Как вам это понравится. Много шума из ничего. Двенадцатая ночь. Перевод Юрия Лифшица

СИЛЬВИЙ. О Феба, я страдаю!
ФЕБА. Милый Сильвий,
Тебе я сострадаю.
СИЛЬВИЙ. Так утешь!
Ведь если сострадаешь ты тому,
Кто, Феба, от любви к тебе страдает,
Ты и сама влюбись в него, – и вмиг
Страданье растворится в состраданье.
ФЕБА. Но я тебя – как ближнего – люблю.
СИЛЬВИЙ. А как мужчину?
ФЕБА. Это – себялюбье!
Нет, я тебя уже не ненавижу,
Как раньше, но еще и не люблю.
Ты мило рассуждаешь о любви,
Не скучно мне, как некогда, с тобой
И не докучны мне твои услуги.
Но большего не требуй от меня
И радуйся, что я тебя терплю.
СИЛЬВИЙ. Настолько чист огонь любви моей,
Настолько ты не жалуешь меня,
Что будут для меня обильной жатвой
Жнецом несрезанные колоски.
Лишь согласись хотя бы мимолетной
Улыбкой жизнь поддерживать во мне.
ФЕБА. А кто был тот невежливый юнец?
СИЛЬВИЙ. Он здесь недавно, я его не знаю,
Но он и приобрел у старика
И пастбище, и стадо, и овчарню.
ФЕБА. Не вздумай ревновать, я просто так.
Мальчишка грубиян, но златоуст.
А что такое грубость, если тот,
Кто нам грубит, приятен нам? А мальчик
Смазлив, не так, чтоб очень, но смазлив.
И, верно, горд. Но гордость не порок.
Вот будет сердцеед! А как глядит!
Словами ранит – взглядом исцеляет:
Не успеваешь рану ощутить.
Будь он повыше… Впрочем, подрастет.
Нога могла быть лучше, но стройна.
А губы – так бы и поцеловала! —
Пунцовы, как и щеки у него:
Отличны те от этих лишь оттенком,
Как алый цвет от розового цвета.
Внимательно мальчишку рассмотрев,
Пред ним бы ни одна не устояла.
Да, Сильвий, но… его я не люблю…
Однако не могу и ненавидеть,
Хоть есть за что… его мне не любить.
Как он посмел глумиться надо мной?
Глаза, сказал, и волосы черны.
Ну да, он оскорблял меня, конечно!
Как я ему смолчала, не пойму?
Жаль, но упущенного не вернуть.
Ему пошлю я колкое письмо,
А ты его снесешь. Согласен, Сильвий?
СИЛЬВИЙ. А как же, Феба!
ФЕБА. В сердце и уме
Мое посланье сложено давно.
Язвительно и коротко оно.
Осталось написать. Идем же, Сильвий.

    (Уходят.)

Акт четвертый. Сцена первая

Арденнский лес.

Входят РОЗАЛИНДА, СЕЛИЯ и ЖАК.

ЖАК. Я бы хотел, милый юноша, побеседовать с тобой.

РОЗАЛИНДА. Говорят, вы водитесь с меланхолией?

ЖАК. Да, я предпочитаю меланхолию развлечениям.

РОЗАЛИНДА. Большие дозы того или другого в равной степени отвратительны в людях, которые в общественном мнении должны были бы котироваться ниже горьких пьяниц.

ЖАК. А разве плохо быть грустным и молчаливым?

РОЗАЛИНДА. Немногим хуже, чем быть простым столбом.

ЖАК. Поймите, я меланхоличен не как непризнанный ученый; и не как погруженный в себя музыкант; и не как надменный придворный; и не как мечтающий о славе солдат; и не как расчетливый дипломат; и не как признанная красавица; и не как безнадежно влюбленный, который меланхоличнее всех вместе взятых. Нет, я меланхоличен по-своему; моя меланхолия многосоставна, многопланова и в то же время проста. Она, я бы сказал, является экстрактом моих путевых впечатлений, размышления о которых вызывают у меня разлитие черной желчи и вследствие этого – грусть.

РОЗАЛИНДА. Так вы путешественник! Так бы сразу и сказали. Теперь понятно, отчего вы грустны. Боюсь, вам удалось поглазеть на чужое добро, лишь промотав свое. А разглядывать чужое, не имея за душой своего… Помните пословицу: видит око да зуб неймет?

ЖАК. Зато я познал жизнь.

РОЗАЛИНДА. И от этого загрустили? Я бы предпочел жизнерадостную глупость, чем знающую жизнь безрадостность. Стоило путешествовать ради того, чтобы узнать жизнь, которая вас и знать не пожелала.

Входит ОРЛАНДО.

ОРЛАНДО. Поклон и счастье милой Розалинде!

ЖАК. Опять стихи? Нет, я этого не вынесу! Прощайте. (Уходит.)

РОЗАЛИНДА. Прощайте, господин Путешественник! Если вы не пришепетываете, не одеваетесь по-заграничному, не издеваетесь над обычаями своего народа, не смеетесь над своими родителями и не вините Господа Бога в своей никчемности, кто вам поверит, что вы были, например, в Венеции и катались в гондоле. – Как, это вы, Орландо? Вы уже здесь? Я не ждала вас так рано! Хорош влюбленный! Если вы еще раз меня обманете, можете не показываться мне на глаза.

ОРЛАНДО. Милая Розалинда, если я вас и обманул, то всего на час.

РОЗАЛИНДА. На целый час обмануть любовь! Если так называемый влюбленный опоздает на тысячную долю тысячной доли секунды к своей возлюбленной, то я готова держать пари, что Купидон только пощекотал его, а сердца даже не задел.