Лунный камень

Я повернулся и вышел. С тех пор мы больше не разговаривали.

IV

Прошу понять: то, что я здесь пишу о кузене, предназначено исключительно для членов семьи (если только не возникнет необходимость обнародования этих сведений). Гернкастль не сказал ничего такого, чтобы доносить его слова командиру. Его потом не раз дразнили по поводу алмаза те, кто запомнил его вспышку гнева накануне штурма, но, как нетрудно вообразить, он и сам помнит, при каких обстоятельствах я застал его в оружейной палате, а потому помалкивает. Говорят, он даже попросил о переводе в другой полк, лишь бы находиться подальше от меня.

Правда это или нет, я не берусь его обвинять, и на то есть весомая причина. Предъяви я обвинение публично, я бы не смог выдвинуть иных доводов кроме нравственных. У меня нет доказательств, что именно он убил индусов – не только двоих у входа, но даже третьего в палате, ибо не могу утверждать, что наблюдал происходящее собственными глазами. Да, я слышал слова умирающего стражника, но, если допустить, что он произнес их в предсмертном бреду, как я смогу это опровергнуть? Пусть наши родственники с обеих сторон сами составят мнение о том, что я написал, и рассудят, насколько обоснована или не обоснована моя неприязнь к кузену.

Хотя я ни на минуту не верю в фантастическую индийскую легенду о драгоценном камне, должен, прежде чем закончить письмо, признать, что в этом деле на меня влияет свое собственное суеверие. Я уверен или так мне кажется, что любое преступление таит в себе смертельную угрозу для того, кто его совершает. Я не только убежден в виновности Гернкастля, но и вполне могу себе представить, что мой кузен, если он действительно присвоил алмаз, еще пожалеет об этом и что те, к кому камень перейдет после него, тоже об этом пожалеют.

Первый период. Пропажа алмаза (1848 год)

События, рассказанные Габриэлем Беттереджем, дворецким леди Джулии Вериндер.

Глава I

В первом томе «Робинзона Крузо» на странице сто двадцать девять вы найдете следующие слова: «И тут только сообразил – правда, слишком поздно, – как глупо приниматься за работу, не рассчитав, во что она обойдется и хватит ли сил для доведения ее до конца».

Я раскрыл свой томик «Робинзона Крузо» на этом месте не далее, как вчера. А не далее, как сегодня утром (двадцать первого мая тысяча восемьсот пятидесятого года), приехал племянник миледи, мистер Фрэнклин Блэк, и вызвал меня на короткую беседу.

– Беттередж, – сказал мистер Фрэнклин, – я был по семейным делам у юриста, и попутно мы разговорились о пропаже индийского алмаза из дома моей тетки в Йоркшире двухлетней давности. Мистер Брефф считает – как и я тоже, – что всю историю в интересах истины следует записать на бумаге, причем чем скорее, тем лучше.

Еще не уловив, к чему он клонит, и полагая, что в интересах мира и спокойствия с юристами лучше не спорить, я сказал, что тоже так думаю. Мистер Фрэнклин продолжал:

– В деле с алмазом, как вам известно, из-за подозрений пострадала репутация невинных людей. Однако память может подвести невиновных по причине отсутствия каких-либо письменных свидетельств, к которым потомки захотели бы обратиться. Нашу странную семейную историю вне всяких сомнений необходимо рассказать. И мне кажется, Беттередж, что мистер Брефф и я нащупали верный способ, как это сделать.

Что ж, можно за них порадоваться. Но я все еще недоумевал, какое отношение к этому имел я.

