифтам.

Женя наконец-то попрощалась со Светланой Игнатьевной и двинулась на выход. Когда она проходила мимо лифтов, погруженная в собственные размышления, кто-то ее окликнул веселым, каким-то почти по-детски восторженным голосом.

– Женя! Потапова!

Женя оглянулась. Окликала ее та самая беременная, которую провожал симпатичный доктор.

– Женька! Привет! Не узнаешь, что ли? – нежно обнимая огромный, обтянутый цветастой туникой живот, радостно вопрошала незнакомка.

Женя прищурилась, нахмурила лоб и с удивлением протянула:

– Лена? Матвеева? – она рассматривала почти не похожую на себя, радостно кивающую одноклассницу. Губы у Ленки, вероятно, вследствие беременности, как-то распухли, утратив четкие очертания, лицо округлилось, да и прическу она теперь носила совсем другую, не как десять лет назад. Что, впрочем, было вполне естественно.

– Ты что, тоже беременная? На учет пришла вставать? – поправляя густую каштановую прядь, выбившуюся из прически, радостно спросила Лена.

– Да нет. – Женя растерянно перевела взгляд с огромного Ленкиного живота на свой, абсолютно плоский. – Я тут по делу. А ты как? Замужем, первого рожаешь? – уже придя в себя от неожиданной встречи, спросила Женя, улыбнувшись в ответ на Ленину сияющую улыбку.

– Первого, – еще шире улыбнулась Лена.

– И кого ждете? – Жене вдруг отчего-то захотелось тоже прикоснуться к Ленкиному животу, в котором тихонько дремала новая, крошечная жизнь. И она осторожно протянула руку и легонько погладила упругий, натянутый до предела, с выпирающим наружу пупком живот.

– Мальчика, – ответила одноклассница, ничуть не удивившись странному Жениному порыву и словно подставляя ей живот. – Уже немного осталось, тесно тебе там, бедненькому, – ласково проговорила она, обращаясь к животику.

– Уже придумали, как назовете? – отрываясь наконец от Ленкиного живота, спросила Женя.

– Я хочу Кирюшкой, а Диме нравится имя Михаил. Так что, наверное, назовем Мишкой, – ни капельки не расстраиваясь по этому поводу, объяснила Лена.

– Дима – твой муж? – решила из вежливости уточнить Женя.

– Ну да. Ты его только что видела, – гордо сообщила Лена, оборачиваясь в сторону коридора. – Он у меня врач.

– Вот тот высокий? – с долей удивления и легкой зависти спросила Женька, оборачиваясь вслед за Леной.

– Гм. – Ленина улыбка никак не хотела гаснуть, хотя Лена и пыталась спрятать ее. – Правда, мы пока не расписаны, но вот родится малыш … – И она сладко вздохнула.

– А почему не расписаны? – тут же насторожилась журналистка, вероятно, уже привыкшая во всем отыскивать подвох и злой умысел.

«Кажется, это начало психоза, а может, шизофрении, или мании преследования, или еще чего-то патологического», – запоздало одернула себя Женя.

Но Лена в ее вопросе ничего особенного не усмотрела и простодушно поделилась:

– Понимаешь, у Димы папа недавно перенес третий инфаркт, и ему сейчас категорически волноваться нельзя, а он у Димки профессор медицины, светило с мировым именем, а его мама всю свою жизнь посвятила карьере отца и Димкиной тоже. Дима у меня кандидат наук, а мать хочет, чтобы он дальше рос, и если уж женился, то на девушке достойной, желательно тоже имеющей отношение к медицине, аспирантке или кандидатке наук, – рассказывала она, то и дело печально склоняя к плечу голову, и ее пухленькие щечки вздрагивали. – И она совершенно не обрадуется, если Димка женится на обычной операционистке из банка. Поэтому мы решили пока подождать, а вот ребенок родится, тут уж мы его бабушке с дедушкой предъявим, им деваться будет некуда.

– А сейчас он у тебя живет или вы квартиру снимаете? – полюбопытствовала Женя, уже из праздного интереса.

– Да нет. Он у родителей живет, но постоянно ссылается на дополнительные дежурства, платные роды и так далее, а сам у меня ночует. Разрывается на два дома. Но это ничего, – храбро улыбнулась Лена. – Скоро мы поженимся, и все будет замечательно. – И она обняла свой живот, как залог грядущего немеркнущего счастья.

– Подожди, а твоя-то мать как на это смотрит? – снова нахмурилась журналистка.

– Ну, она всего не знает, я же теперь отдельно живу. Мы с бабушкой поменялись. Она к маме переехала, а я в ее квартиру. Она уже старенькая, за ней уход нужен, а я, наоборот, молодая, мне личную жизнь устраивать надо, – шутливо-наставительным тоном проговорила Леня. – А у тебя-то как? Ты замужем, дети есть?

Услышав этот вполне логичный, безобидный вопрос, Женя отчего-то надулась и испытала страстное желание попрощаться с беременной одноклассницей.

– Я сейчас нет, – как-то невразумительно проговорила Женя. Потом взглянула на дисплей мобильника и наигранно испуганным тоном произнесла: – Батюшки, я же на встречу опаздываю! Извини, Лена, удачных тебе родов. – И, не дожидаясь ответа, припустила к лестнице и быстро помчалась вниз по ступенькам, словно опасалась погони.

Следующие две недели Женя регулярно бывала в роддоме, потому как буквально через три дня после ее визита одна из родивших женщин заявила о своем желании оставить ребенка на попечение государства. Женя в мерзавку вцепилась, как клещ в собачий загривок.

В один из своих визитов она случайно увидела из окна ординаторской, как из роддома выходит Лена и садится в машину со своим доктором. Выглядела Лена хоть и толстенькой, но какой-то словно сдувшейся.

– Ой, вы не знаете, – обернулась она к сидевшим у нее за спиной возле стола врачам, – Елена Матвеева уже родила? Это моя знакомая.

– Матвеева? – переспросила, задумавшись, пожилая Софья Игоревна, – надо у Вики на посту спросить.

– Да родила и даже уже выписалась, – кивнула согласно другая врачиха, Анна Леонидовна. – Мальчик у нее.

Надо будет позвонить поздравить, решила про себя Женя. А может, даже заехать и что-нибудь ребеночку подарить.