– Мы должны изложить известные события, – продолжал мистер Фрэнклин, – с участием известных лиц, способных о них рассказать. Отталкиваясь от простых фактов, мы все по очереди должны написать историю Лунного камня, но только как очевидцы, не более. Начать следует с того, как алмаз оказался в руках моего дяди Гернкастля во время службы в Индии пятьдесят лет тому назад. У меня уже имеется вступительная часть в виде старых семейных писем, ссылающихся во всех важных подробностях на очевидца. Затем следует рассказать, как алмаз попал в йоркширский дом моей тети два года назад и меньше чем двенадцать часов спустя пропал. Никто не знает лучше вас, Беттередж, что именно происходило в это время в доме. Так что берите в руки перо и принимайтесь за рассказ.

Вот как мне объяснили мой личный вклад в историю с алмазом. Если вам любопытно, каким путем я пошел в этих обстоятельствах, то могу сообщить, что сделал, возможно, то же самое, что и вы бы сделали на моем месте. Я скромно объявил себя непригодным для возложенной на меня миссии, хотя в душе ни минуты не сомневался, что мне хватит ума справиться с ней, если только как следует постараться. Боюсь, мистер Фрэнклин прочитал эти тайные мысли на моем лице. Он отказался поверить в мою скромность и настоял на том, чтобы я пустил в дело свои таланты.

После отъезда мистера Фрэнклина прошло два часа. Стоило ему повернуться ко мне спиной, как я сел за письменный стол, чтобы немедленно приступить к делу. И вот сижу до сих пор (всем талантам вопреки), сделав тот же вывод, что и вышеозначенный Робинзон Крузо, о глупой манере хвататься за работу, не рассчитав, во что она обойдется и хватит ли сил, чтобы довести ее до конца. Не забывайте, пожалуйста, что я открыл книгу наугад всего лишь за день до того, как необдуманно согласился взяться за порученное дело. И позвольте спросить: если это не пророчество, то что тогда считать пророчеством?

Я не суеверен и прочитал в свое время немало книг. Я, можно даже сказать, образован. В мои семьдесят лет память, как и ноги, меня не подводит. Поэтому, услышав мое мнение, что подобной «Робинзону Крузо» книги никогда не было написано прежде и не напишут после, прошу вас не считать эти слова блажью невежественного старика. Я много лет испытывал эту книгу – в основном в комплекте с курительной трубкой – и всегда находил ее верным другом в перипетиях бренной жизни. Упадок духа – «Робинзон Крузо». Нужен совет? – «Робинзон Крузо». В былые дни, когда донимала жена, или в нынешние времена, если хватил лишку, – «Робинзон Крузо». Шесть экземпляров «Робинзона Крузо» в добротном переплете истрепались у меня на суровой службе. А на последний день рождения миледи подарила мне седьмой. По этому случаю я выпил лишнего, и «Робинзон Крузо» прочистил мне голову. Четыре с половиной шиллинга, синий переплет и картинка в придачу.

Что-то непохоже на начало рассказа об алмазе, не так ли? Плутаю в поисках бог знает чего и бог знает где. Коль позволите, возьму свежий лист бумаги и с почтением начну сызнова.

Глава II

Несколькими строками раньше я упомянул миледи. Алмаз никогда бы не оказался в нашем доме, где он пропал, если бы его не подарили на день рождения дочери миледи, а ее дочери не существовало бы, если бы миледи (в страданиях и муках) не произвела ее на свет. Следовательно, коль уж зашла речь о миледи, то начать следует издалека. Признаться, для человека моей профессии это самое удобное из начал.

Если вы что-либо знаете о высшем свете, то наверняка слышали о трех прелестных мисс Гернкастль – мисс Аделаиде, мисс Каролине и мисс Джулии – самой младшей и на мой вкус лучшей из сестер, а уж возможностей судить, как вы вскоре убедитесь, у меня было предостаточно. В возрасте пятнадцати лет я поступил в услужение к старому лорду, их отцу (слава богу, к истории с алмазом он не имеет отношения; среди всех мужей, как благородных, так и не очень, с кем я сталкивался, у него был самый длинный язык и самый раздражительный характер), мальчиком на побегушках при трех почтенных юных леди. У них я прожил до выхода мисс Джулии замуж за покойного сэра Джона Вериндера. Превосходный был человек, только несобранный, и, говоря между нами, в лице мисс Джулии он нашел себе хорошего поводыря. Он полностью предал себя в руки миледи, оброс жирком, жил счастливо и умер спокойно, начиная с того дня, когда она привела его в церковь, и до того момента, когда под ее присмотром испустил дух и навсегда закрыл глаза.

Забыл сказать, что и я вместе с новобрачной переехал в дом и поместье ее мужа. «Сэр Джон, – молвила она, – я не могу обойтись без Габриэля Беттереджа». «Миледи, – отвечал сэр Джон, – считайте, что и я не могу без него обойтись». Он во всем ей уступал – так я оказался у него на службе. Я бы поехал куда угодно за своей госпожой.

Заметив, что миледи заинтересовалась работой на свежем воздухе, фермерским хозяйством и прочим, я тоже проявил к этому интерес, тем более что был седьмым сыном в семье мелкого фермера. Миледи определила меня на работу под началом управляющего, я изо всех сил старался угодить и сообразно получал повышения. Через несколько лет – был понедельник, если не ошибаюсь – миледи сказала: «Сэр Джон, ваш управляющий – глупый старик. Выпишите ему щедрый пенсион и назначьте вместо него Габриэля Беттереджа». Уже во вторник, если не ошибаюсь, сэр Джон сказал: «Миледи, управляющему выдан щедрый пенсион, на его место назначен Габриэль Беттередж». Нередко слышишь, что иные супружеские пары живут как кошка с собакой. Вот вам, однако, обратный пример. Пусть он послужит назиданием для одних и стимулом для других. А я тем временем продолжу свой рассказ.

Вы подумаете, что я катался как сыр в масле. Получил доверительную почетную должность, жил в отдельном маленьком коттедже, с утра разъезжал по поместью, после обеда проверял счета, вечера проводил с трубочкой за «Робинзоном Крузо» – казалось бы, чего еще желать для полного счастья? Но если вы помните, чего не хватало одинокому Адаму в кущах Эдема и не осуждаете его, то и с меня не взыщите строго.

Я положил глаз на женщину, которая вела хозяйство в моем коттедже. Ее звали Селина Гоби. В вопросе о выборе жены я согласен с покойным Уильямом Коббетом[2 - Уильям Коббетт (1763–1835) – публицист, издатель еженедельника «Политический обозреватель», в котором подвергал резкой критике социальную и политическую систему современной ему Англии.].

Главное, чтобы жевала не торопясь и твердо ступала при ходьбе, и ты не прогадаешь. Селина Гоби удовлетворяла обоим условиям – уже за это на ней можно было жениться. Но имелась еще одна причина, которую я открыл сам. Незамужняя Селина драла с меня втридорога за постой и обслуживание. Селине как жене нельзя будет брать деньги за постой и придется обслуживать меня бесплатно. Вот с каким отношением я подошел к делу. Экономия со щепоткой любви. Миледи я изложил дело так, как сам себе представлял.

– Я долго размышлял о Селине Гоби, миледи, – сказал я, – и полагаю, что было бы дешевле жениться на ней, чем содержать ее.

Миледи прыснула со смеха и заявила: «Не знаю, что шокирует меня больше, – ваш язык или ваши моральные устои». Что ее рассмешило, не берусь судить. Видимо, чтобы это понять, надо быть человеком благородного происхождения. Не поняв ничего, кроме того, что я был волен сделать предложение Селине, я так и поступил. И чем ответила Селина? Бог ты мой! Вы, должно быть, совсем мало знаете женщин, если задаете такой вопрос. Разумеется, она сказала «да».

По мере приближения важной даты и с началом обсуждения заказа нового сюртука для свадьбы мой разум принялся нашептывать мне опасения. Я сличил свои ощущения с чувствами других мужчин, которые они испытывали в таком же любопытном положении, и все они признались, что примерно за неделю до события мысленно пожелали выйти из игры. Я же пошел дальше этого: я действительно восстал и попытался выйти из игры. Где там! Своим мужским умом я наивно полагал, что Селина меня выпустит за здорово живешь. Законы Англии предписывают, что при нарушении мужчиной данного женщине слова с него причитается компенсация. Подчиняясь букве закона и все тщательно взвесив, я предложил Селине Гоби отступное – перину и пятьдесят шиллингов. Вы ни за что не поверите, тем не менее я не лгу – эта дурища отказалась.

После этого, разумеется, я уже не мог сопротивляться. Заказал сюртук подешевле, да и на все остальное потратил как можно меньше. Нас нельзя было назвать счастливой парой, но и несчастной тоже. Пятьдесят на пятьдесят. Как это у нас получалось, я понятия не имею, но мы, несмотря на лучшие побуждения, всегда мешались друг у друга под ногами. Когда я поднимался вверх по лестнице, жена спускалась мне навстречу, и наоборот. В этом, как подсказывает мой опыт, состоит вся суть супружеской жизни.

После пяти лет лестничных недоразумений всеведущее Провидение прибрало к себе мою жену, избавив нас от компании друг друга. Я остался с единственным ребенком – маленькой Пенелопой. Вскоре после этого умер сэр Джон, тоже оставив миледи единственного ребенка – маленькую мисс Рэчел. Я, должно быть, плохо описал характер миледи, если еще нужно уточнять, что моя малышка Пенелопа получила должный уход, росла под личным присмотром моей госпожи, выучилась в школе, стала смышленой девушкой и, когда позволил возраст, была назначена горничной мисс Рэчел.

Я же продолжал работать управляющим год за годом, вплоть до Рождества 1847 года, когда в моей жизни наступила перемена. В тот день миледи напросилась на чашку чая в моем коттедже для разговора с глазу на глаз. Она отметила, что, если считать с того года, когда меня приняли мальчишкой-посыльным к старому лорду, я провел у нее на службе более пятидесяти лет, и вложила в мои руки чудесный жилет из шерсти, которую сама и напряла, чтобы я не мерз в зимнюю стужу.

Я принял великолепный подарок, не находя слов, чтобы поблагодарить мою хозяйку за оказанную честь. К моему величайшему удивлению, выяснилось, что подарок был вручен не из почтения, а в порядке подкупа. Миледи заметила, что я состарился, прежде меня самого и пришла в мой коттедж, чтобы подмазать меня (если будет позволено такое выражение), предложив отказался от работы управляющего под открытым небом и на склоне лет занять должность попроще – мажордома. Я сколько мог сопротивлялся обидному предложению комфорта. Однако хозяйка хорошо знала мою слабину – она представила дело так, как если бы просила о личном одолжении. Это поставило точку в споре, старый дурак вытер слезы новым шерстяным жилетом и обещал, что подумает.

В смятении разума от тяжких раздумий после ухода миледи я прибегнул к средству, ни разу не подводившему меня в минуты сомнений и осложнений, – выкурил трубку и принял порцию «Робинзона Крузо». Не провел я за удивительной книгой и пяти минут, как наткнулся на успокоительный пассаж (на странице сто пятьдесят восемь): «Сегодня мы любим то, что завтра будем ненавидеть». Шоры упали с моих глаз. Сегодня я очень хочу оставаться управляющим фермой, но завтра, если полагаться на авторитет «Робинзона Крузо», буду думать совершенно иначе. Достаточно дожить до завтрашнего дня с его завтрашним настроением, и дело в шляпе. Успокоив таким образом свой ум, я лег спать в образе управляющего фермой леди Вериндер, чтобы на следующее утро проснуться в образе дворецкого леди Вериндер. Никаких неудобств, и все это благодаря «Робинзону Крузо».

Моя дочь Пенелопа заглянула через плечо, посмотреть, насколько я продвинулся. Говорит, прекрасно написано, и каждое слово – правда. Есть только одно «но». Все написанное совсем не о том, о чем я собирался поведать. Меня просили рассказать об алмазе, а я рассказываю о себе. Любопытно, даже не знаю, как это получилось. Интересно, путаются ли господа, зарабатывающие на жизнь написанием книг, под ногами у своих героев, как это случилось со мной? Если путаются, я им сочувствую. Итак, еще одна неудачная попытка и пустая трата доброй писчей бумаги. Что теперь делать? Ничего не могу предложить, кроме как набраться терпения и позволить мне начать сызнова в третий раз.

Глава III

Вопрос о том, как лучше приступить к рассказу, я попытался разрешить двумя способами. Во-первых, почесал в затылке – никакого эффекта. Во-вторых, спросил совета у Пенелопы, что в итоге породило новую идею.

Пенелопа предложила описывать события день за днем, ничего не пропуская, начиная с даты получения известия о прибытии в дом мистера Фрэнклина Блэка. Сосредоточьте память на конкретном дне, и вы удивитесь, как много подробностей всплывет под таким принуждением. Единственная трудность – вспомнить сами даты. Пенелопа предложила сделать это, заглянув в свой дневник, вести который приучилась еще в школе и с тех пор не прекращала. Желая еще более развить эту мысль, я предложил Пенелопе рассказать историю вместо меня, пользуясь ее дневником, на что моя дочь, сверкая глазами и покраснев, заявила, что дневник предназначен только для ее глаз и ни одна живая душа, кроме нее, не смеет знать о его содержании. На мой вопрос, что в нем такого, Пенелопа ответила: «Всякая всячина!» Я думаю, правильный ответ – «девичьи воздыхания».

Следуя методу Пенелопы, осмелюсь сообщить, что миледи призвала меня в свой кабинет утром в среду, двадцать четвертого мая тысяча восемьсот сорок восьмого года.

– Габриэль, – сказала моя госпожа, – я получила новость, которая вас удивит. Из-за границы возвратился Фрэнклин Блэк. Остановился у отца в Лондоне, а завтра приедет сюда и погостит у нас до дня рождения Рэчел.

Будь у меня на голове шляпа, я бы лишь из уважения к миледи не подбросил ее к потолку. Последний раз я видел мистера Фрэнклина еще в то время, когда он обитал в нашем доме ребенком. Насколько я помню, это был во всех отношениях милейший мальчик из тех, кто когда-либо запускал юлу или разбивал окно. Мисс Рэчел, которая случилась поблизости и кому я адресовал свою реплику, в ответ заметила, что помнит его как самого свирепого истязателя кукол и самого безжалостного наездника Англии, катавшегося верхом на маленькой измученной девочке. «При одной мысли о Фрэнклине Блэке я пылаю негодованием и чувствую боль в мышцах», – подвела итог мисс Рэчел.

Услышав то, что я сейчас скажу, вы, естественно, спросите, как так получилось, что мистер Фрэнклин все эти годы – с того времени, когда был мальчиком, и до зрелых лет – провел за пределами отечества. Отвечу: его отец, к несчастью, был ближайшим наследником герцогского титула, не имевшим в то же время никакой возможности доказать свои права.

В двух словах случилось вот что.

Старшая сестра миледи вышла замуж за знаменитого мистера Блэка, одинаково известного своим огромным богатством и длительными судебными тяжбами. Сколько лет он донимал суды, чтобы отобрать титул у герцога и занять его место, сколько адвокатских кошельков наполнил до краев и сколько в целом безвредных людей стравил друг с другом дебатами о том, кто прав, а кто виноват в его деле, мне не дано подсчитать. Еще до того, как судам хватило ума указать ему на дверь и отказаться от его денег, у мистера Блэка скончались жена и двое из троих детей. Когда все закончилось и герцог сохранил за собой титул, мистер Блэк не нашел другого способа отомстить Англии за дурное обращение, как отказать ей в воспитании своего сына. «Как я могу полагаться на отечественные учреждения, – рассуждал он, – после того, что эти учреждения со мной вытворяли?» Если добавить, что мистер Блэк терпеть не мог мальчишек, включая собственного сына, то вы придете к неизбежному выводу: иначе и быть не могло. Юного мистера Фрэнклина забрали из нашего дома в Англии и отдали в руки учреждений, которым его отец мог верить, – в Германию, где якобы все лучше. Старший мистер Блэк, надо заметить, не покинул уют Англии, а наставлял соотечественников с парламентской скамьи да сочинял очерк о тяжбе с герцогом, которого не завершил и по сей день.

Вот! Слава богу, теперь все высказано. Ни вам, ни мне более нет нужды забивать голову престарелым мистером Блэком. Пусть занимается своим герцогским титулом, а мы займемся алмазом.

Алмаз возвращает нас обратно к мистеру Фрэнклину Блэку, невольному виновнику появления злосчастной драгоценности в нашем доме.

Славный мальчик не забывал о нас за границей. Время от времени писал – иногда миледи, иногда мисс Рэчел, а иногда мне. Перед отъездом мы с ним заключили сделку, включавшую в себя взятие у меня взаймы мотка бечевки, складного ножа с четырьмя лезвиями и семи с половиной шиллингов деньгами, которые я с тех пор не видел и больше не надеюсь увидеть. В адресованных мне письмах юноша главным образом намекал, что желал бы подзанять еще. О том, как он уехал за границу и рос там, взрослея и мужая, мне сообщала миледи. Научившись всему, что могли предложить заведения Германии, он отправился к французам, а от них – к итальянцам. Мне говорили, что из него вылепили разностороннего гения. Он немного писал, немного занимался живописью, немного пел, играл и сочинял музыку, заимствуя, как я подозреваю, у других, как заимствовал у меня. Когда он достиг совершеннолетия, ему досталось материнское состояние (семьсот фунтов годового дохода) и тут же утекло сквозь пальцы, как вода из решета. Чем больше ему перепадало денег, тем больше он нуждался в новых деньгах – в карманах мистера Фрэнклина зияли дыры, которые невозможно было заштопать. Его живой, легкий характер повсюду встречал добрый прием. Он жил то тут, то там, то еще где-нибудь, адресом для него служило (как он сам шутил) «Почтамт, Европа, до востребования». Он дважды решал приехать в Англию к нам в гости и дважды некая безымянная (с позволения сказать) особа вмешивалась и удерживала его от поездки. Как вам уже известно со слов миледи, третью попытку он все же одолел. Двадцать пятого мая, в четверг нам предстояло увидеть, в какого мужа вырос наш милый мальчик. Согласно нашим ожиданиям – в храброго, родовитого двадцатипятилетнего мужчину. Теперь вы знаете о мистере Фрэнклине Блэке ровно столько, сколько знал я накануне его появления в нашем доме.

Наступил четверг, на редкость по-летнему солнечный день; миледи и мисс Рэчел (не ожидая прибытия мистера Фрэнклина раньше ужина) уехали обедать к друзьям по соседству.

После их отъезда я сходил и осмотрел приготовленную для гостя спальню – все было в порядке. Будучи в хозяйстве миледи не только дворецким, но и ключником (кем, спешу заметить, был назначен по своей же просьбе, ибо меня нервировало, когда ключ от винного погреба покойного сэра Джона находился у кого-то кроме меня), я достал бутылку нашего знаменитого кларета из Латура и поставил ее до ужина греться после подвального холода на теплом летнем воздухе. Решив, что теплый летний воздух одинаково хорош как для старого вина, так и для старых костей, я взял плетеное кресло и хотел выйти во двор, как вдруг меня остановил негромкий барабанный бой, доносившийся с террасы перед резиденцией миледи.